Зоя Космодемьянская

Как хорошо, что Зоя не сожгла мой дом.
Её могли бы вдохновить на подвиг
Пожарский и Донской, и Невский, и Угодник,
и дом горел бы жутким фитилём.

И немец Гюнтер, мальчик на войне,
что на постой у нас остановился,
не подошёл бы к «матке» и ко мне,
улыбка бы его над зыбкой не нависла.

Я, говорят, был светел, кучеряв,
как «Пушкин в детстве», вылитый, такой же,
к тому ж не плакса, мой спокойный нрав
по нраву оккупантам был, похоже.

И Гюнтер, мальчик, 19 лет,
ещё на сей момент не укокошен,
сгори мой дом, не взял бы меня, нет,
к себе бы на руки, вихры мои ероша.

Не взял бы на руки, как ни был бы я гож,
и не сказал бы то, что в 41-м, летом,
сгодилось бы гестапо для заметы,
а он сказал лишь: «Ж-шурка... ка-арош!»

...Сгори мой дом – он не сказал бы это.
Спасибо, Зоя...
Пусть теперь иною
глава моя блистает белизною,
а с Пушкиным я очень мало схож, –
но дом ты не сожгла
и жизнь спасла –

не мне, не Гюнтеру, – а так я здесь пойму, –
единственно хотя бы одному
лирическому моему герою.