Арсеньевы

  Драма из жизни одной семьи 

       Действующие лица:
Михаил Васильевич — дед.
Елизавета Алексеевна — бабушка.
Мария Михайловна — мать.
Юрий Петрович — отец.
Алексей Аркадьевич (Монго) — дядя.

                ПРОЛОГ               
 
Увы, и много, и немного 
Позволит автору пролога
Наш умный зритель. Нить подать —
Уже сюжет предугадать.
Но всё, что было далеко,
Нам дозволяется легко!

Итак… Девятый год, Тарханы,
Уж дышат снегом облака.
Дом отставного капитана
Преображенского полка…

               

             СЦЕНА 1.
 
Михаил Васильевич и Елизавета Алексеевна Арсеньевы.
             Тарханы, 1809 год.

Он в комнате один, смотрится в зеркало.

— Ужель я стар?... Вот подлинная драма!
Не потому, что смерти я боюсь,
Которая преследует упрямо
Того, кто сед… И в юности, клянусь
Не знал я страха перед этой дамой!
Но почему же нынче в полный рост
Меня тревожит вовсе не погост
И не подагры престарелой хруст —
Меня тревожит увяданье чувств!

 Ужели то, что в молодости нашей
Даётся удивительно легко,
То, без чего и жизни нету краше,
Теперь для нас всё так же далеко,
Как юности весёлые проказы?..
Теперь уже в седло — и то не сразу.
Теперь уж мне коляску подавай
Да не спеши, не шибко погоняй!

И вдруг — любовь… Какая ж это мука —
Познать всё то, что было в двадцать лет:
Восторг,  печаль, томление, разлука —
Но в старости, когда ты дряхлый дед!

(Пристально разглядывает себя в зеркало)

 -- Иль, может быть, не всё уж так ужасно,
И я себя корю ещё напрасно?
Ведь предок мой, Арсений Челебей,
В мои года имел ещё детей!

Входит Елизавета Алексеевна:

— Вы возвратились? Как прошло собранье?
Бранили шведов или поваров?
Кому из них досталось наказанье?..
 (Щупает лоб супруга).
Да вы, мон шер, не в духе? Нездоров?!

— Ах, полно, Лиза! Экая ты, право?
Всегда одна бессменная забава:
Мой бедный лоб на ощупь проверять.
Я жив ещё… и рано отпевать!

 — О, Господи! О чём вы говорите?
Какая муха укусила вас?
Вы бледным показались мне, простите…
— Прости и ты меня (целует её руку).
Но… поздний час! (Уходит)

Елизавета Алексеевна одна:

— Как сердце ноет! Ранено бойцом,
Пронзившим словом крепче, чем свинцов.
Ещё б с ударом справилась таким,
Когда б обидчик… не был так любим!

Что ж приключилось, кто мне скажет?
Что между нами пролегло?
Повеяло, как духом вражьим,
На нас соседнее село?
Мне говорили, что соседка —
И щеголиха, и кокетка —
Не раз, сменив свою иглу,
С ним танцевала на балу!..

Меня учили: «Ради счастья
И ради Машеньки своей
Узнайте всё, что в вашей власти!
Поговорите даже с ней:
«Когда, коварная особа,
И где — встречаетесь вы оба?»
Есть Заповедь «Не возжелай»,
Есть Божий суд, так и знай!»
(Пауза)
Но это, право, не достойно:
В век просвещённый, мудрый век,
Из-за любви устроить войны...
Мой муж — свободный человек!
Не буду я за ним шпионить.
И род мой — чести не уронит!
…Себе не нанеся урон,
Во всём признается и он! (Уходит).

              СЦЕНА 2.
 
Тарханы, январь 1810года.
Михаил Васильевич читает роль Могильщика
из трагедии Шекспира «Гамлет»:

— «Скажи мне: чья это могила?»
«Твоя, коль ты в неё залез»…
Какая дьявольская сила!
Какой английский политес!
У них могильщик учит принца,
У них эсквайр умрёт за принцип,
У них купец, припав к рулю,
На судне равен королю!

Сегодня ставим мы Шекспира...
Он, право, драматургов Бог!
Его волнующая лира
Проникнет в сельский наш чертог,
И что же?..
                Надобно признаться,
Что я не в силах разобраться:
Кого люблю, кого любил…
О, Гамлет, Гамлет, дай мне сил!

Входит Елизавета Алексеевна:

— Ну что, мон шер? Уж вы готовы?
Помочь примерить ваш костюм?
— Могильщик прост. Его покровы
Не отнимают много дум:
Когда другим мостишь могилы,
Не фрак вам нужен — только силы,
Поскольку вылезть из могил
Порою не хватает сил!

— Так вы, как ваш герой, философ?
— То дьявол в голову залез!
— Давно назревших к вам вопросов
Не разрешил ваш тайный бес?
— Скажу вам нынче, ей же ей!..
Но — слышу голоса гостей!
— О да, соседей полон зал,
Пойду встречать их… (Уходит)…

 Михаил заглядывает в щёлку занавеса:
— Я пропал!..
Она, она сидит в партере!
Скажите, в чём моя вина?!
Когда бы то по нашей вере,
Она была б моя жена!
Из Золотой Орды пришелец
Мой прадед был не многоженец,
Четыре он имел жены
И в этом не было вины!

За что же мне, родному внуку,
Достался горестный венец?
Рождён на счастье и на муку,
Люблю жену и наконец,
Когда виски седыми стали,
Когда от ласки мы устали,
Увы, другую повстречал…
И снова, снова воспылал!

Её отец — меня моложе,
Но, непонятно, почему,
Она твердит, что любит тоже!..
Не глуп, но женщин не пойму.
Что ж делать? Вот ведь незадача!
Уйду — одна семья заплачет,
Останусь — будет плач в другой…
Быть может, выход есть другой?

(Смотрит на заветный перстень)

— Когда-то, бывши капитаном
Преображенского полка,
Я приобрёл в дурмане пьяном
У старого ростовщика
Сей скромный перстень: ценность в том,
Что он весь ядом напоён.
«Храни его, сказал старик,
На старость»…
Вот он — этот миг?!

Пойду, могильщика сыграю
И, сам пророча смерть свою,
Я им обеим завещаю
Любовь несчастную мою!
(Целует перстень, уходит)

         СЦЕНА 3.

Елизавета Алексеевна, Мария Михаловна,
Юрий Петрович. Тарханы 1813 года.
 
Елизавета одна, в волнении ходит по комнате.

— Прошло три года, как супруга
Я схоронила… Что ж теперь?
Свобода — лучшая подруга,
Нам открывающая дверь
Туда, где жёнам входа нет…
(Смотрит в зеркало)
А мне уж 39 лет!
Вдова… Но кто же среди вдов
Семейный не оценит кров?

А он хорош собой, не скрою!
С французом дрался, ранен был,
Кутузов собственной рукою
Ему награду подарил!
Увы, он тоже без жены,
Мы с ним печалями равны,
Меня он любит… Как же быть?
Возможно ль мне его любить,
И «орден», данный одному,
Другому передать, ему?..

(Встаёт перед иконой)

Вот эту старую икону
Сняла когда то мать моя,
Благословила нас с поклоном…
(пауза)
О, мой супруг! Навек твоя!!!
Когда я, следом за тобою,
В иное царство дверь открою,
Тебя увижу, Михаил.
«Никто тебя не заменил!» —
Скажу любимому супругу…
Мы были созданы друг другу
И под иконою, вдвоём,
Мы вместе к Господу войдём!

(Раздаётся колокольчик)

Чу! Кто-то едет! (Смотрит в окно)
Это Маша!
Какой-то барин молодой…
О, дочь моя! Милей и краше
Девиц не знаю ни одной.
 Люблю, люблю тебя, как мать,
Но — чувства надобно скрывать.

 (Входят Мария и Юрий Петрович)
 
— Ах, маменька! (бросается в объятья)
— Мадмуазель!
Я тоже рада вам безмерно,
Но вам не следует отсель
Терять приличие… Наверно,
Представить гостя своего
Обязаны вы первым делом?

— Пардон, маман! Прошу его
Любить. Он кажется несмелым,
Но капитан, сидел в седле,
Сражался в Тульском ополченье…
Мы познакомились в Орле,
Он был тогда на излеченье…

Лермонтов (кланяется, целует руку):

— Юрий Петрович!
— Рада вам… Елизавета Алексевна…
— Ах, маменька, я всё отдам,
Но полюби его душевно,
Как я люблю!..
(Подносит к губам платок, кашляет).
Недолго мне
Гулять в родимой стороне.
 
— Ну будет, будет! Что за бредни?
Откуда в вас такая блажь?
Приснилось что-нибудь намедни?
Так это, доченька, мираж.
Тарханы, милая моя,
В неделю вылечат тебя!
Недаром, что родимый дом…
Сыграем свадебку потом,
А там, как бабушка, подряд
Вручишь мне дюжину внучат!*

(*Бабушка Марии Михайловны, Мария Афанасьевна Столыпина,
 родила 11 детей).

                СЦЕНА 4.
 
Тарханы, 1817. Печальный колокольный звон.
Елизавета Алексеевна и Юрий Петрович  возвращаются с похорон.
              Она:

— О, Господи! Какая мука
Допреже хоронить супруга,
Потом единственную дочь…
Чем тяжесть эту превозмочь,
Уж лучше бы в могилу тоже!

(Опомнившись, крестится на икону)
Прости, прости мне, матерь Божья?!
 
            Он:
— Я сам, ей Богу, вместе б с вами!
И приложу, её любя,
Я дуло к сердцу!.. Но меж нами —
Ею рождённое дитя.
Любовью сотканную нить
Она молила сохранить!

— Отцовским чувствам верю вашим.
Но и меня поймёте ль вы? 
Он был безрадостен и страшен
Финал моей большой любви!
Сквозь одиночество и стужу
Я сохранила верность мужу,
Сорокалетняя вдова,
Поскольку дочь была жива!

Теперь, скажите, что ж мне делать?
Ни мужа нет, ни дочки нет…
Оставив оболочку тела,
Мне душу отняли вослед!
Одно лишь пятнышко надежды
Ещё мне оставалось прежде:
Мой внук… Ужели и его
Из сердца вынут моего?
Что ж там останется?!! Ни справа,
Ни влево жизни больше нет!
— Но я отец, имею право…

(Елизавета падает перед ним на колени):
— Оставьте мне последний свет!
Зачем мне жить во мраке ночи?
Тройное горе выест очи,
Пойду бродить, не видя дня,
   (Показывает за окно)
И там, в пруду найдут меня! 

 — Ах, Боже правый! Встаньте, мама!
Вы сердце раните моё.

   (Помогает ей подняться).

Как все Столыпины, упряма,
Но здесь… Ведь детище своё
Я защищаю!
— Верьте слову:
Вы молоды, найдёте снова
Подругу жизни, и она
Детей родит вам без труда…
А кто же мне заменит внука?!
— Его я буду привозить…
— О, даже краткая разлука
Меня сумеет погубить!

  (Открывает денежный сундук)

Возьмите деньги! Я богата!
Дам тысяч 20, 25…
— Мадам!
— Простите, виновата.
От страха стала ум терять…

   (Нервно ходит по комнате, в сторону)

Суд на отцовской стороне,
И царь помочь не сможет мне…
Последний довод — дань рассудку!
          (Зятю)
Представьте на одну минутку,
Что мальчик вырос и ему
Всё нужно выдать, как тому,
Кто в жизнь приличную вступает.
Образованье, имена,
Большие связи и казна —
Всё это тоже роль играет?!

Меня, конечно, извините,
Но вы — что юноше дадите?
Шотландский корень? Что с того?
Он для России мало значит.
Ужели же сравнишь его
С Столыпинским? С «Мурзой» в придачу?
 
Мой брат уж в 20 с чем-то лет
Во дни Суворовских побед
Его был верным адъютантом!
И внук мой воинским талантом
Авось, не будет обделён,
Когда в кругу таких имён,
Да с полутыщей душ к тому же
В гусары бравые войдёт,
Друзей достойных обретёт
И станет первых лиц не хуже!

Примеров этаких немало,
Как в тридцать лет стал генералом…
А что, скажите наперёд,
Он бедным барином возьмёт?
 
— У нас имение под Тулой…
— Ах, перестаньте! Двеста душ?..
Да меньше, я вас обманула!
С таким «именьем» впору уж
До капитана дослужиться…
Нельзя, нельзя не согласиться,
Что из Тархан скорее он
Достигнет радужных погон!

— Да, это так. Но как же быть?
Как людям это объяснить?!..
(Грозит тёще пальцем).
Как вещь вассала своего
Вы покупаете его!

Елизавета (решительно):

— Мишель — навек моя душа!
Ему составлю завещанье.
А нет, так — вам же в наказанье — 
Он не получит ни гроша!

— О жуткий век вражды и брани!
В рабах здесь даже и дворяне,
И вот, в бесправии своём,
Отец, торгующий дитём!!! (Уходит)

Она смотрит ему в след.

— Прости меня, мой милый зять!
Нет, не обидела б я внука,
Но что могла ещё сказать,
Когда грозила мне разлука
С тем, кто один мой рай земной?
Теперь он мой!
Теперь он мой!!!

         СЦЕНА  5.
 
С-Петербург, 1840 год.
 Елизавета Алексеевна и Монго —
дядя и верный друг поэта.

Елизавета стоит у окна, ждёт внука.

— Ах, Петербург! Какая прелесть!
Как благолепен град Петра!
Снегов февральских тихий шелест
И величавая Нева,
И в белой дымке над тобой
Исакий с гордой головой…
С небес благую новость слышу:
Сегодня Мишеньку увижу!
Пустое время для меня,
Когда уж нет его два дня!

(Подходит к зеркалу).

Мне 60… к чему кокетство?
Жизнь не бросает ничего.
Как быстро пролетело детство
Родного внука моего!

Ещё вчера так было шумно! —
Весь дом в прислуге и друзьях,
Потом в волнении безумном:
Москва, учёба, на часах
Стоит мой мальчик, юнкер мой!..
С коня низвергнулся ногой… 
Забот немеркнущий букет,
Когда «бойцу» — 16 лет.

Но вот уже указом царским
Переведён в гвардейский полк.
О, как хорош мундир гусарский!
Уже корнет, знать будет толк?

Однако,
      вертопрах французский,
С трудом владеющий по русски,
Зимой Пушкина убил…
Стишок мой внучек сочинил…
И началось! Мишель в темнице,
У бабки с глаз нейдёт слеза,
Давно знакомые мне лица
Отводят сумрачно глаза…

Ах, сколько было писем скорбных!
Великий князь молил царя,
Как много жаждущих придворных
Всё обещали... Только зря:
Мой милый поражён в приказе
И снова, снова на Кавказе
(На этот раз уж без меня),
А там стреляют, там Чечня!

Но, слава Богу, не убитый,
Он вновь в столице, снова здесь!    
Во всех домах друзьям открытый,
А их, восторженных, не счесть.
Все хвалят внука моего,
Все домогаются его,
А мне, ей Богу, неспокойно:
Любовь толпы
           страшней, чем войны!
А дамы, дамы… сколько ж их
Возле гусаров молодых!
Лишь отвернись, как женят внука,
И снова, снова с ним разлука?!

      Входит Монго.
 
— Позвольте, тётушка?
— Позволю.
Да где Мишель? Вы были с ним…
— Он задержался… поневоле…
          (Пауза)
— Алёшка!.. Прут необходим,
Чтоб  продолжать с тобой беседу!
Скажи: вернётся он к обеду?
— Боюсь я тётушка, что нет.
(Со значением).
Без нас вам подадут обед.

— О, Боже! Что опять случилось?!
Я вижу: нет в тебе лица!
Что, говори, переменилось?
Он жив?!!
— Убейте подлеца!
Сказать боялся... Ранен в руку…
Французу дерзкому науку
Он преподал — и проучил!
— Ты был там?
— Секундантом был.
Открыть подробности не смея,
Скажу: он честь не замарал!
На пулю дерзкую злодея
Свою — на сторону послал!

— Да кто ж он, чья вина была?   
— Месье Барант, сынок посла.

Запомни, тётушка: немало
Досужих сплетен нанесут
На ту дуэль… Но, чтоб ты знала,
Мишель был не виновен тут.
 
О да! В святую правду веря,
Громит не то ещё наш брат!
Но чтоб при русском офицере
Посмел француз?!..
             Они срамят
Россию-матушку за то ли,
Что не держали их в неволе,
Как пленных, а, наоборот,
Любой француз в семье господ
Был и ухожен, и обласкан,
Повсюду слышал свой язык
(Из португальцев или басков
Никто к такому не привык).
В какой стране, где герб — корона,
Открыто чтят Наполеона?!..

— О, да! Дантес нанёс урон
Не меньший, чем Наполеон!
Москву отстроили за год,
Но кто нам Пушкина вернёт?!
…Так что ж мне делать?

— Всё, как прежде:
Не позволять угасть надежде!
— А что же ждёт, мой милый, вас?
— Как прежде, видно: на Кавказ.
Туда шлют «новых декабристов»…
И, кстати, много прежних там:
Иного царства скандалистов
С той каторги ссылают к нам.
— Ты будешь вместе с ним, Алёша?
— Везде! Ведь я его Монго
И Пятница при Крузо — тоже.
Хотя, признаюсь, нелегко
С Мишелем совладать порою:
Ведь он, под стать его «Герою»,
Повсюду лезет на рожон!
Повсюду правды ищет он!

— Храни, храни его, мой милый!
Весь свет мой, всё блаженство — в нём!
И никого уж до могилы
Не будет в имени моём!

         СЦЕНА  6.

Тарханы,1841. Елизавета одна.
В глубоком трауре, постаревшая и совсем седая,
она молится перед иконой:

— Позволь, Господь, уйти в могилу!
На этом свете нет мне силы,
Вся жизнь моя оборвалась!

(Встаёт, пересматривает письмо)

Из Пятигорска донеслась
Весть страшная, нельзя поверить,
Нельзя от ней захлопнуть двери,
Чтобы не слышать и не знать,
Не задыхаться, не страдать…
И первый раз я возроптала:
«Ужели для одной судьбы
Всего, что мне досталось, мало?!..
Ужели прежние гробы —
Не тот на сердце груз свинцовый,
Что им понадобился новый?
Не та чугунная плита,
Что для страдания мала?
 
И я взмолилась: Боже правый!
За что же, на свою беду,
В твоих покоях величавых
Упокоенья не найду?
За что, за что же ты меня
Не взял до нынешнего дня?!
Лежала б я в гробу холодном,
От злых вестей навек свободном,
И не коснулась бы она
Моих ушей…

(Спохватившись)

Прости мне, Боже!
Все эти мысли сатана
Внушает в голову, похоже.

    (В ярости)
О, нет! Я жить ещё хочу,
Чтоб выбрать кару палачу!!!

Молиться буду нощно, денно,
Чтоб на груди его нетленно
Горело имя: «Я палач!»
И всякий русский в страхе, вскачь
Бежал от этого злодея!!!

Ещё хочу внучка привезть
Сюда. И, вечно зеленея,
Шурша листвой благую весть,
Пусть дуб склоняется над ним,
Как над живым!
Как над живым!!!

           СЦЕНА 7.

  Пятигорск-Тарханы, апрель 1842
  От автора:

 Нависли низкие туманы
Над белопенною Кумой,
С Кавказа в милые Тарханы
Везут хозяина домой.

Скрипит натружено телега:
И путь далёк, и груз тяжёл,
Освободившийся от снега,
Зазеленел широкий дол…

Ах, если бы в такую пору
На вороном своём коне!
Какую дал бы он им фору
В чеченском стареньком седле!

Каким бы вихрем он ворвался
В Апалиху, в семью друзей,
Со всеми бы расцеловался
По деревенски, без затей,
И снова, снова ногу в стремя —
Неси в Тарханы, верный конь!
Мы в бой летели, было время,
Повсюду полыхал огонь,
Вертелся чёртом друг военный,
Но пули не задели нас,
А нынче, гордый, но смиренный
Колено преклони в тот час,
Когда бабуля, видя внука,
Из дома выйдет не спеша…
Какая долгая разлука,
Как надрывается душа!

Нависли низкие туманы
Над Милорайкою-рекой,
С Кавказа в милые Тарханы
Свезли хозяина домой.

И в день апрельский, в церкви новой,
На родине отпели чтоб,
Поставили простой, свинцовый,
Непреподьёмно-тяжкий гроб.

Актриса:

— Седая повесть прежних дней…
Зачем мы вспомнили о ней?
Что есть такого в этом свете,
Чего не знают наши дети?..

И уж совсем не для того,
Чтоб проповедовать и спорить…
Любовь! Вот тайный смысл всего.
Любовь и смерть, любовь и горе —
Всё в море чувств переплелось.
Всепобеждающая сила
Порой сильнее, чем могила,
И твёрже, чем земная ось!


   Октябрь 2011 г., Пятигорск-Пенза.