Берсеркское

С самых высот и с самых низин
гнал я
Свою бесконечно милую тягу
К бродяжничеству,
Свою незаменимую тягу
К дали.

Если то называть Землей
То голод мой
Несоизмеримо больше.

Если то называть водой,
То кровь моя
Неисправимо легче.

Но я прозрел:

Нет места, что не могло б называться мне домом.

И если каждая искра – очаг,
Настолько ли неутолим
Мой голод.

Если каждая ветошь – стяг,
Настолько ли свята
Моя жажда.

О как же – как - мне ослепнуть обратно?

К трем зернышкам красоты
для той,
чьи запястья – мои.

С самых высот и с самых низин
гнал я
свое разноцветное стадо
оборвышей
Свое несусветное стадо
Идей.

И осипшие двурукие несуразности –
Суетливые несуразности
Разбредались по мне,
Заслоняя,
Гулом своим заслоняя
От меня мою мягкую,
Мою травянистую смерть.

И было то оглушительно

Плоско.

Но занимало

мысли и сны.

А потом я прозрел –

Бархатно.

Три зерна легкости в красной пыли
очарования той, чьи зрачки
до сих пор еще
мною
не выпиты.

Под толщеёю вод
непреложна
моя гегемония,
всеобъемлюща
и острожна
так,
что мне больше нечего делать,
как только ее избегать.

Славно ли?

Да останутся лишь три всполоха дымных
Из милосердия к той,
Чьи глубины
Отныне
Мной обезвожены.

С самых высот и с самых низин
гнал я
Свою бесконечно милую
тягу,
Свою неисправимую тягу
К дали.