Писатель Толстой и его симфония ХОРЪ

Леонардо Толстой,
русский Вепхисткаосани*,
витязь колоссальный
в шкуре леопардовой,
которая в пятнышках,
как пишущая машинка в клавишках, –
он их гладит, переживает,
друг за дружкою нажимает.

На пятнышках-клавишках
цифирь написана – даты:
1925-й, 1919-й, 1879-й,
1853-й, 1861-й, 1935-й,
снова 1919-й ... И снова, и снова...
Всё отмерено, всё расчислено,
мене, текел, фарес словно.
Только от Рождества Христова.

А может, эта загадка
совсем иного порядка –
русская это трёхрядка,
рыдающая площадно.

Вот нажимается один кружочек,
кнопка, если хотите, нотка, –
запечатлевается почерк,
пальца авторский отпечаток.

И падает с колокольни Кукарекин,
а кажется, взлетает подьячий Крякутный.
Широко раскрыты их руки.
Вдрызг их раскрыты крылья.
Красные брызги.
Русь в-зле-тает!

Нажимается другая кнопочка –
и мы всё в той же Немтырихе,
в гостях у одной графинихи.
Ах, не хватает графина,
я б чокнулся и опрокинул,
точнее, я пропустил бы,
точнее, не пропустил бы
уж точно,
да граф мой не пьёт
давно и доныне.
И чокнутые – иные.

Нажимается ещё одна кнопочка –
и мы уже у параши,
да не у той, что любил Тургенев вальяжный,
а у той, чья чёрная дырка служит,
чтоб коня подогнать**.
И того пуще –
есть ей сквозная рифма, проткнутая
в алюминиевой ложке опущенного...

Как Леонардо эпохи Возрождения,
который подвешивал к потолку свою мебель,
опуская по мере надобности,
так наш могучий Леонардо эпохи Заблуждения
возносит звуки русской хоратории,
песнь оратаев, ратаев дольную –
в выси горние,
к тверди небесной.

Звуки хора летят, кувыркаются,
долетают, кажется, каются
и на землю грешную, – маяться,
пока шарик ещё вращается, –
к юдоли своей прилюдно
возвращаются.




* Обычный перевод: «Витязь в тигровой шкуре». А дословно: «… в шкуре леопарда».
** На тюремном языке – через спуск в унитазе послать передачу в другую камеру.