Александр и Вероника

«Если я от этих строчек плачу, значит, мне они предназначались…»
    
    Каждый номер нашей газеты открывают замечательные слова
    « Спешите делать добрые дела!», которые стали нравственным девизом «Кореновских вестей» Не все наши читатели, наверное, знают, что это строки из стихотворения русского советского поэта Александра Яшина.
    
    Мне с отчимом невесело жилось,
    Все ж он меня растил -
    И оттого
    Порой жалею, что не довелось
    Хоть чем-нибудь порадовать его.
    
    Когда он слег и тихо умирал,-
    Рассказывает мать,-
    День ото дня
    Все чаще вспоминал меня и ждал:
    "Вот Шурку бы... Уж он бы спас меня!"
    
    Бездомной бабушке в селе родном
    Я говорил: мол, так ее люблю,
    Что подрасту и сам срублю ей дом,
    Дров наготовлю,
    Хлеба воз куплю.
    
    Мечтал о многом,
    Много обещал...
    В блокаде ленинградской старика
    От смерти б спас,
    Да на день опоздал,
    И дня того не возвратят века.
    
    Теперь прошел я тысячи дорог -
    Купить воз хлеба, дом срубить бы мог.
    Нет отчима,
    И бабка умерла...
    Спешите делать добрые дела!
    
    Когда я выбрала эти строки для нашего девиза, я и подумать не могла, что пройдет совсем немного времени и я буду зачитываться стихами Александра Яшина, все время возвращаясь к ним, угадывая в них тайный смысл. Буду искать и с горьким удовлетворением находить в них признания в любви женщине, ставшей самым большим счастьем и самой большой болью его жизни. Но все по порядку.
    
    Сначала, перебирая стихотворные сборники, я наткнулась на стихотворение Эдуарда Асадова, которое называлось: Веронике Тушновой и Александру Яшину. Прочитала и мне очень захотелось узнать, что за любовная трагическая история случилась между Тушновой и Яшиным. Стихов Тушновой я до этого времени, к стыду своему, практически не знала. Слышала, что была такая поэтесса, что-то там писала. Стихи, наверное. Заинтригованная Асадовым, ищу стихи Тушновой, нахожу. И все. С первой же строчки она меня околдовала. Несколько дней я ни о чем не могла думать, ничего не могла делать. Во мне, как музыка, звучали ее стихи. Меня ошеломила их искренность и пронзительная нежность. Они завораживали, они наполняли сердце сладкой болью. Это было, как наваждение:
    Я стучусь в твое сердце:
    - Отвори, отвори,
    разреши мне
    в глаза поглядеться твои,
    оттого что забыла уже
    о весне,
    оттого, что давно не летала
    во сне,
    оттого, что давно молодой не была,
    оттого, что
    бессовестно лгут зеркала...
    Я стучу в твое сердце:
    - Отвори, отвори,
    покажи мне меня
    возврати, подари!
    
    Старая, как мир история. История любви двух немолодых, людей. Счастливая и трагическая. Светлая и грустная. Рассказанная в стихах. Перечитала все, что нашла о Веронике Тушновой. Оказывается, вся страна зачитывалась этими стихами. Влюбленные советские женщины переписывали их от руки в тетрадки, потому что достать сборники ее стихов было невозможно. Их заучивали наизусть, их хранили в памяти и сердце. Их пели. Они стали лирическим дневником любви и разлуки не только Вероники Тушновой, но и миллионов влюбленных женщин. Как жаль, что среди этих миллионов в те годы не было меня. Зато теперь я, как рьяный новобранец, до обморока марширующий на плацу, начинала и заканчивала свой день стихами Вероники Тушновой:
    
    Не отрекаются любя.
    Ведь жизнь кончается не завтра.
    Я перестану ждать тебя,
    а ты придешь совсем внезапно.
    А ты придешь, когда темно,
    когда в стекло ударит вьюга,
    когда припомнишь, как давно
    не согревали мы друг друга.
    И так захочешь теплоты,
    не полюбившейся когда-то,
    что переждать не сможешь ты
    трех человек у автомата.
    И будет, как назло, ползти
    трамвай, метро, не знаю что там.
    И вьюга заметет пути
    на дальних подступах к воротам...
    А в доме будет грусть и тишь,
    хрип счетчика и шорох книжки,
    когда ты в двери постучишь,
    взбежав наверх без передышки.
    За это можно все отдать,
    и до того я в это верю,
    что трудно мне тебя не ждать,
    весь день не отходя от двери.
    
    Любовь была тайной. Любовь была грешной. У Яшина семья, семеро! детей. Разве мог он оставить их! Да и Вероника, видимо, не позволила себе разрушить его семью, потому что, как мудрая женщина , понимала: на чужом несчастье счастья не построишь:
    
    Незаконной любви
    незаконные дети,
    во грехе родились они —
    эти стихи.
    
    Читаешь ее стихи и понимаешь: чувство было настоящим, мучительным, страстным. Не легкая интрижка, а любовь, которая становится смыслом жизни, самой жизнью. Любовь, о которой втайне мечтает каждый из нас. Даже те, кто изначально строит свою жизнь на жестком расчете, прагматики и циники, и они, вслух не признаваясь никому, мечтают о такой любви. Правда, и платить за такое горение чувств приходится дорого. Порой, жизнью. Вероника растворилась в своей любви и сгорела на ее костре. Но остались стихи, искренние и взволнованные.
    
    Гонит ветер
    туч лохматых клочья,
    снова наступили холода.
    И опять мы
    расстаемся молча,
    так, как расстаются
    навсегда.
    Ты стоишь и не глядишь вдогонку.
    Я перехожу через мосток...
    Ты жесток
    жестокостью ребенка —
    от непонимания жесток,
    Может, на день,
    может, на год целый
    эта боль мне жизнь укоротит.
    Если б знал ты подлинную цену
    всех твоих молчаний и обид!
    Ты бы позабыл про все другое,
    ты схватил бы на руки меня,
    поднял бы
    и вынес бы из горя,
    как людей выносят из огня.
    
    Читая эти горькие строки, мне очень захотелось побольше узнать о человеке, которому они были адресованы. Каким же должен был быть мужчина, которого так страстно, так самоотверженно любила эта удивительная женщина. Красавица с выразительным лицом, глазами необыкновенной глубины. Умница. По воспоминаниям друзей, она была очень светлым и теплым человеком. Умела дружить. Умела любить. А он, любил ли он ее? Что я знала о Яшине? Да почти ничего. Автор замечательных, почти библейских строк: спешите делать добрые дела. Фронтовик. Вот, пожалуй, и все. Но теперь я должна была узнать о нем как можно больше. Перечитала его стихи и прозу. Нашла фотографию Яшина и долго ревностно разглядывала. Да, действительно, по-мужски красив, с лицом грубой, но яркой лепки. Видимо, была в нем та чертовинка, то обаяние, которое сводит с ума даже уравновешенных женщин. Что уж говорить тогда о натуре творческой, увлекающейся!
    
    Все в доме пасмурно и ветхо,
    скрипят ступени, мох в пазах...
    А за окном - рассвет
    и ветка
    в аквамариновых слезах.
    А за окном
    кричат вороны,
    и страшно яркая трава,
    и погромыхиванье грома,
    как будто валятся дрова.
    Смотрю в окно,
    от счастья плача,
    и, полусонная еще,
    щекою чувствую горячей
    твое прохладное плечо...
    Но ты в другом, далеком доме
    и даже в городе другом.
    Чужие властные ладони
    лежат на сердце дорогом.
    ...А это все - и час рассвета,
    и сад, поющий под дождем, -
    я просто выдумала это,
    чтобы побыть
    с тобой вдвоем.
    
    Вдвоем им приходилось бывать не часто. Яшин тщательно скрывал возлюбленную от друзей и знакомых. Встречи были редкими. И вся жизнь влюбленной женщины превратилась в мучительное ожидание этих горько-счастливых встреч. Ну не повернется у меня язык осудить отца семерых детей за то, что не разорил он семейный очаг. Умом-то я все понимаю. Он был порядочным человеком, Александр Яковлевич Яшин. И чувство долга возобладало. Но сердцу-то невозможно приказать. И разрывалось сердце между долгом и любовью. А возлюбленная то покорно ждала, то ревниво терзалась, то упрекала, но чаще смиренно принимала выпавшую ей судьбу.
    
     Небо желтой зарей окрашено,
    недалеко до темноты...
    Как тревожно, милый,
    как страшно,
    как боюсь твоей немоты.
    Ты ведь где-то живешь и дышишь,
    улыбаешься, ешь и пьешь...
    Неужели совсем не слышишь?
    Не окликнешь? Не позовешь?
    Я покорной и верной буду,
    не заплачу, не укорю.
    И за праздники,
    и за будни,
    и за все я благодарю.
    А всего-то и есть:
    крылечко,
    да сквозной дымок над трубой,
    да серебряное колечко,
    пообещанное тобой.
    Да на дне коробка картонного
    два засохших с весны стебля,
    да еще вот — сердце,
    которое
    мертвым было бы
    без тебя.
    
    Когда заканчивался рабочий день и домашняя суета, я уходила в свою комнату и до глубокой ночи читала стихи Тушновой. Отступали все заботы и тревоги дня. И уже не она, а я бродила по подмосковным лесам, наслаждаясь негромкой красотой русской природы, мечтая о встрече с ним, единственным. Не она, а я сгорала от страсти и невозможности быть рядом с любимым. Удивительная сила искреннего слова: казалось, что эти слова рождены именно сейчас, именно в моем исстрадавшемся сердце.
    
    Как часто лежу я без сна в темноте,
    и всё представляются мне
    та светлая речка
    и елочки те
    в далекой лесной стороне.
    Как тихо, наверное, стало в лесу,
    раздетые сучья черны,
    день убыл — темнеет в четвертом часу,
    и окна не освещены.
    Ни скрипа, ни шороха в доме пустом,
    он весь потемнел и намок,
    ступени завалены палым листом,
    висит заржавелый замок...
    А гуси летят в темноте ледяной,
    тревожно и хрипло трубя...
    Какое несчастье
    случилось со мной —
    я жизнь прожила
    без тебя.
    
    Что делать, если любовь пришла на излете молодости? Что делать, если жизнь уже сложилась, как сложилась? Что делать, если любимый человек не свободен? Запретить себе любить? Невозможно. Расстаться – равносильно смерти. Но они расстались. Так решил он. А ей ничего не оставалось, как подчиниться. Началась черная полоса в ее жизни, полоса отчаяния и боли.
    
    говорят: “Вы знаете, он её бросил...”
    А я без Тебя как лодка без вёсел,
    как птица без крыльев,
    как растенье без корня...
    Знаешь ли Ты, что такое горе?
    
    Я Тебе не всё ещё рассказала, -
    знаешь, как я хожу по вокзалам?
    Как расписания изучаю?
    Как поезда по ночам встречаю?
    
    Как на каждом почтамте молю я чуда:
    хоть строки, хоть слова
    оттуда....
     оттуда....
    
    Наверное, поначалу она еще ждала и надеялась. Как ждет и надеется на чудо приговоренный к смерти. Именно тогда родились в ее страдающей душе эти пронзительные строки: не отрекаются любя… А он, красивый, сильный, страстно любимый, отрекся. Я не хочу никого судить. Я понимаю его: он метался между чувством долга и любовью. Чувство долга победило. Но почему же так грустно от этой победы?
    
    Биенье сердца моего,
    тепло доверчивого тела...
    Как мало взял ты из того,
    что я отдать тебе хотела.
    А есть тоска, как мед сладка,
    и вянущих черемух горечь,
    и ликованье птичьих сборищ,
    и тающие облака..
    Есть шорох трав неутомимый,
    и говор гальки у реки,
    картавый,
    не переводимый
    ни на какие языки.
    Есть медный медленный закат
    и светлый ливень листопада...
    Как ты, наверное, богат,
    что ничего тебе не надо.
    
    Говорят, от любви не умирают. Ну, разве что в 14 лет, как Ромео и Джульетта. Это не правда. Умирают. И в пятьдесят умирают. Если любовь настоящая. Миллионы людей бездумно повторяют формулу любви, не осознавая ее великую трагическую силу: я тебя люблю, я не могу без тебя жить… И спокойно живут дальше. А Вероника Тушнова - не смогла . Не смогла жить. И умерла. От рака - сказали врачи. От любви – говорю я. Незадолго до смерти она написала эти строки:
    
    Я прощаюсь с тобою
    у последней черты.
    С настоящей любовью,
    может, встретишься ты.
    Пусть иная, родная,
    та, с которою - рай,
    все равно заклинаю:
    вспоминай! вспоминай!
    Вспоминай меня, если
    хрустнет утренний лед,
    если вдруг в поднебесье
    прогремит самолет,
    если вихрь закурчавит
    душных туч пелену,
    если пес заскучает,
    заскулит на луну,
    если рыжие стаи
    закружит листопад,
    если за полночь ставни
    застучат невпопад,
    если утром белесым
    закричат петухи,
    вспоминай мои слезы,
    губы, руки, стихи...
    Позабыть не старайся,
    прочь из сердца гоня,
    не старайся,
    не майся -
    слишком много меня!
    
    Вероники Тушновой не стало 7 июля 1965 года. И только тогда, видимо, только тогда Яшин понял, что любовь никуда не делась, не сбежала из сердца по приказу, как послушный солдат-первогодок. Любовь только затаилась, а после смерти Вероники вспыхнула с новой силой, но уже в ином качестве. Обернулась тоской, мучительной, горькой, неистребимой. Не стало родной души, по-настоящему родной, преданной.. Наверное, в эти дни он до конца, с пугающей ясностью понял горестный смысл вековой народной мудрости: что имеем, то не ценим, потерявши – горько плачем.
    
    Думалось, все навечно,
    Как воздух, вода, свет:
    Веры ее беспечной,
    Силы ее сердечной
    Хватит на сотню лет.
    
    Вот прикажу -
    И явится,
    Ночь или день - не в счет,
    Из-под земли явится,
    С горем любым справится,
    Море переплывет.
    
    Будет дежурить,
    Коль надо,
    Месяц в ногах без сна,
    Только бы - рядом,
    Рядом,
    Радуясь, что нужна.
    
    Думалось
    Да казалось...
    Как ты меня подвела!
    Вдруг навсегда ушла -
    С властью не посчиталась,
    Что мне сама дала.
    
    С горем не в силах справиться,
    В голос реву,
    Зову.
    Нет, ничего не поправится:
    Из-под земли не явится,
    Разве что не наяву.
    
    Так и живу.
    Живу?
    
    Друзья Яшина вспоминали, что после смерти Вероники он ходил, как потерянный. Большой, сильный, красивый человек, он как-то сразу сдал, словно погас внутри огонек, освещавший его путь. Он умер через три года от той же неизлечимой болезни, что и Вероника. Незадолго до смерти Яшин написал свою «Отходную»:
    
    О, как мне будет трудно умирать,
    На полном вдохе оборвать дыханье!
    Не уходить жалею -
    Покидать,
    Боюсь не встреч возможных -
    Расставанья.
    
    Несжатым клином жизнь лежит у ног.
    Мне никогда земля не будет пухом:
    Ничьей любви до срока не сберег
    И на страданья отзывался глухо.
    
     Сбылось ли что?
    Куда себя девать
    От желчи сожалений и упреков?
    О, как мне будет трудно умирать!
    И никаких
    нельзя
    извлечь уроков.
    
    В июне и июле, тихо, никем не замеченные, прошли одна за другой даты смерти Вероники Тушновой и Александра Яшина. И только я одна, наверное, как очарованная странница, брожу по стихам их прекрасной любви, страдая от невысказанных чувств. Больше сорока лет прошло. Они ушли из жизни, но не из памяти. Когда-то Тушнова написала
    
    Открываю томик одинокий -
    томик в переплёте полинялом.
    Человек писал вот эти строки.
    Я не знаю, для кого писал он.
    
    Пусть он думал и любил иначе
    и в столетьях мы не повстречались...
    Если я от этих строчек плачу,
    значит, мне они предназначались.
    
    Недавно ко мне пришла девочка и принесла целую тетрадку стихов о любви. Неумелые с точки зрения стихосложения, но искренние. Мы много говорили о поэзии, а потом я прочитала ей одно из стихотворений Тушновой, и с радостью увидела, как загорелись ее глаза. Теперь и она, я уверена, понесет в своем сердце эти замечательные стихи, а значит, не прервется тонкая нить, незримо связующая всех влюбленных людей.
    
    Возможно, кто-то, прочитав эти строки, воскликнет: какая чушь! До любви ли тут, когда такое происходит дома, на работе или в стране. Есть более важные темы. Да нет же! Нет ничего важнее любви. С нее все начинается. Семья. Дети. Страна. Да, и страну тоже надо любить! И если уж на то пошло, без любви и стоящего гвоздя не сделаешь, занюханного огурца не вырастишь. Впрочем, нет, занюханный как раз и вырастишь. Любовь – она ведь ВСЕМУ начало.
    
    Конечно, обязательно найдется человек, который скажет, да не нужны мне ваши потрясения, даже любовные, лучше я буду жить без любви, но спокойно. Хлопотное это дело – быть счастливым. Эдуард Асадов в том самом стихотворении, положившем начало моим изысканиям, словно предугадывая возможные возражения, замечает:
    
    Бывает так: спокойно, еле-еле
    Живут, как дремлют, в зиму и жару.
    А вы избрали счастье. Вы не тлели,
    Вы горячо и радостно горели,
    Горели, словно хворост на ветру,
    
    Пускай бормочет зависть, обозлясь,
    И сплетня вслед каменьями швыряет.
    Вы шли вперед, ухабов не страшась,
    Ведь незаконна в мире только грязь,
    Любовь же «незаконной» не бывает!
    
     Две книги рядом в комнатной тиши...
    Как два плеча, прижатые друг к другу.
    Две нежности, два сердца, две души,
    И лишь любовь одна, как море ржи,
    И смерть одна, от одного недуга...
    
     И коль порой устану от худого,
    От чьих-то сплетен или мелких слов,
    Махну рукой и отвернусь сурово.
    Но лишь о вас подумаю, как снова
    Готов сражаться насмерть за любовь!
   
А на что готовы мы? И готовы ли?