На дне болота - 2001 год, подборка

СОУЧАСТЬЯ  ШОРОХ

Соучастья листьев шорох
мне послышался весной.
Чувства, вспыхнувшего порох...
Что ты делаешь со мной?
То бросаешь в жар прохлады,
то в мороз теплыни дней,
то мне слышатся рулады,
что выводит соловей,
то кукушка прокукует,
напророчит уйму лет,
то моя Душа ликует,
то не мил мне Белый Свет.


ПО-БРАТСКИ

От невежества скрываюсь
за строкой лазурных тем.
Я, бывает, горько маюсь:
между прихотью дилемм,
между разностью и суммой,
между небом и землей...
То себя в себе рисую,
получаюсь я не злой,
но не добрый, как хотелось
увидать себя в себе.
Раздражает мягкотелость
с порицаньем на столбе
у позорного безумья
в тишине туманных лет.
Оказавшись на Везувье,
я смотрю не на просвет,
а во внутрь не спетой песни
под гитару маяков,
где качается, как плесень,
тень туманных облаков
перетянутых струною
синеблузой суеты,
что витает над страною
неизвестной простоты
в неурядице успеха,
в нецензурщине сплошной.
То не жизнь, а лишь потеха
над субстанцией иной,
разорившегося друга
на бутылку коньяку,
с перехлёстами недуга,
что висит не на суку,
на вершине озверенья
перед платом темноты,
где пылает озаренье,
но без лишней суеты
я справляюсь на досуге
с чувством гордости в дурном
сне опять иду по кругу
на пароме на речном,
погоняю залихватски
запряженных лошадей,
и делюсь с собой по-братски
состояньем лучших дней.


ВО  ЛЬДУ  НЕВЕЗЕНЬЯ

Лежу я во льду невезения,
вморозившись в ясную ночь.
И с чьего-то ты одобрения
всё гонишь печального прочь.
Иду я по льду во спасение
навстречу предутреннней мгле,
пугает меня прояснение
во время безумств на Земле.

Летит надо льдом отражение
с подтаявшим чувством в зарю
я словно попал в озарение
и что-то себе говорю.
Понять не могу возбуждение
слегка оконфузило, я
попал не в своё заблуждение,
и нету в кармане рубля.

И нету копеечки ломаной.
Безликость туманит мозги.
И тени ложатся под клёнами –
тяжёлого рока мазки
звучат одиноко на паперти
сонаты в безлунную ночь,
и стелятся странные скатерти,
и липнут к ним звёзды как скотч.


БЕЗРОПОТНОСТЬ

Меня убивает безропотность,
меня унижает молва.
Не радует автора собственность,
урезаны в праве права
до самого донышка шалости
на склоне засвеченных лет
к себе отношусь я без жалости,
непризнанный... Пафоса нет.

И нету, конечно, амбиции,
желанья прорваться во власть.
Летаю над строками птицею,
любуюсь созданием всласть.
Ругаю себя безнадежного
на утренней зорьке в лесу.
Мне нравится память острожная,
которую в генах несу.


ПРЕСТУПИВШИЙ

Дай мне, Бог, терпенья в вере
на просвете тишины,
чтобы жить по полной мере,
и не чувствовать вины
пред соблазном стать безликим
на ветру осенних дней.
Я, наверно, шит был лыком
без свободы степеней,
в безнадёге оправданья
за осенний перезвон
в дни печали увяданья,
преступившего закон
всеобъемлющего с лестью,
подхалимством в суете,
с дикой завистью и местью...
По душевной простоте
остаюсь на дне болота
своевольной пустоты
с редкой участью пилота –
не бояться высоты.