2-е баллады

ЧТО-ТО
Баллада

В первый год весёлых песен
стёртой памяти весны,
где мой Мир печально тесен
со свободой у сосны
заосенившего чувства
на заре кудрявых дней,
где мои слова пасутся
из подвохов и теней,
разбегаются как стадо
по лугам безумных лет.
Но жалеть меня не надо.
У меня претензий нет
ни на жалость исполненья,
ни на горечь суеты.
Понимаю откровенье –
часть безумной простоты
на восходе униженья
под навесом за стеной
переменчивых сближений
звёзд, развешанных с луной,
промелькнувшей у дороги
в небе Млечного Пути
по пути стоят остроги,
но восторгов не найти
на опушке Мирозданья,
под лучами в пустоте.
Но напрасные исканья
остаются на листе
мелкой строчкой поворота
мыслей в русло чистоты,
незапятнанности. Что-то
я не слышу, чтобы ты
понимал красивость эту
между строк и под строкой.
Я опять иду к Поэту,
нарушая свой покой
растранжиренного счастья –
улыбаться на полях.
Но всё может, нет ли, статься?
И в кофейне на паях
мы увидим грусть со славой
без невежливых наград
за зачистки и облавы,
за метание гранат
по мишеням невезенья,
по мишеням торжества,
разлагаются на звенья,
заплетают в кружева
острословы пониманья,
тунеядцы злой молвы.
Я иду на крик закланья,
не склоняя головы.


РАССВЕТ
Баллада

Онемевшее солнце краснеет
в предрассветной пыли сентября.
На полнеба осеннего реет
окровавленным флагом заря.
В переливчатом пенье лазури,
в перевёрнутом звуке ветров
одинокий скрипач барнаулит,
в одичавшем безумье костров,
на которых горит позолота,
превращается ветхая в дым
и свисает печалью с заплота,
и стремится к созданьям иным
в необдуманность редких находок
в междометиях странной строки.
И качается словно бы в лодке
с неуклюжестью взводит курки
обезумевший ветер сквалыга,
озверевшая грусть торжества,
а навстречу, шатаясь, ханыга,
а за ним, подбоченясь, молва
прилипает к поверхности странной,
излучая невежливость дней.
И не хочется жизни экранной,
где давно расседлали коней
беспокойные парни огласки
в онемевшем светиле страстей,
где заря выплывает над пряслом,
безоглядным пучком скоростей
не озвученных песен рассвета
на излучине грубой мечты,
что осталась за кадром Поэта
осермяженной в суть пустоты
на потребу весёлой опеки
в беззаботности строгих примет,
где гуляют, скандаля, ацтеки
и кладут свой отвес на запрет
обездоленным вымыслом чести
под сурдинку ветров на заре,
исчезающих в доблестях лести,
в полумраке на странной горе
Одиночества в сумерках утра.
Под невежливый шорох листвы
голубеет небесная юрта –
совершенство самой простоты.