Одиннадцать Лёнькиных, честных правил который

В сорок первом, при первой сирене
собрала одна бабка детей.
Ей и было всего — тридцать девять,
Этой Вере, ещё без потерь.

Город Минск открывал ещё пляжи
Комсомольских озёр, и других.
Но наверное люди всё знали,
и сбежались от бомбовых шиз.

Все в убежище, все исключения,
Среди первых и бабка была,
И несла, и вела, и в смятении,
трёх детей в той печи собрала.

Тёте младшей всего то три года.
Мой отец вдвое старше. Не я.
Ну а дядька - старшой, не по росту.
Девяти не имел в те года.

Прибежали, укрылись у стенки,
А людей!!! Всё бегут и бегут.
И толпа, убежавших в надежде,
разрастаясь, теснила весь круг.

Многим ведома — плотность в трамваях,
где, бывает прижмут, чуть дышат.
Но детей в них всегда замечают.
Не критичная масса ядра.

Да убежище дело другое.
Не сойдёшь в нём,
и не подождёшь.
Лишь рефлексы — дышать, и не больше.
А куда затолкают? - хоть В гРОТ!

Ту семейку почти затолкали.
И девчонка, почти не дыша,
не могла повернувшихся ссс... попой,
развернуться заставить, держась.

Тут и там разносился "ох" криков,
от размазанных кем то в стене.
Но мальчишка, второй, что не вышел
где-то стырил булавку. Посмел.

Сразу рядом все-все развернулись.
Мот кричали, не знаю, но факт.
Не ругались, ну может прогнулись,
и сдержали как надо себя.

Жаль герой осознал слишком много.
По складам по немецким "стрелял"...
Да остался один  без уколов.
В тюрьмах чаще бывал, чем желал.