Микельанджело в негативе

Из дневника

         17.6.2011

         Съездил в Коктебель, на 10 дней, дикарём. Сразу пошёл в библиотеку, набрал груду краеведческих книг, дальше вышагивал подкованно в смысле некоторых местных знаний.

         Коктебель, оказывается, был болгарской деревней, начиная с пушкинских времён. Сейчас, после сталинских великих переселений, болгар почти не осталось, но мне как-то сразу повезло. Приехав автобусом, иду с чемоданом по кривой улочке, спрашиваю встречницу: «Где тут можно пожить?» – «Да хоть у болгарки, вот тут рядом, хорошие люди, она библиотекарша, идёмте», – и через полминуты мы были у калитки. Но неудачно: я приехал 20 мая, это по курортным понятиям рано, к приёму гостей здесь ещё не были готовы. Болгары мне были неожиданны и интересны по некоему совпадению с тем, что в августе я еду в Болгарию. И, потом, – «библиотекарша». У меня ведь такая привычка – куда б ни приехал, первым делом гоню в библиотеку, даю деньги в залог, набираю книжки, чтоб знать, знать, знать.

         А «наводчица» тоже оказалась интересна, узнал после, – тем, что когда-то училась в Москве, закрутила романтику с негром-студентом, тот после института, как водится, уехал в свой банановый рай, оставив русской женщине аспидно-курчавый подарок, которого она назвала Русланом. Этого двухметрового Руслана я потом видел, ходил он по посёлку, статный и красивый, как Давид – статуя Микельанджело, только в негативе, и говорил по-русски лучше Бондаренко и Ложко.
         
         Что за Бондаренко и Ложко? О, это отдельная история.
         
         Ложко – местный поэт-графоман и  большой комбинатор. Его книгами уставлены полки в библиотеке. Его стихами расписаны стены его кафе (предприниматель!) на берегу моря, рядом с домом Волошина. Монография о нём, солидная, в твёрдом переплёте, с фотографиями (почему-то среди них есть фото могилы некой графини, послужившей прообразом для Дюма, могила находится в Старом Крыму, и какое отношение имеет к герою повествования или хотя бы к Коктебелю – непонятно), эта книжка просто кричит: «Не проходите мимо!». Я мимо не прошёл, взял вкупе с описанием Карадага и др. Конечно, панегирик. Конечно, заказной, как убийство. Нашпигован перечислением, с многократными повторами, титулов фигуранта. Он и член каких-то творческих союзов, России, Украины, Международного, и лауреат конкурсов, и бывший депутат совета – одним словом, деятель. И борец за справедливость. Ему уже почти 71, но в молодые годы побуянил немало. Мастер спорта по боксу, легко задирался, исколотил многих. За что и был трижды осужден, в сумме 17 лет провёл очень далеко от курортов. Трижды женат. Живёт  в собственном доме. Его улица называется уникально – не Свердлова, или Урицкого, или Первомайская, Пролетарская и т.д., какие ещё до сих пор остаются с советских времён буквально в каждом маленьком городе, например в моих родных Стародубе, Рославле, а – улица Гумилёва. (Впрочем, улица Ленина здесь тоже есть, хотя Ленин тут ни ухом, ни рылом...) Он – организатор Гумилёвских чтений в Коктебеле, на которые приезжают литераторы из Москвы и других городов. Сообщается, что он автор более двух десятков книг, из них 6 вышли в Москве. Об этом скажу чуть ниже. На фотографиях насуплен, взгляд жёсткий, холодный, ни живинки.
 
         Книжная благодать потом была мне весьма подпорчена рассказами случайных собеседников. «Нас в школе заставляли покупать его книжку», – высказала застарелую обиду одна молодая женщина. «Не знаю, какой он поэт, но здесь его никто не любит». Свирепый характер. Избивал вторую жену. Ворвался в школу, накостылял однокласснику своей дочери. Перед этим дочка, 10-ти лет, от третьей жены, пожаловалась отцу, что её обидели. «От этой дочки школа стонет – избалованная, дерзкая, по натуре пошла в отца – лидер». Накостылял – в буквальном смысле: ходит с палкой, после инсульта. Захватил лакомые куски побережья, в курортной зоне, этот участок так и называют – «ложковщина», грязь, грузовики, красоты и порядка там нет. Сын тоже был бандюк, его зарезали. Похоронил почему-то в своём дворе... Когда проводятся его вечера, не дай бог не упомянуть какой-либо его титул...
 
         Из симпатичных моментов (по книжке): когда был гидом по Карадагу, заставлял туристов брать с собой пустые пакеты – для сбора мусора. (Я тоже, пробравшись нелегалом за столбик «Дальше не ходить. Заповедник. Штраф», подобрал в пакет валявшуюся в траве пустую банку-жестянку.) Но эта черта характера стоит как-то отдельно, вне его невероятного тщеславия и очевидной жажды вписаться в знаменитый волошинский пантеон.

         Из несимпатичных моментов (тоже по книжке): наш каторжанин на зоне был библиотекарем. Представляете: мужик-богатырь, боксёр, центнер убойного веса, убить может в одно касание, а выдаёт книжки тем, кто корячится на лесоповале или «во глубине сибирских руд». На зоне таких зовут «придурками» – умеют люди легендарно жить, с начальниками дружить. Но ведь их никто не уважает – ни там, ни здесь. Вон был такой писатель, Борис Дьяков, в 1966-м вышла его «Повесть о пережитом», и не сделала она ему славы, хоть на мизинец схожей с солженицынской или шаламовской. А был он на зоне тоже «придурком» – библиотекарем (позже стало известно, что на воле был и стукачом)...

         Это-то всё ладно, а поэзия какова? Те стихи, что цитируются в монографии, – гладкие, как девичьи ягодицы, но без самобытности. В основном, набор абстракций в традиционной окраске: любовь, добро, тепло и т.д. – одним словом, Волга впадает в Каспийское море. А самые-самые, отборные, которыми расписана его забегаловка на берегу, – может, здесь шедевры? Вот некоторые (орфография и пунктуация сохранены):
 
         «Я Коктебель люблю любой, Хоть в дождь, хоть в слякоть, Хоть в ненастье, Поёт возвышенно прибой О том, что Коктебель есть счастье. Он суть, он истина, он рок, Я не хочу другого, Боже. И я! конечно, не пророк, Но Коктебель – божественное ложе».
 
         «Что годы? Главное – Душа. Она одна – полет и вечность. Ты женщина и этим хороша. Живи восторженно, беспечно».
 
         «Мы в мир теней уйдем Оттуда нет Возврата. Так прославляйте фалоса подъем И радости разврата».
 
         «Пей тепло полящих уст. Утони в горячем теле женщины. Без такой любви мир пуст. А с любовью. небом ты обвенчанный».
 
         «На любви не надо спотыкаться. На любви лишь можно прорости. Лишь с любовью можно открываться. За любовь Всевышний все простит».
 
         «Как сладок Восторга миг! Как сладок миг Восхищенья! Что толку в тыще прочитанных книг. Лишь между ног у женщины посвященье».

         И ещё с десяток подобных нетленок этого Посвящённого. Как говорится, no comment. Волошин, закройте уши. И вообще, Максимилиан Александрович, не там вы дом построили – на одних сотках с шедеврами уродства.

         Чтоб не сомневались, что это не из сонетов Шекспира, под каждым стихотворением стоит фамилия – белым по кирпичному и по синему: В. Ложко.

         Было сказано о шести вышедших в Москве книжках. Для кого-то это звучит. Но, оказывается, все они – в серии «Рекламная библиотечка поэзии», была такая, каждая брошюрка в несколько страничек, на весьма дурной бумаге, их за свои деньги мог заказать любой желающий. А, между прочим, если б издал он себя на мелованной бумаге, этаким фолиантом – что это меняет?

         А награды? На одной из фоток премию Ложко вручает организатор конкурса Лев Котюков, есть такой чин в Московском городском отделении СП России. Как-то я заглянул к нему в кабинет, он показал штук 20 разных своих книжек, затем ткнул пальцем в один из выпусков издаваемого им сборника «Поэзия»: «Вот кто он, православный Б.! Его предки были Фельдманы!..» Конкурс, конечно же, «Международный». Возможно, в нём участвовали Бёрнс и Байрон, Лорка и Верхарн, Гейне и Басё, Рембо и Вийон. Но победил Ложко.

         А кто такой Бондаренко? О, это знаменитость. Главный редактор газеты «День литературы». Критик из тех, у кого добро находится в одних перчатках с кулаками – ну, как у того же Ложко. Помню, я первый раз увидел этого национального патриота в начале 90-х, на процессе, где он был ответчиком по иску Эдмунда Иодковского, я его там даже сфотографировал. Эдик, по старинной дружбе, пригласил меня на этот процесс. Дело в том, что Иодковский издавал полнометражную газету «Литературные новости» (эпиграф: «Талант – единственная новость, которая всегда нова». Б. Пастернак) и, таким образом, был конкурентом всем остальным литературным газетчикам, тем более что открыл зелёную улицу андеграунду, который не печатали ни ставшая в одночасье старомодной «Литературная газета», ни прочие, в том числе «День», где подвизался Бондаренко. Так вот, этот самый Володя Бондаренко творил добро не только кулаками, но и ушатами клеветы. В газете «День» (которую после суда закрыли – Эд выиграл процесс) Бондаренко назвал моего товарища Иудовским, который якобы не пахал в прессе на целине, при её освоении при Хрущёве, а наоборот, не вылезал в это время из московских кабаков. Эдмунд в суде доказал, что в тамошней целинной газете практически каждый день шли его корреспонденции с места событий. С фактурой, которую не выдумаешь, сидя в московском кабаке. Бондаренко извивался, как уж на сковородке, говорил, что это он писал не конкретно об Иодковском, а вообще... о разных иудовских. Сей финт, однако, не прошёл: в его клеветоне цитировалась песня, якобы Иудовского: «Едем мы, друзья, в дальние края, станем новосёлами и ты, и я» – песня целинников, которую тогда пела вся страна, и вся страна знала, что слова этой песни написал поэт Эдмунд Иодковский.

         Как же соединились эти два имени – Бондаренко и Ложко? Ну, во-первых, соединились уже в прочитанной мной книжке-апологии коктебельского поэта с кулаками. Там московский критик и награждает коктебельца, и хорошо отзывается о нём. А потом, когда я уже вернулся в Москву, мне случайно (случайно ли? лет 15 я не видел эту газету – и вдруг, нате, попадание в десятку!) попала на глаза газета «День литературы», май 2011, № 5. Не стал бы и в руки брать, но на первой полосе – огромная фотография: в центре Ложко, с тем же сверхсерьёзным суровым видом большого человека (и вправду большой, 115 кг), по правую руку от него весёлый Бондаренко, по левую – ещё каких-то двое. На пиджаке Ложко навешены цацки, типа значков ГТО, не разобрать, но не звезда Героя (а мог бы получить, вон Сажи Умалатова награждает, за деньги «на изготовление». Даже мне её посредники предлагали орден Ленина с удостоверением и её подписью – Председателя Президиума Верховного Совета СССР, – уже в этом, новом тысячелетии). Обширный текст называется «Коктебельская весна-2011. VI Международный Гумилёвский поэтический фестиваль в Крыму». Оказывается, фестиваль в Коктебеле был в этом же мае, буквально перед моим приездом, а я и не знал, и никто мне не сказал, ни моя интеллигентная хозяйка, ни мои официантки, ни даже библиотекарша, ни даже охранник литературной зоны на побережье, который по юности из одного украинского города с Ложко, он даже назвал мне номер иномарки Ложко: 45-59, хотя мне это было совершенно не нужно. В Коктебеле никто про фестиваль не знает! Или, правильней, многие никто. Зато отчёт в газете на полполосы, зато под  фото подпись: «...лауреаты премии В. Бондаренко, В. Ложко...» (само выражение какое-то странное, звучит как «лауреат ордена», вместо «лауреат фестиваля», ну да ладно). Получается, приехали на курорт (за чей счёт?), провели междусобойчик, друг друга наградили... Какое всё это имеет отношение к Гумилёву? Николай Степанович, вы как – одобряете? Неужели вас для того расстреляли, чтобы шла о вас такая ложковско-бондаренковская слава?..

         Конечно, я посмотрел всю газету, по диагонали. На этой же первой полосе ещё две статьи, у обеих автор Владимир Бондаренко. Одна – передовица – посвящена критикам ХХ века, их  50, это якобы читательский список. Ищу своих – Бахтин, Лотман, Турбин... – нет их. Здесь надо говорить либо обстоятельно, либо ничего. Выберем второе. Другая публикация – «Открытое письмо», это то ли объяснительная записка, то ли какая-то грызня с Огрызко, редакторским коллегой Бондаренко, только из другой литературной газеты. В грызне попадается фамилия Куняева, это который придумал «добро должно быть с кулаками» (а почему оно не должно быть с батраками? – спрошу я), но мне в эту помойку вникать недосуг, глаз цепляется за последние абзацы: «Если бы ни (написано именно "ни". – А.Ш.) этот тайный поклонник Куняева, статья Личутина не была бы опубликована ни тогда, ни теперь» ... «К сожалению, точно также ("также" написано слитно. – А.Ш.) и Вячеслав Огрызко поспешил обвинить...» Вот такой грамотей автор цитат, великий русский патриот, главный редактор державной литературной газеты, выходящей всего лишь раз в месяц (можно было сто раз успеть вычитать и поправить, если это случайные сбои, тем более свой собственный текст). Недалеко, однако, редактор-критик в грамматике ушёл от боксёра-бультерьера, хоть и живёт от него в тысяче вёрст...

         Но не пора написать про поездку стихи? Пишу «Памяти Волошина и на память Насте Н.».
       
         24.6.2011

         В Коктебеле я познакомился с хозяйкиной снохой Ларисой, женщиной ещё молодых лет, художницей по профессии, организовавшей великолепный рай-дизайн на своём участке. Мы обсуждали то да сё, Лариса жаловалась на соседку К., работающую в Москве редактором важного политического журнала, К. выстроила здесь рядом дворец, приезжает по ночам, ревёт на всю округу сигналами, чтоб разбудить охрану. Об этой К. потом мне удалось кое-что узнать, и из Москвы по электронке я поделился этим с Ларисой. Послал и дневниковый очерк – попросил уточнить некоторые детали, в частности, как звать парня – коктебельского негра: Роман? Ответ был неожиданный – злой. Думаю, что незаслуженно злой. Вот этот ответ, после синтаксических правок, сделанных мною, дабы не затруднялось чтение, но орфография сохранена.
 
           Здравствуйте, Александр.

         Парня зовут гораздо более колоритно: Руслан (можно зацепиться и побросать мячик: уже язвлю!). Да, тема раскрыта полностью, по всем правилам школьного сочинения. Но тогда название не соответствует! Это же антипанигирик "по Ложко". Извините, я далеко-далёко не литератор и отношения к литературе вообще не имею, но... это всё, о чем можно было написать, впервые "посетив Край голубых вершин"????? Чем зацепил? Обсудили, как бабки на лавке. Раздражена... Сравнения девушки (рисующей на камушках фломастером (ах, нет, даже маркером) – ну, дали бы ей в руки что-нибудь поромантичнее, впрочем, понимаю: так современнее и контрастнее) с ящерицой? Где-то это уже было?... В первом письме слог человека, явно владеющего литературным слогом, и умело вставленные современные словечки приятно радовали, но в данной статье о них спотыкаешься. Понимаю, если о Коктебеле, то гладким языком в стиле волошинских гостей – не современно, не оригинально, но......  а письмо это можно просто удалить.... прошла гроза с сильным ветром, дождем; корабли-баржи стояли в бухте под Орджоникидзе прямо в сером небе – также как и в Кабардинке....... отправлять или нет?
 
         Последовал мой быстрый эмоциональный ответ.
 
         Лариса, чайка,

как гриф, вырываю кусок мяса из Вашего текста, всего три слова: «Раздражена... Сравнения девушки...» В этом кровавом куске все причины красок Вашего ответа. И получается, что Ваша язвительность («язвлю» – Ваше признание, добровольность которого на Страшном Суде зачтётся) началом своим имеет вовсе не Романа-Руслана (бог с ним, с его колоритом)*, а – уязвлённость. Уязвлённость не только от сравнений какой-то девушки (женщины и художницы, подсознательно – соперницы) с гитаной и ящеркой, а ещё и от отсутствия в моём тексте любовного облизывания коктебельских скал, Вам очень родных и близких. Ревность ваша понятна.

         Да, sic. Да, виноват. Но... дело в том, что данный текст вовсе нельзя рассматривать как заметки путешественника или вояжёра. Он написан вполне осознанно для характеристики некой литературной ситуации. Ситуации, где проходимцы и дельцы, бездари, да ещё с националистической окраской, примазываются к большим и настоящим именам в литературе. А литература – это моя нива, и я не могу здесь быть равнодушным. К тому же, таков мой метод ведения дневника – писать о самом главном для меня*. Писать не так, как записывал в своём дневнике Николай II: «Сегодня колол дрова» (и так почти каждый день; этим содержание каждого его дня исчерпывалось – дня его, венценосного, отвечающего за судьбу империи, судьбы миллионов людей; вот и наколол-наломал дров к 1917 году). Эта ситуация увязывается с моими личными делами и событиями в жизни, только потому я и вношу это в дневник, а не делаю публицистику, абстрагируясь от себя.

         К слову, Иодковский потом, через год после суда над Бондаренко, был убит. Есть основания думать, что убийство было заказное. И этот хмырь издаёт газету, выступает по ТВ (вернувшись из Коктебеля, я увидел его на экране в передаче Ерофеева), глубокомысленно вещает о судьбах литературы. И этот же хмырь топчет священные камни вашего городка. Поэтому мой «антипанигерик»  (правильно: панегирик**) относится не столько к Ложко, личности совсем уж для литературы нулевой, сколько к этому деятелю на букву Б. Как раз то, что они оказались в одной деляческой связке, и подчёркивает подлинный масштаб этого Б. «Скажи, кто твой друг – и я скажу, кто ты», – говорили древние.

         Я послал Вам свой текст вовсе не для оценки его качеств, а как приложение-иллюстрацию к вопросу о негре. Чтобы Вам яснее было, для чего мне это нужно. Возможно, Вы нашли бы неточности в тех частях текста, которые связаны с Коктебелем. Например, возразили бы насчёт «двухметрового» (кажется, это преувеличение в буквальном смысле). Или насчёт других реалий, взятых мной на веру с Ваших слов. Что-нибудь возразили бы против «застарелой обиды одной молодой женщины» или «ложковщины», дескать, я не совсем правильно Вас понял... То есть, мне могли быть замечания по фактуре, что очень важно, и я бы с удовлетворением и благодарностью воспринял. Но Вы изначально взяли иное направление – стиль...

         Здесь-то Вы и раскрылись. Показали полную филологическую некомпетентность и беспомощность. О моём стиле Вы судите такими оглохшими словами: «слог человека, явно владеющего литературным слогом». Трижды, почти подряд, пишете «современно», будто этой эллочко-людоедской словарной нищете альтернативы нет. Язвите насчёт ящерицы – "где-то это уже было". Да, было – у автора Хозяйки Медной горы, но в том-то и дело, что знаменитая сказка аукнулась мне в реалии, и дневник-документ обязан был это запечатлеть, поразившись их сходству. А из Ваших слов «гладким языком, в стиле волошинских гостей – не современно, не оригинально» можно сделать только один вывод: вряд ли Вы читали этих гостей. Взять одну только Цветаеву – стиль настолько не гладкий,  импульсивный, весь на смысловых перебросах, немыслимой ранее в литературе мгновенной ассоциативности*** – поэтому так много у неё тире... А другие? Да все большие литераторы – стилисты не хуже французских кутюрье, недаром же Жюль Ренар, французский писатель, сказал:  «человек – это стиль», и без этого не состоишься ни в чём, в литературе особенно. Гладко пишет ваш коктебельский графоман – читайте его, я сравнил его гладкость с девичьими ягодицами.
 
         Остаётся сделать вывод: не за своё дело Вы взялись. Вам бы и дальше украшать мир своими руками и своим присутствием, а Вы, как тот сапожник, пришедший к художнику и сделавший ему замечание насчёт ошибки в нарисованной обуви (и художник тут же внёс поправку), – сапожник  далее обнаглел и стал делать другие замечания, уже о том, как надо класть краски на полотно. Когда терпение художника иссякло, непрошеный советчик был гневно выдворен со словами: «Суди, дружок, не выше сапога!»****. Только, в отличие от сапожника, Вы сразу приступили к другим замечаниям, не сделав первого.
 
         Вы раскрылись и своим характером. Мне остаётся сожалеть, что моё первое впечатление о Вас покосилось. Отвечать Вам в том же ёрническом стиле («школьное сочинение», «бабки на лавке»), посылать ответный «пас» в том же духе мне, как говорят в иных кругах, западло. То есть претит. Вы больны язвенной болезнью – хотя эта язва не телесная, это язва души. Желаю Вам выздоровления.
 
 
         * Колоритнее ли имя Руслан, чем  Роман, для русского негра – как сказать. Ежели видеть в этом имени иронию (Руслан, дескать, русский мужик, более русского быть не может – по аналогии с «мужлан», и для негра это смешно), то мать, давая имя сыну, вряд ли вкладывала в него такой смысл. К тому же этимологически не подтверждается: имя Руслан происходит вовсе не от названия этноса «русский», а от тюркского «арслан» – богатырь.  Хотя,  для зрящих сие, быть эфиопу русско-тюрком тоже, конечно, забавно.

           ** Это не единственная грамматическая оплошность в Вашем ответе. Могу назвать ещё одну: «...также как и в Кабардинке». Есть и другие, но эти я беру потому, что что Вы даже «передрать» правильное написание из моего текста не сумели: ни «панегирик», ни «также как и», отмеченное мной при цитировании Бондаренко. Не различать, когда «также» пишется слитно, а когда раздельно – это всё равно, что, живя в селе, не отличать рожь от пшеницы или, пожалуй,  по грубости ошибки, даже от кукурузы. Но в селе, среди полей, живут не все и могут путаться (хотя и горожанам надо бы знать, что белые пшеничные батоны и чёрные ржаные буханки растут не на деревьях), а вот в языке своего народа мы живём все. Так что вывод неутешительный: Вы – малограмотная. На уровне тех же двух основных персонажей моих печальных зарисовок.
 
         *** Вы не поняли ассоциативности моего заголовка, этой метафоры, приложимой ко всему тексту. Поняли прямолинейно, относя лишь к негру. Ассоциативным мышлением Вы не обладаете, мышление Ваше ограничено конкретным.

         **** История эта известна с античных времён. Она стала основой известного крылатого латинского выражения Ne sutor supra crepidam judicet. Если Вы читали Пушкина, то должны помнить его вольный перевод, который я привёл в кавычках. Художника звали Апеллес.