Стержень

                I
Он был нейтрален - всюду всем хороший.
Готов в беде немедля подсобить.
На первый взгляд - и милый, и пригожий.
Ну, как такого можно не любить!

Коль надо что, подскажет и расскажет.
Совет мудрёный, доброе словцо.
Елеем душу не польет - намажет
и ты - готов в конце-таки концов.

Но, как-то раз, его два друга старых
повздорили. Причина - не важна.
Трудней всего друзей сносить удары,
всего страшнее - с близкими война.

Друг первый (был он прав в конфликте этом)
поддержки у героя попросил.
И тот не обделил его ответом -
советовал, жалел и голосил:

"Ах, как он поступил с тобою гадко!
Вот негодяй! Скажи, каков подлец!"
Слезу смахнув сочувствия украдкой,
все сокрушался доброхот-мудрец.

Друг первый был премного благодарен.
Он говорил герою: « Я тебе
по гроб обязан – ты ведь солидарен
в моей с неправдой жизненной борьбе!»

                II
С тех пор прошел уже, наверно, месяц –
не мог обиду первый друг простить.
И вот, решил без лишних слов и спеси
он нашего героя навестить.

Герой наш жил один в просторном доме –
так вышло, что семьи не завелось.
Он вечер коротал, листая томик
и думая о том, что не сбылось.

Но в этот раз друг первый вдруг заметил,
когда к героя дому подошел,
что ярко во всех окнах люстры светят –
вестимо, кто-то в этот дом пришел.

Дверь распахнув, оторопел хозяин:
«Григорий, ты?» - «Как видишь, Павел – я
Иль, виноват, меня вы тут не ждали?
Решил, вот, заскочить. Мы ведь - друзья».

Но Павел вдруг замялся, отстранился:
«Ну, что, ты, друг… Тебе всегда я рад.
Сегодня просто я насуетился».  –
Искал причины Павел наугад.

Прошел Григорий в комнату и замер: 
сидит обидчик – Виктор – перед ним.
Гнев праведный утихнуть вмиг заставил.
Как тесен наш, порой, бывает мир!

«Так вот кто у тебя, мой друг Павлуша.
Признаться, я совсем не ожидал.
Не предлагай, пожалуйста, покушать.
Ты извини, я, видно, маху дал».

Сказав это, Григорий повернулся,
но не успел до выхода дойти.
«Постой-ка. – Виктор словно бы проснулся. -
Давай поговорим-ка, уж прости.

Тебя, я вижу, Павел привечает.
А, вместе с тем, он клялся мне на днях,
что на звонки твои не отвечает
и что стоит горою за меня.

Я в гости к Павлу долго собирался.
Никак не ждал увидеть здесь тебя.
Хотя давно с тобою поругался,
но все живу - и маясь, и скорбя».

Григорий сел на стул, промолвил тихо:
«Витек, тебя я что-то не пойму.
С тобою – да, поссорились мы лихо,
но вот сейчас об этом – ни к чему.

Я не пойму твои слова про Пашу –
что за поддержка, да еще горой?
Мне думалось, крепка с ним дружба наша.
Но все мы ошибаемся порой».

Григорий продолжал: «Тебя он, Витя,
ругал при мне лжецом и подлецом.
Меня ты очень, друг, тогда обидел
и, так сказать, во грязь макнул лицом.

Но я поклялся – не о том сегодня.
Политику я Павла не пойму.
Ведь он мой друг, почти что даже сродник.
Я за него готов был сесть в тюрьму!» 

Услышав это, Павел вдруг как взвился!
По комнате пронесся, будто смерч.
Внезапно тот же час остановился
и произнес друзьям такую речь:

                III
«Друзья мои, признаться, непонятно,
о чем ведется спор в моем дому.
Мне это очень даже неприятно.
Никак не разумею – что к чему…

Люблю я вас обоих, точно братьев.
На все готов, практически, для вас.
С какой тогда, прошу прощенья, стати
вы про меня гуторите сейчас?

Во время вашей той недавней ссоры,
простите, но – я рядом не стоял.
Не по душе мне чьи-то дрязги, споры.
Покой и тишина – мой идеал.

Ну, да, ко мне обиженный Витюша
пришел. Его, как мог, утешил я.
Вселял надежду, веру. Долго слушал.
Ведь, в общем-то, мы – давние друзья.

Потом пришел поплакаться Григорий.
Не мог же ж я его не утешать!
В беде друзья – огромное подспорье.
Ну, как за то меня не уважать…

А Васька, наш приятель с вами общий
по выпивке, однажды затужил
и я (смотреть на горе нету мочи!)
ему на шкалик деньги одолжил».

                IV
Сидели молча. Павла речь прервалась.
Он, видно, вздумал дух перевести.
А в сердце Гриши что-то оборвалось.
И Витя вдруг жестоко загрустил.

Григорий встал, окинул взглядом стены –
Адам несчастный, потерявший Рай.
Придется говорить, как видно, первым.
И прозвучало слово: «Выбирай!

Определись, Павлуша, выбор сделай.
Витюха или я. И всё на том».
А Павел, словно снег альпийский, белый,
ловил сквозняк открытым, влажным ртом.

Поднялся Витя и сказал: «Finita!
Будь мужиком, Павлентий. Гришка – прав.
И ссора между нами – не забыта».
Глаза сверлили Павла, как бурав.

«Ребята, да вы что! – он улыбнулся. –
Ну, прям, как эти самые… Я вас
люблю обоих». Павел вдруг запнулся.
Почувствовал, наверно – пробил час.

На Павла Гриша, точно на Иуду,
вдруг посмотрел. Качнулась голова.
Потом сказал: «Пойду-ка я отсюда»,
губами шевеля едва-едва.

Заерзал Паша и заизвивался.
«Все, хватит, братец милый – кончен бой».
Вдруг голос в тишине второй раздался:
«Постой, Григорий! Я иду с тобой.

Благодарю, хозяин, за почтенье,
которое ко мне ты проявил.
За мудрые слова, за поученья,
ну, и за то, что ты друзей стравил».

Хозяин, от смущенья кочевряжась,
не зная, что сказать, стоял в дверях.
Поднялась в душах уходящих тяжесть.
Разбилась дружба с Павлом в пух и прах…

                V
Курили молча. Ждали электричку.
Весенний вечер звезды зажигал.
Нельзя сказать, что было все отлично
Григорий по перрону зашагал.

За ним Витюша молча увязался.
Кот прошмыгнул бродячий, словно вор.
И вот, настал момент и завязался
неспешный, тихий, трудный разговор.

«Я, верно, был не прав тогда, дружище. –
Промолвил Виктор. – Ты прости меня.
Скажи, что больше ссоры ты не ищешь.
Забудем зло с сегодняшнего дня.

Я сам не свой с тех пор – не столь уж давних.
И совесть душу гложет по ночам.
Давай с тобой друзьями снова станем
Ведь совесть не дано лечить врачам».

«И ты меня прости. – ответил Гриша. –
Сегодня я по-новому взглянул
на то, чем человек живет и дышит.
И душу вмиг свою перевернул

Я тоже, знать, тогда погорячился
и уж забыл, с чего все началось.
Сказать по правде, больше огорчился
из-за того, что с Пашкою стряслось

Из нас ведь каждый слабостям подвержен.
Пороков наших – век не перечесть
Но если в человеке нету стержня,
ему тогда неведомо про честь.

Коль будет надо – не беда – прогнется
под сильного. Ему неведом стыд.
Облает за спиной – не поперхнется.
В глаза же – и любезен, и открыт»
 
«Ты прав, Григорий. До чего противно…
Не ожидал от Пашки никогда.
С людьми я зачастую был наивным,
хотя давно – не юные года».

Сигналя, подошел электропоезд
и Гришу с Витей в жизни даль унес.
Заката угасал последний проблеск.
Мерцали в небе миллиарды звезд.

Друзья в вагоне тихо задремали
под мерный и ритмичный перестук.
Какие чувства их одолевали?
Об этом ни один не скажет вслух.

                VI
А что же наш герой? Цветет и пышит.
По-прежнему, знакомых – полон дом.
Он тем же самым сыт и тем же дышит.
Листает вечерами старый том.

Те двое уж давно остались в прошлом.
Ведь главное – на сердце тишина.
По-своему, он жизнь достойно прожил.
А правда… Да кому она нужна!..

                VII
Змеею  извивается, как прежде.
Похвалит, пожалеет, подольстит.
На стержень твердый нет давно надежды
Да и, признаться, это так претит…

Когда вам в уши льют помои лести
попасться не спешите на крючки.
Подумайте, а так ли друг ваш честен?
Поймете сами все – не дурачки.

30 – 31.10.2011., Харьков.




.