В. с. , подарившему мне на прощанье патрон

Твой дар я близко к сердцу не приму.
Он дурно пахнет – пусть упрятан запах,
закупоренный наглухо, – ему
из гильзовой бутылочки внезапно
дано стремленье выпорхнуть, взорвать
притёртость пробки, что, подобно пломбе,
вся из свинца, а тот озоровать
не очень лёгок, сладить с ним попробуй,
когда он свин и много в нём винца,
и запашок, толкнув его на дело,
исподтишка дотянется лица,
кулак бездымный дав понюхать смело,
и растворится...

Вообще, скажу,
и без того не очень герметичен
не только нюх мой (нюх мой дважды дырчат),
и в голове хватает сквозняку.
Потом ещё... я столько, друг мой, жил
в палеолитах разных, в мезозоях,
что, будто пенсию, я право заслужил
себе на мамонта бросаться не позволить.
Меня не дозовётся гон охоты
затем хотя б, что нет во мне охоты
ни в День – что, как оптический обман,
красив и цветомузыку полощет,
ни в Ночь – когда к Земле, как чёрный вран,
прижмётся Космос всей мохнатой мощью,
ни в безвременья час...
Вот почему
твой дар я близко к сердцу не приму.