В окне и дальше

***

Скатился день за шторой
по горке золотой.
Смыкаются просторы
с ресницами. Постой,

любимая, над бездной.
Одна не засыпай.
Какой он - неизвестно,
без нас лежащий рай

во тьме ночной такой же.
Но там и здесь всегда
на дальний свет похожа
уснувшая звезда.


***

 Полосой ложится тень
 на окно к ролету.
 Новый вечер, старый день.
 Рядом сигарета

 в дым укутала слова
 о любви и быте.
 То ли женщина права,
 то ли цепь событий.

 Опускается ролет.
 Гаснет сигарета.
 Тени в доме больше нет.
 Нет внутри и света.


***

 В промокшем доме с крышей из листвы
 осенние оконные просветы
 натянуты на влажные кресты
 разбухших рам. Текущие сюжеты
 дождливой жизни видишь изнутри.
 Снаружи вся вселенная такая?
 Не хочешь говорить, не говори,
 сомнениями в небе истекая
 и временем в начало всех начал
 пространственного зёрнышка любого.
 Об этом ли ты снова замолчал
 за-ради допотопного святого?


 2012


***

 В проходах и арках сидят сквозняки
 с ночною росой на петлицах.
 Уходят в далёкие сны моряки
 с печатями дыма на лицах.
 Отечество тлеет. Осенняя хворь
 ломает внутри переборки.
 И тонешь в хроническом, тая, как соль
 немого мирка из подкорки.
 Оставив на якоре в теле печаль
 гарантии снова проснуться.
 Исправиться на миллионы начал
 желанием соприкоснуться
 с тождественным в зеркале неба... Огни   
 то в тучах, то в лужах мерцают.
 Одни мы на свете. И листья одни
 без ветра в кострах догорают.

***

 Осенний бог, кленовый листопад
 прошёлся по заброшенным аллеям
 воскресными шагами. Дворник рад
 и что-то у горячей батареи
 считает, сняв на камеру с утра
 немало расставаний листьев с веткой,
 не спиленной им в августе. Пора
 несложных слов и попаданий метких
 в невиданные прежде янтари,
 в неслыханные части переводов
 с осеннего на зимний. Словари
 любые для вчерашних эпизодов
 неполные. И знаешь как назвать
 лишь то, что быстро движется к развязке.
 Всё остальное дворнику сметать
 с божественной на зрении повязкой.


***

 В иконке окна неизвестное утро
 играет пылинками времени. Свет
 изменчив, как вера в бессмертие. Трудно,
 не выбелив главного, тысячу лет
 вот так просыпаться с надеждой на чудо,
 склонившее голову в летнем саду
 над тенью серебряной ветки Иуды,
 успевшего вымолить в дальнем аду
 назад отвращение к жизни отдельной
 от боли и страха, не старящей взгляд
 на золото, ставшее только нательным...
 О чём ещё люди во сне говорят?
 Но просят назло всем причинам отсрочку
 для тела. Для тела опять же. Для те...
 За лобною костью  колодец височный,
 свинец в нём не тонет и звёзды не те,
 что в небе над нами давно перезрели.
 И ждёшь их паденья, и смеешь покой
 в себе находить, удаляясь от цели
 свести в этом мире все счёты с судьбой.


***

 Почти забыл два ярких сна
 из прошлой жизни в чёрной стае.
 Сегодня с чистого листа
 живу один, но не летаю.
 Смотрю на солнечный костёр
 всего одну, как жизнь, секунду,
 вторую в ночь несу, как вор.
 О выборе гадать не буду,
 когда нет третьей стороны,
 но есть далёкий близкий голос,
 похожий на эдема сны,
 текущие сквозь хладный хронос.


 ***

 Под солнцем над распаханной землёй,
 усеянной секундами без шляпок,
 воздушной неизвестной колеёй,
 нарушив ежедневный распорядок
 срезания безветренных углов,
 в которых могут быть воспоминанья,
 оторванные временем от слов,
 а значит, от нарочного звучанья
 и страха приближения к себе
 по буквенным трясинам междуречий.
 Навстречу раскалившейся судьбе,
 обнявшей тень летящего за плечи.


***

 Придавленное чёрной высотой
 ночное небо с вывинченной осью
 дневного мироздания. Земной
 ответ на все вопросы: "Это осень

 меняет взгляд на алые кусты,
 не первый раз горящие в пустыне."
 И хочется быть с совестью на ты,
 стирая грань меж ныне и отныне.


***

 Зацвёл жасмин - и холода
 вернулись в порох летних дней.
 Горит полярная звезда
 не ярче лампочных огней.
 Роняет иней на дымок
 из трубки мира. И хотя
 ещё не мир, пока мирок -
 не дольше века или дня
 минуты горечи теперь.
 И мысли легче, чем вчера.
 И нити связанных потерь
 не хочется из-под пера
 тянуть опять, как льва за хвост.
 Причины следствием важны,
 но путаем названья звёзд,
 пока друг с другом мы нежны.


***

 Подобие невидимого мира,
 открытое в написанных стихах
 для понятых судьбы ориентиров
 и родина, и музыка, и стяг,
 расправленный над дикостью старенья
 всего на свете, только не души.

 Бессмертие кончается рожденьем.
 Забытое становится чужим.
 Опасным - соответствие природе
 поэта, заключённого в себе,
 как миф о неизвестной всем свободе,
 добытой в ослепляющей борьбе.


***

 Крестики белых снежинок
 с райских погостов летят.
 Чёрная ветка, как инок,
 тянется в небо. Молчат

 птицы на кущах высоких.
 Сверху земля не видна.
 Снизу такие же сроки,
 только другая цена

 новым ошибкам, похожим
 на поклоненье душе,
 не осуждаемой строже
 грешной. И хватит уже.


***

                Л.и И.


 Три волны на шиферной доске
 лопнули весной. О них забыли.
 Лето, как на бабьем волоске,
 в поредевшей золотистой пыли
 к снегу по дорогам не спешит,
 наливаясь соком опозданий.
 Ни надежд, ни времени машин
 на краях созревших мирозданий.
 Кажется, что только тишина
 от земли отталкивает тучи
 и в паденьях больше не слышна
 кислая минорность несозвучий.


***

 Деревья не готовились к зиме.
 Осыпались за ночь. Стоят нагие.
 Беспомощность такая же во мне,
 похожая на древнерусский Киев,
 затихший перед тем, как лечь на щит.
 Зачем же снова жертвовать словами?
 Не первый снег, а время вниз летит
 и чувства растворяются с дымами
 последних в этой осени костров.
 Так легче помнить только о надежде.
 И мысли, словно снятые с крестов,
 опять рядятся в белые одежды.


***

Светает. Штопает метель
проулки спального района.
Весна проснётся не теперь.
Заборы в крашено-зелёном
провинциальном столбняке
подобны клеткам с хлорофиллом.
Внутри покой. Ключи в руке.
И луч фонарного светила
отрежет дым от труб печных         
лишь на мгновение мирское.
Без чувства радости под дых
и грая вешнего раскола.
Ничто извне сквозь снежный щит
не пробиваются до срока.
По швам над крышами трещит
то ли мороз, то ли сорока...


2011.