За Бубенчикова

За БУБЕНЧИКОВА.


Посвящается Инне Петровне Концевой.
Аминь!


НАВЕРНОЕ,  РАССКАЗ БУДЕТ ОБЫЧНЫМ. ПРОСТЫМ В ПЛАНЕ СЮЖЕТА И ЛИЧНОСТЕЙ ГЕРОЕВ.   ЗНАЯ ЭТО, И НЕ ЛЮБЯ ТРИВИАЛЬНОСТЬ, Я ВСЕ ЖЕ СЕЛА ЗА КОМПЬЮТЕР И НАЧИНАЮ РАССКАЗ.

МОСКВА. ТАГАНКА. РОДДОМ ИМ. КЛАРЫ ЦЕТКИН.  1964 ГОД.
     Роды были чрезвычайно тяжёлые.
      Врачи из районной поликлиники предупреждали,  что  в 27 лет, с таким слабым сердцем, редко кто решится заводить ребенка. Но Валька любила своего Женьку до умопомрачения, не смотря на постоянные толпы поклонников, и даже поклонниц её изумительной красоты. Она ни на кого не обращала внимания, кроме своего мужа, и больше всего на свете ей хотелось видеть продолжение любимого в огромных, карих глазах их дочери. А то, что у них будет девочка, она поняла сразу, т.к. забеременев, начала падать в обмороки и тошнило её почему-то при виде углов их огромной, по тем временам, квартиры.
Валька часто вспоминала, как впервые увидела этого коренастого юношу, будущего Катькиного отца, в тот московский солнечный сентябрьский день, когда она шла поступать в техникум.
  Она поднималась по ступенькам высокой мраморной лестницы в вестибюль здания, и вдруг увидела его!  Тоненькую, будто воздушную, черноокую и чернобровую Валю вёл за руку её красавец-папа, а навстречу  им,  спускаясь по лестнице, твёрдой походкой шёл одетый в чёрный, лётный комбинезон, перешитый своей мамой-портнихой,  кудрявый, похожий на Ален Делона, «принц» – явно «голубых заморских кровей».
 Она влюбилась в него, как и положено, с первого взгляда, он же подумал про себя: « Вот – моя будущая жена!».  И тут же забыл об этом,  поскольку вспомнил и рассказал ей о тех своих мыслях, уже, после, когда они вместе отучились в техникуме и закончили институт.
В роддоме Глузика, как ласково называли её институтские друзья, и Женьку предупредили, отдавая ребенка, что с такой родовой травмой, девочка, скорее всего, будет умственно отсталой и, наверняка, не сможет самостоятельно двигаться. Ещё бы!  Ведь ребёнок задохнулся на десять минут,  поскольку акушерка-практикантка принимавшая роды растерялась, что ребёнок перевернулся, и не сделала  роженице вовремя надсечки.
Впрочем, через год, все домыслы врачей рассыпались в прах.  Катенька немного хромала, но этот недостаток не портил потрясающей, унаследованной от обеих родителей красоты, а даже придавал ей необычную таинственность и шарм. При этом она оказалась не только невероятно интересной, но и  довольно умной, способной и шустрой.
А ЖИЗНЬ ШЛА СВОИМ ЧЕРЕДОМ.  ОБЫЧНАЯ ЖИЗНЬ ОБЫКНОВЕННЫХ МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ 70-ЫХ. 
     Со временем, принц перестал дудеть на кларнете и превратился «по велению комсомола, а потом и партии» в зам.начальника строительного треста «Главмосмонтажспецстроя".  А  Глузик, старательно проверяла чертежи будущих самолетов в «Почтовом ящике» НИИ.
    Катька росла у бабушки с дедушкой летом в Михайлове, на свежем воздухе быстро, как гриб подберезовик, прыгая на одной,  здоровой ноге в классики с подружками, и дерясь с пацанами другой, не совсем здоровой, но тоже, вполне подвижной. Она вечно делала одновременно несколько дел сразу, и её называли – Юлий Цезарь.
Время летело и примерная семья, которой неустанно завидовали по причине безумной красоты пары и не заурядной в те годы денежной обеспеченности, была бы счастлива  и по сей день, если бы не одно «но».
Как и положено каждому начальнику  для помощи в делах работы, служила у Катькиного отца обычная белая моль, секретарша из г. Луганска – Инночка.
     ДАЛЕЕ, МОЙ ЧИТАТЕЛЬ, ВЫ НАЧИНАЕТЕ ПОНИМАТЬ, ПОЧЕМУ Я  В НАЧАЛЕ ЭТОЙ ИСТОРИИ ПРЕДУПРЕДИЛА ВАС О ПРОСТОТЕ СЮЖЕТА. ПРАВДА, ХОЧУ ВАС НЕМНОГО УСПОКОИТЬ, ВСЁ ЖЕ БУДЕТ В МОЕМ РАССКАЗЕ И ТАЙНА, И НЕ ТОЛЬКО ЛЮБОВНАЯ ИНТРИЖКА.
Так вот.
    Евгений был не из тех мужчин, которые бегают за каждой юбкой. Поэтому, «самаркандской красавице» потребовалось немало усилий, чтобы он обратил на неё внимание. Женька, всегда смеясь, говорил жене, что все «бабы сикают от него кипятком, а ему до них и дела нету, поскольку он любит только её одну». После двадцати пяти лет совместной жизни Глузик и думать не думала о том, что её любимый может ей изменить.  И лишь когда она увозила в очередной летний отпуск в Юрмалу Катьку, обратила внимание, что муж, после того как посадил их в поезд и помахал на прощание рукой, тотчас побежал кому-то звонить.
1***
Синий вечер и темные дуги бровей.
Взгляда бархат уступчивый, близкий.
Сон травы, поцелуя нежней,
разогнал рой разумнейших мыслей.
Как таинственно снова молчать,
зноем сладостно-вязким напиться,
черной пряди коснуться опять,
млечным светом в ночи раствориться...
Душный вечер с его синевой,
сколько не был далек он и зыбок,
будет эхом мерцать над Москвой
в такт Вертинскому с пыльных пластинок.

2***
…Ветер, дождь и огней отраженье….
Я не знаю, бывает ли так,
но притихшая грусть со щемящим волненьем,
словно волнами плещет в раскинутый мрак.
Надо что–то сказать на прощанье…
может много, а может быть - нет.
На вопросы немые, улыбки молчанье
говорит, отвечая, глаз вдумчивых свет.
Я боюсь твоих слов, твоих слез…
Этот поезд, вокзал, этот путь и сентябрь.
Вот проходят минуты, секунды…- сейчас
все исчезнет, уйдет, все исчезнет, уйдет…
До, свиданья, прощай.
Не забудь...
Эти стихи Глузик написала Женьке в поезде, мчащим её к роковой разгадке.
    Только теперь Валентина поняла: «Неужели  у него кто-то есть?».  Сидя в купе, она, наконец, серьёзно задумалась о странных звонках, которыми её донимали уже более  двух лет. Она подходила к телефону,  и каждый раз разный женский голос говорил одну и ту же фразу: «Ну что, ****ь, пришла с работы?».  Глузик относила это к зависти своих подруг.  А ведь было чему завидовать! В совершении этих хулиганских действий она подозревала свою лучшую подругу Паню, которая работала вместе с ней в отделе, ведь у неё вечно не складывались отношения с мужчинами. И даже после того, как она однажды получила странное письмо, отправленное с площади  Трех вокзалов и подписанное «За Бубенчикова», с упоминанием, о якобы имевшей место любовной связи её Женьки с сочинительницей, она всё равно беззаветно верила мужу.
    Вот точное содержание конверта: ( писано вероятно левой рукой с характерным  левым наклоном почерка, на чем-то мягком, наверное на сумке,  т.к. буквы расположены слишком далеко друг от друга, бумага в нескольких местах промята почти до дыр от шариковой авторучки, запятые неестественно жирные. (Орфография и пунктуация сохранена): «Москва. Евгению (Лично) -  Медведкого  За Бубенчикова.
Здравствуй, дорогой Женечка!
    Что случилось Женя? Вот уже 2 недели, как от тебя ни слуху ни духу.  Женя! на работу я не могу к тебе дозвонится, по этому я вынуждена написать домой. Я надеюсь на то, что письма адресованные тебе, твоя жена не читает.  Женечка! Я уж не знаю что и думать. Как все было хорошо!. Неужели ты мог на что-то обидеться!?  Я ведь не сделала ничего, что могло бы тебя обидеть.  Женя очень прошу тебя приходи ко мне. Забеги хоть на часок должна же я знать, в чем дело. Я не верю в то, что ты мог зачеркнуть навсегда все, что было в течении года.  Еще раз прошу, Женечка,  выбрать время и зайти ко мне хоть на минутку целую дорогой, жду»
ГЛУЗИК ХРАНИЛА ЭТО ПИСЬМО И ПЕРЕДАЛА ЕГО КАТЬКЕ СО СЛОВАМИ: «ПОКАЖЕШЬ В СУДЕ».
    «Самаркандская» Инночка, на протяжении двенадцати лет «трудилась в поте лица» добывая себе богатого мужика. Детей у неё не было и не могло быть, после слишком  частых абортов, от длительных и не слишком удачных попыток зацепить кого-либо в большом городе. Возможно, поэтому ей было совершенно безразлично, что у  шефа – крепкая семья, и больной ребенок.  И что, несмотря на  все горести, которые преподносила  им судьба, Вальке и Женьке многое удавалось сделать вместе в этой интересной, но трудной жизни.
Это уже потом,  после развода, Глузик узнала о купленной Инночке квартире в Москве, о её прожорливых сёстрах, у которых почему-то не было мужей, но были вечно нуждающиеся дети.  Эти дети нуждались в гораздо большем, чем её родная Катька, которая сама поступила в полиграфический техникум. А племянник Инночки учился в мало престижном и общедоступном МГУ, в который его пристроил её Женька. Но Глузик терпела… Мужик – существо полигамное.
Прошло ещё несколько лет. С корешка телефонной книжки Глузика не исчезал номер ОВД, по которому она чуть ли не ежедневно со слезами на глазах жаловалась на телефонных хулиганов.
Катька выросла, рано вышла замуж и была на последнем месяце беременности, когда Женькин отец – старый испанский коммунист, наконец-то съездил к себе на родину, пообщался с родней, которую не видел десятки лет и привёз чемодан вещей для будущего внука. Всё казалось вновь Глузику весёлым и радостным: муж, счастливая дочь, с родственниками за границей, которые будут рады помочь модными вещичками её внуку.
   Но в её планы пришлось внести неожиданные коррективы. На испанские гостинцы к отцу приехал Женька и не один, а со своей любовницей – Иннкой.  Старику было очень неловко принимать у себя дома любовницу сына, в то время,  когда он очень хорошо относился к его законной жене  – Валентине. Но толи сыграла испанская кровь, толи у дедушки уже наметились зачатки маразма, а скорее всего это была абсолютно непонятная «коммунистическая мораль», но Катькин любимый дед не нашел ничего лучшего, как заставить своего Женьку, Катькиного отца, жениться на любовнице.  Глузик еле пережила развод, а Иннкиному счастью не было предела. 
 Странно, но именно с 1988 года, когда Женька и Иннка сочетались браком, стала рушиться вся огромная Катькина семья; сначала умерла бабушка Глузика, потом, почти одновременно ушли из жизни оба Катькиных деда;  к счастью у Катьки родился сын, но спустя три года на её руках умерла   родная и любимая бабушка Лера, мать Женьки.
 НАСТАЛИ ДЛЯ КАТЬКИ ЧЁРНЫЕ ДНИ. ЛЮБЯЩИЙ ОТЕЦ НА ГЛАЗАХ ПРЕВРАЩАЛСЯ В ОТЧИМА.
      Однажды Катерина приехала к нему. У неё были проблемы со здоровьем после сильных психологических перегрузок, и врачи направили её на обследование в специализированный медицинский центр. От её дома до этого центра было ехать часа два, а от отцовского дома – минут двадцать-тридцать.  Катька попросилась к отцу переночевать. Когда отец уезжал на работу, а с работой у него было строго:  со стройки отлучаться нельзя, а начальнику тем более, Иннка прямо-таки издевалась над Катькой. То нагло ходила нагая по дому, виляя тощим задом, то положив обвисшие, но огромного размера голые груди на кухонный стол, совала Катьке под нос  фотографии своей молодости.  Даже на чёрно-белых фото  был виден в основном только жирный слой макияжа, а вместо прически на макушке торчало сооружение в виде гнезда из белых, крашеных волос. Катьке было противно, но смешно смотреть на такое пугало, а Иннка не унималась: «А я красивее, чем твоя мама? Правда, же? У меня знаешь, сколько было мужиков в Самарканде».  Катька прекрасно понимала, что Иннка понятия не имеет, где этот самый Самарканд, в который уехал жить товарищ Корейко, персонаж  из «Золотого телёнка». «…В Самарканде никакого трамвая не надо. Там все на ешаках ездют»,  –   хотела было съязвить Катька, но передумала, и, сделав вид, что Инна для неё «прозрачная», пошла спать.
     Катька была не из тех людей, которые будут рыдать в подушку или заискивать перед «самаркандской ханшей».  Но этого нельзя было сказать о Глузике.  Ещё молодая, красивая она стала буквально чахнуть. Врачи поставили страшный диагноз – рак.  Глузик долго и мучительно умирала. Родная дочь Катька ухаживала за ней, а заодно и за её внуком, своим сыном. Сами знаете, как ухаживают за детьми мужья, поэтому весь дом буквально повис на хлюпких плечах слабой здоровьем Катьки.  А тут ещё внуку Глузика пришла пора идти в первый класс. Деда Женя естественно проводил его на первую линейку и уехал строить дачу под Икшей своей новой жене.
ГЛУЗИК УМЕРЛА.  ЕЙ БЫЛО ВСЕГО ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ ЛЕТ.
    Женька похоронил Валю на свои деньги, и прошептал на поминках  в ухо Катьке, что всегда любил только – Глузика, и любит до сих пор, и что он – дурак, что так вот с ней поступил… И заплакал… Плакали все: Катин дядя, и его жена, верные институтские друзья Глузика и Женьки – Ленская и Гендель, и друзья Валентины из НИИ, которых Катя не видела во время болезни матери, и ещё какие-то люди, которых она не знала и не звала! Поплакали, как пописали, т.к. спустя два дня после траура, всё стало так – словно ничего и не было.
 А ВСКОРЕ И ДЛЯ КАТЬКИ НИЧЕГО НЕ СТАЛО. ЕЁ ПЕРЕСТАЛИ ПУСКАТЬ К ОТЦУ В ГОСТИ.
     Понятно, что взбалмошная, и, оказывается, ужасно невоспитанная тридцатилетняя мамашка Катя не могла сравниться с пятидесятилетней скромной, покладистой женой, прямо таки «сладкой женщиной». И мало того, что такую точку зрения занял родной отец, но и дядя и двоюродный брат Кати его в этом поддерживали.
Шли годы.
    Наступил май 2010 года. Внук Жени и Глузика должен был в скором времени окончить институт, а Катька работала над своей новой книгой, днями и ночами сидя за компьютером. На этот раз  она готовила к изданию не очередной сборник её стихов,  а историческое исследование о своей родне и испанском дворянском роде по линии отца. Она автоматически сняла телефонную трубку и набрала отцовский номер. Катька хотела приехать, чтобы отсканировать единственное хорошо сохранившееся фото прапрадеда, снятое когда-то отцом со стены над кроватью умершей на её руках бабушки и задать вопросы о своём прапрадедушке.  Но голос отца будто съежился, а потом, словно набравшись сил он, почти закричал в трубку: «Что, ты с ума сошла!  Ты хочешь к нам?! А как же Инна…».
    Катька невольно вспомнила, как отец, много лет назад вытащил на её глазах из под ещё не остывшего тела бабушки Леры бумажник с перечисленной пенсией деда-испанца ; как приезжал якобы в гости к внуку, а на самом деле только для того, чтобы его автомобиль по Катькиному пропуску об инвалидности пропустили на территорию кладбища к могиле бабушки Леры и деда. Он внезапно появлялся в Катькиной квартире с Инной и собакой ротвейлером Квертом, которого постоянно сравнивал с Катериной: «Это твой братик, вы только посмотрите, как они похожи!» -- юморил он, а Иннка слёзно шептала Кате:
-- Скажи своему отцу, чтобы он прекратил пить и меня дубасить!
-- Что хотела, то и получила, -- отвечала Катька.
--Значит, ты ещё хуже, чем он!
--Конечно, --  соглашалась Катюша.
Все это было так давно…  А теперь, после внезапно случившегося в 1998 году инсульта, от потери огромных денежного вклада  во Внешторгбанке у отца отбило память. Он забывал всё, что говорил. И хотя он давно уже не работал, но ежедневно по давней привычке вставал в шесть утра и ходил гулять в парк у дома, правда, уже с другой собакой-далматинцем. Прогулки не очень ему помогали в восстановлении памяти, как и постоянное летнее пребывание на даче в Икше.  В последнее время он вообще пугал Катьку своим постоянным  вопросом по телефону: «А кто такая Валентина?». 
 Поэтому очередной выкрик отца  про то, что она «сошла с ума и как же Инна…», -- ни чуть не удивил Катьку, просто, как обычно расстроил до слёз, а наплакавшись вдоволь, она снова принялась писать о великом роде.
Но почему-то на следующий день Катьке позвонил её дядя и вдруг поинтересовался: Правда ли, что ей, Катьке, квартира отца, после его смерти, будет не нужна. Она несколько опешила, и заявила, что нужна, ещё как нужна!  У неё сын взрослый, и скоро женится.
     В июне 2010 года лето в Москве было на редкость жаркое, засушливое. Горели леса. Родной дом Катьки заволокло дымом, в клубах которого она, каждое утро, пробиралась из своей спальни, в которой работал единственный кондиционер, на задымлённую кухню.  Год был трудным: сын сдавал диплом, а муж «вкалывал как Бобик»: отчетный период, баланс, а значит, не будет июльского отпуска на море – лишь оно одно спасало Катькино здоровье на короткое время. Но она держалась.
К сентябрю дым в Москве, наконец, рассеялся, и Катька, выходя на улицу, удивлялась пустынно-жёлтой, выжженной траве и засохшим деревьям в парке. 
Как-то, душным вечером, ей захотелось позвонить отцу. Женька был дома. Он обрадовался знакомому голосу, но быстро опомнился. Катька снова просилась к нему в гости: «Пап, вот  умрёшь, а я тебя так никогда и не увижу…», -- говорила она, сама не зная почему, так уверенно говорит о смерти. Женька, словно оправдываясь, повторял: «Всё будет хорошо, дочь. Всё будет хорошо!».  Возможно, именно эти слова он говорил себе, таким же сентябрьским вечером, когда впервые увидел Глузика. Как давно это было! Да и где теперь она?
 ПРОШЛО ТРИ ДНЯ. КАТЬКА ПОЛУЧИЛА ЭЛЕКТРОННОЕ ПИСЬМО ОТ СВОЕЙ ДАЛЬНЕЙ РОДСТВЕННИЦЫ, А ЧЕРЕЗ МИНУТ ДВАДЦАТЬ ПЕРЕЗВОНИЛ  ЕЁ ДЯДЯ, КОТОРЫЙ СКОРБНЫМ ГОЛОСОМ ИЗВЕСТИЛ О СМЕРТИ ОТЦА.
    Катька так и не узнала, как утром того же дня, бодрый Женька, встал по своей привычке в шесть часов утра, весело позвал собаку-далматинца, улыбнулся ему радушной улыбкой и застегнул ошейник. Любящая жена вышла его ласково проводить, нежно смотря на закрывающиеся двери лифта. Женя нажал на кнопку «1». Кабина тронулась. Боготворящая его супруга, на минутку закопошилась в прихожей и вылетела стрелой вдогонку. Миг, и садовая лопатка раздвинула двери. Лифт застрял. Женька звал Инночку. Звал долго на помощь. Волновался. Пёс-далматинец жалобно скулил, буквально обнимая лапами побледневшего хозяина.  По Женьке тёк холодный пот. Он судорожно вынул из кармана куртки лекарства, расстегнул накрахмаленный воротничок рубашки, нажал на кнопку «диспетчер». Но никто не ответил. В глазах у Женьки не потемнело, как пишут в романах, просто, весь мир, не смотря на тесную кабину лифта стал виден, словно, через бутылочное стекло: «Нет, голова не кружится, но вдохнуть уже не можешь»,  -- подумал он… 
ПРОШЛО ЕЩЁ МИНУТ ДВАДЦАТЬ.
     Иннка вытащила лопатку из дверей и спокойно понесла к себе домой: «Другой лопатой закопают, а эта мне на даче пригодится. Достал.  Сил с ним больше моих нет. Пожил и хватит».
Но всего этого Катька не знала. Она звонила дяде, просила того не волноваться: «Не волнуйтесь, дядечка, берегите себя…» А потом плакала, плакала, плакала. Надо сказать, что слёзы Катьке не помогали, а наоборот вызывали многодневные головные боли. Три следующих дня  Катька не вставала с постели.
Спустя полгода выяснилось, что Женя оставил ЗАВЕЩАНИЕ: «Всё своё имущество оставляю Инне Концевой».
Завещание он составил за три месяца до своей кончины и спустя три дня после того, как Катьке звонил дядя, и спрашивал, нужна ли той квартира папы Жени, для внука.

ДЖУЛИЯ КОРОНЕЛЛИ. МОСКВА.  21 СЕНТЯБРЯ. 2011 ГОДА



КАЛЕЙДОСКОП ИЗ КНИГИ КОРОНЕЛЛО



http://www.proza.ru/2011/02/07/751


*