Поздний венок

                1

Прощай, моя поэзия, прощай!
Хотя я допускаю и такое,
что это мне не принесет покоя.
Но поздними лучами не прельщай.

Ты память о себе мне завещай,
чтоб не слюбился с правдою мирскою.
Однако есть в ней и свои устои,
и ты меня от них не защищай.

И пусть взывает журавлиный миг,
чтоб я щекою к призраку приник.
От вспышки света выступают слезы...

Опомнишься — и снова мир пустой.
Гром вьется над иною высотой.
С вершины лет мне слышатся угрозы.

                2

С вершины лет мне слышатся угрозы.
С вершины лет... Но, как и прежде, мал
мой дух, который мудрости внимал,
не относя к себе ее прогнозы.

И трезвости убийственная доза,
войдя в него, свалила наповал.
Чинишь ты, словно пьяница, скандал...
В мозгу засел луч света, как заноза.

Измеренная пылкость чувств и слов.
Слеза девичья — не велик улов.
Твое волненье обернулось позой.

Ты видишь время по чужим часам
и угодишь, не замечая сам,
опять в силки, расставленные прозой.

                3

Опять в силки, расставленные прозой,
попался мой очередной порыв.
В душе все закоулки перерыв,
я отыскал под спудом слово «роза»...

Волнения кудрявая береза,
пленительного шелеста полна.
Но поздних чувств внезапная волна
уймет ли память, на манер наркоза?

И я себе, а не тебе поверю,
что боль пройдет... Страшны ли мне
                потери?
Не надо, за меня не отвечай.

Ты здесь чиста, а как же быть со мною...
И снова в положение смешное
я попадаю, словно невзначай.

                4

Я попадаю, словно невзначай,
в порочный круг... О, вечная морока
быть для себя подобием пророка
недоброго... Но, что ни отвечай,

чем результат пророчеств ни встречай,
в смиренье, как известно, мало прока,
но также бунт бессилен против рока.
А середина? Что же, отмечай

наличие печального успеха.
Тебе я отвечаю, словно эхо
твоих же чувств... Ты их не расточай.

Ты, наши судьбы лишь собой связуя,
играешь роль свою, а я чужую.
Свиданий лучше мне не назначай.

                5

Свиданий лучше мне не назначай,
себя, как к алтарю, неся к подножью
истертых слов, произнесенных с дрожью.
И чем порыв свой ни обозначай,

Сиянием каким не облучай —
и  он со мною рядом станет ложью.
Судить меня за это — дело божье,
но и вины моей не отягчай.

Устав, услады безмятежно спят,
и огорчений доставляет спад
не более привычного невроза.

Да и потом, себя распотроша,
следы всех благ перебрала душа.
Другому пусть венки сплетают лозы.

                6

Другому пусть венки сплетают лозы.
Меня же, будь разумней, не тревожь.
И душу как волненьем ни стреножь,
но свежести не оставляют грозы.

И мне — уж такова метаморфоза, —
вдали от романтических костров,
в предчувствии возможных катастроф,
присуща осторожность бензовоза.

Я к будням не привыкну — ты однажды
разбудишь притаившуюся жажду.
Меня на муки эти не венчай.

Влюбленность мимолетная лукава.
Да и какое у тебя есть право,
цветок, мне медью брошенный на чай.

               
                7

Цветок, мне медью брошенный на чай...
И вновь душа — как будто парус в бурю,
порыв моей неистребимой дури.
Ты вызвала ее, так выручай.

Со всем, что не случилось, обручай.
И если только служишь почтальоном
не встретившихся на земле влюбленных,
то и тогда хотя бы весть вручай...

В мою ты душу входишь, как в жилье,
не занятое, но и не твое,
полуреальна и не полугреза.

Не исцелишь — уйми хотя бы боль...
Но ты, чтоб я играл чужую роль,
вбежишь, свежа, как с легкого мороза.

                8

Вбежишь, свежа, как с легкого мороза.
Послушен я — наверно, ты права,
раз медленно кружится голова. 
В такой момент я не беднее Креза.

И на богатство ты мое похожа,
пока в потемках светятся слова,
пока нам все на свете трын-трава.
Как ценность, ты нашла себе завхоза.

Мы выбываем из машинной, пешей
и прочей жизни на момент... Хоть вешай
табличку, что ушли на перерыв.

И ты еще хмельнее быть могла бы,
а я трезвей, однако, смертный слабый.
не в силах я опять сдержать порыв.

                9

Не в силах я опять сдержать порыв.
Но гаснет чувств дешевая подсветка —
душа очнулась птицею под сеткой.
Ей миг освобожденья подарив,

растаял случай, и она, остыв,
закрылась шалью крыл — чем не наседка.
Осталась песня высоко на ветке.
А ты расхожий повторяй мотив.

Но волю дай — в смятении великом
душа внезапно изойдется криком,
вдруг обнаружив, как глубок обрыв.

Замкнись в себе, не выходя из круга...
Но вот проходит оторопь испуга —
душа слабеет, всю себя раскрыв.

               
                10

Душа слабеет, всю себя раскрыв...
Романс эпохи-работяги — пара,
и ты, моя душа, ну, чем не пара.
Сошлись бы вы, практичный ум смутив.

Эй, прогрустите миру свой мотив.
Пусть искоса посвечивают фары,
и всхлип струну утратившей гитары
прервется, грусть былую уловив.

Вздохнет гитара, и поймет она,
что мучится седьмая в ней струна,
как ноет у седого ветерана

потерянная на войне рука.
А что душа? Как эта грусть горька,
ей станет ясно — поздно или рано.

                11

Ей станет ясно — поздно или рано,
что время пред собой держать ответ,
что прошлому не побежишь вослед.
Как ни стремись отчаянно и рьяно,

а греза дальше, чем звезда экрана
заманчивых, но миновавших лет.
Чем опьяниться, пусть себе во вред?
Не пить же только воду из-под крана.

Но с каждым разом тяжелей похмелье.
А если жажда станет только целью,
то дальше будет просто жаль вина.

Простительный самообман наруша,
как убедить взыскующую душу,
что путаница вечная она.

                12

Что путаница вечная она...
А жизнь свои достраивает стены.
Внутри осталось место и для сцены —
играй, как и в былые времена.

Пусть будет декорацией луна.
Разыгрывай и верность, и измены.
Все к истине сведется постепенно,
что сцена эта — на манер окна.

Внизу под нею жизнь проходит мимо,
не слыша слов, не видя пантомимы.
Стараешься, а какова цена?

Скорей всего откликнется лишь случай.
И вновь душа, искавшая созвучий,
заблудшим чувством будет сметена.

               
                13

Заблудшим чувством будет сметена...
Открыта дверь — я не боюсь заблудших,
по только не за неименьем лучших.
Не легче, если в том — моя вина.

Пусть путано, я все отдал сполна.
Не надо этих слез и слов колючих.
Наступит время — ты свое получишь.
А я, пожалуй, все допил до дна.

И коль в стакан последний раз взглянуть,
откроется — на дне осталась муть.
Что ж мне теперь — не поднимать
                стакана?
А я забыл, что там, на самом дне.
Поэтому светло, спокойно мне...
Все медленнее заживают раны.

                14

Все медленнее заживают раны.
Не оставляет ощущенье сил,
но, занявшись, полмира охватил
хожденья моего закат багряный.

В пределах отведенной мне поляны,
внушенный свыше не растратив пыл,
на прежний путь, что мне отсюда мил,
я новым, посветлевшим взором гляну.

Как выйдет, ничего не выбирая,
я заново всю жизнь переиграю —
но в тишине, без твоего плаща.

Объятая неуловимым светом,
загадочная родина поэта,
прощай, моя поэзия, прощай!

                15

Прощай, моя поэзия, прощай!
С вершины лет мне слышатся угрозы.
Опять в силки, расставленные прозой,
я попадаю, словно невзначай.

Свиданий лучше мне не назначай.
Другому пусть венки сплетают лозы.
Цветок, мне медью брошенный на чай,
вбежишь, свежа, как с легкого мороза.

Не в силах я опять сдержать порыв.
Душа слабеет, всю себя раскрыв.
Ей станет ясно — поздно или рано,

что, путаница вечная она,
заблудшим чувством будет сметена...
Все медленнее заживают раны.