Астральные вторжения

          


                Забытая мелодия вкуса вишни.


    В начале было то что было...
Когда зарождался образ кто бы мог подумать что все зайдет так  далеко.          
Пропустив момент создания личности он окунулся в беспощадный мир выживания.
У открытого окна, в комнате набитой старинными вещами, в  задумчивой позе
сидел человек. Его неопределенный возраст растворялся в  лунном свете.
Длинные с проседью волосы, как и его душа, метались под порывами ночного   ветра. 
Неземной взгляд блуждал по поверхности полной луны. И только ему было   известно: куда сейчас его забросит его же безрассудство.
На листе ночной темноты он рисовал план очередного астрального вторжения.
Но его мысли беспомощно пытались преодолеть линию морского прибоя,
где веселый берег с бесшабашными друзьями, цепко удерживал его в своей    песчаной стихии.  И он снова и снова  бросался в свою безоглядную молодость.
 
      На морском берегу группа юных хиппи лениво перебрасывалась в карты. 
- Кто мне скажет, почему вся философия основана на песке? -
задумчиво перебирая гитарные струны я медленно повернул голову и пристально 
посмотрел на верхнюю карту. Это была девятка пик.               
- У Ёси снова поехала крыша! - радостно крикнул парень с неестественно
белыми волосами - Дайте-ка мне куриную лапку я приведу его в чувство.
И тут из пены прибоя выпорхнула работница пищеблока с полным подносом
жаренных кур. Потревоженный дремотный туман, окутывающий пляж, лениво
пополз в сторону ближайшей забегаловки. Ее посетители, которые только что
вели оживленную беседу, в революционном ритме начали ронять свои головы
на столы между тарелок с жаренной вчера рыбой и пустыми граненными стаканами.
Упитанный буфетчик испуганно посмотрел в сторону своей официантки.
А на берегу сумасшедшая волна быстро поставила на ноги подвыпивших игроков
унося с собой их карточные надежды. Отряхнув прилипший к загоревшим телам песок,   
взяв в руки сандалии они, пропустив вперед женщину с курами, пошли босыми ногами
по раскаленной дороге.
-Шурик, ты знаешь - обратился я к своему курносому приятелю детства - что    пивная кружка, перевернутая на голову собутыльника, в разгар дележки  клешни рака, перевоплощается в сказочный зонт для мирно спящих малюток. Под ним-то и происходит осмысление праведного сна от шального дня до больного  рассвета. Но часто случается что тебе не удается заснуть в зимнюю ночь и ты, коченея от холода,закрываешься в телефонной будке и пытаешься вернуть себе потерянную память летнего моря. Но твои возвышенные слова прерывают  всхлипывания сочувствующей тебе пьяной телефонистки...               
- Что загрустил, Ёсинька? - пропел владелец белых волос - Рампа  это
не конец сцены, лучше приблизим время, чтобы не спешить.               
- Эй, философы! - на берегу сверкали антрацитовые усы Марата. /Барабанщика из конкурирующей группы мединститута. Он всегда хотел играть с нами, но учёба в институте сдерживала его желания./
Мара, как всегда, находился в кругу симпатичных девчонок. Предвкушая
интересное мероприятие мы свернули в их сторону.               
- Ну?.. Марат вопросительно посмотрел на наши блаженные лица -
Возьмем литров десять?.. надеюсь баллон еще не разбили?               
- Мара, ты, как всегда, прав! Она мне про это с утра все уши прожужжала -
сказал блондин и посмотрел в глаза мухе которая ползала в пробирке,
висевшей у него на шее.  Я еще не говорил, что мы звали его Манкис
или Манкисенок.               
-Ёся, если ты меня уважаешь, - загадочно прошептал Мара - Надевай
сандалии, хватит прикидываться пилигримом, лучше наполним баллон
истиной!
- Я и без вина могу сказать где истина - это песчинки прилипшие
к нашим телам, их надо только понимать. В каждой из них таится такое
богатство, которое не возможно даже представить. Но наша беда в том,
что свое богатство мы находим на дне граненного стакана. Мы вглядываемся
через него в небо, жадно ловя сухими губами последнюю каплю вина,
но вместо философских постулатов...               
- Остановись, хватит! - простонал Шурик охватив ладонями голову.
- После твоих речей - хоть в петлю!..               
- Нет, вы все-таки дослушайте: вместо философских постулатов на этом
дне стоит стандартная цена - семь копеек. А за ценой мы теряем
понимание смысла стекла. Вопреки своим убеждения я, все же,
натянул сандалии, предпочтя их песчаной дороге.   
"Стекло..." мы все уважали в то время наркотики, кто их не любил.
Но у нас не было "стекла" не было ничего кроме "колес"...
но мы все равно шли пешком.  Моя Ленька держала меня за руку
и мы тонули друг в друге, а туман любви скрывал нас от любопытных глаз...

   И сейчас, вспоминая те веселые дни, ему хотелось чтобы в это открытое
окно влетела женщина с курами, рожденная пеной прибоя...

Сидя перед ночными страницами он пытался вспомнить тот день и тот миг
с которого начался поиск песчинки вечности на посохе встреченного им
однажды Странника. Кто мог предугадать тогда, что тот Странник приведет
его к этому открытому окну и предоставит возможность переписывать
черновые записи той далекой и нереальной жизни...

   В конце рабочего дня я сунул топор за пояс и пошел к своей "лихорадке". Присев у ручья вытекающего из болота, я начал растирал в руке комок затвердевшего песка. Комариный хор распевал над ухом песню песчаных карьеров,.
Душа, паря над головой, дрожа от экстаза, ожидала чуда. Набрав в ладонь воды я увидел как под косыми лучами заходящего солнца, еще  согревающего Белую сопку, в ней заискрились золотые песчинки. Гена Блок часто вспоминал ту просеку и при каждом удобном случае с улыбкой рассказывал: Ёся мыл золото в таежном болоте Бама. - и добавлял - А чужую корову доил напротив кабинета прокурора. Пол-графина молока нам хватило тогда чтобы запить неограниченное количество спирта, /а  сколько было вокруг нас пьяных комаров?!.
               
   Темная бездна зависла в режиме ошибки, он слишком глубоко ушел в себя.
Рассвет напомнил ему время когда первое, что он слышал просыпаясь утром, 
был птичий гомон наполняющий комнату через распахнутое окно. В последнее время у него все чаще стало появляться желание увидеть свое последнее утро, но оно, почему-то, приходит к старым и верным друзьям.

  Песок вечности... он навалился на него непосильной ношей, как и годы.

Счастье не в Битлз, а в их горячем Револьвере - сказал бы Валентин...
Первый раз я увидел его когда заканчивал школу. Я часто заходил в Универмаг
Что бы посетить музыкальный отдел. Здесь я успел познакомится с чаруюшей хозяйкой /просто продавщицей/  самого волшебного прилавка, где летали феи и звучали сказочные прилюдии.
Валентин тогда работал в радиоотделе, невысокий, худощавый,в синих джинсах. Он летал по отделу /словно в нём раскручивалась невидимая пружина/ оставляя за собой запах расплавленной канифоли.
 Мне было  семьнадцать  - время, кода всё казалось простым и понятным и первая любовь была похожа на чистый солнечный день. Этот год подружил меня с гитарой и я стал искать таких же увлечённых ребят. Я встретил их в первой школе - Олег и Володя, они пели "В узких улочках Риги..." , а моя душа кружила вокруг меня и восторженно хропала в ладоши.
Наступил 68 год, год первого знакомства с Валентином. Это знакомство привело к созданию первой рок-группы в Ставрополе, она ещё не  называлась "Орфей", но мы уже чувствовали себя на вершине Олимпа /Ставропольского/. Валентин стал для нас учителем, он открыл глубину  Битлз, научил ощущать вкус холодного пива, дал понимание свободы.
 
Смерть приходит, но за кем?.. Она прячется за спинами друзей -
за моей пока еще жизнь. А смерть... чужая или своя - она приходит
и не спрашивает кто ты, она знает тебя, видела тебя до твоего первого
рождения. Самое странное в этой ситуации то, что и ты ее знаешь,
ты вырос вместе с ней. На протяжении всей жизни ты мысленно
воспроизводил отдельные моменты своей смерти, которые потом
проявлялись в действительности, но у тебя был покровитель который
не позволял никому прикасаться к выключателю твоего освещения.
Это и помогло тебе осознать: в начале было то - что было!               
Возвращаясь в песочницу своего детства ты понимаешь -
нельзя поддаваться бурному течению извилистой реки жизни,
надо выбираться на берег усыпанный песком познания,
что бы найти и понять ту песчинку которая дает толчок
к постижению тайны перехода.


 Седой волос, падающий к его ногам, напомнил ему, что его окружает
 иллюзия настоящего. А настоящее было в забытом  69...

   Получив под утро "парнас", за игру на выпускных вечерах, музыканты , которых не трогали юные сердца выпускниц,
подтягивались к Нижнему рынку, что бы за банкой вина обменяться
впечатлениями.
В самый разгар беседы я отправился бродить по рынку. Раздаривая всем
бесконечные приколы я приобрел маленького черного кролика с
проседью, тут же в киоске купил белый ремешок для часов и голубые
шнурки...
Подтянув штанину - скользнул взглядом по часам, одетым поверх носка
на левую ногу: было уже восемь утра. Взяв на руки черного кролика,
с белым ошейником и голубым поводком, я побрел с ним по жизни...
до ближайшей пивной.
Через неделю мы с друзьями опять попали на турбазу "Приморская" в
 ново-Михайловке. По вечерам играли на танцах, а днем полностью
отдавались солнцу и морю.
- Сэм, к тебе обращаются. - крикнул я.
Сэм, в то время, был нашим основным вокалистом. Рядом с ним стоял
сын Лавровского, барабанщика из "Поющих гитар", он что-то пытался
спросить. Но Сэму в тот момент было не до него: он, облизывая
кончиком языка свою нижнюю губу, с вожделением смотрел на
плавный изгиб бедра загорелой, юной блондинки.
Мальчик, в нетерпении, дернул Сэма за руку. На вид ему было
лет десять - двенадцать. Его родители стояли невдалеке и о чем-то
говорили со своими друзьями.
- Дядь, как называется ваш ансамбль? - спросил он.
- Орфей! - гордо сказал Сэм и по отечески похлопал его по плечу. -
Иди и папке своему скажи!
В этот момент Сэм чувствовал себя самим макКартни и конечно же
хотел чтобы Лавровский знал - кто стоит рядом с ним! Но его желание
не осуществилось: мальчик убежал в противоположную сторону от
родителей и, конечно же, ничего им не рассказал.
   Очередное морское приключение закончилось для меня на
московском Аэровокзале. На втором этаже, в баре, я стоял у стойки:
в бокале с шампанским плавал кусочек шоколада - то вверх, то вниз,
то вверх, то вниз... Мысли были о моей морской Леньке, которая
в Москве вновь стала москвичкой - Москва не любит вспоминать о море.
Но оказалось что и здесь можно встретить хороших людей.
В пивной, на Столешникова, на искосок от мехового магазина,
я познакомился с Васей. Он лихо управлялся с пивными бочками и у
него всегда для меня был припрятан копченный лещ.
В очередной приезд в Москву я, как обычно, подошел к открытию
пивбара, рассталкал длинную очередь и стукнул кулаком в дверь
которая тут же распахнулась.
- Ты где так долго пропадал ?.. - воскликнул радостный Вася.
- Я живу в Ставрополе - ты в Москве... подумай...
Состояние души не зависит от состояния полового возбуждения,
особенно когда нет омаров. Но чем дальше уходит дорога от нашего
детства, тем больше осколков несбывшихся надежд мы топчем шагая
по этой дороге.
   Порыв ветра распахнул окно, открыв вид на старое поседевшее дерево.
В этот момент он осознал, что стал походить на полированное деревянное
полено, которым баба-Аня, когда-то... в детских закоулках памяти, колола
жаренные грецкие орехи, а на ночь запирала входную дверь, вставляя его
в хрустальную дверную ручку. Скрип этой двери выкручивал все его
существо, затаскивая в прошлую жизнь. По хорошему - её надо было
бы оставить в покое, больше не искать выход в мир созданный его
воображением.
Отбросив лишние мысли он встал и направился к входной двери.
Когда она захлопнулась за его спиной он обнаружил, что в это место
его еще не заносило болезненное любопытство. В голове взорвался
фейерверк, понятных только ему, образов - поднятая сквозняком пыль
с полок его памяти: берег с лазурной волной и песком похожим на
осыпающиеся лепестки роз с ее обнаженного тела; забытая мелодия
напоминающая вкус вишни и запах морской волны... Он ощущал себя
песчинкой в огромной пустыне - понимая несостоятельность своего
состояния. Взглянув на лошадь, тащившую телегу с сеном, он
повернулся и с силой сжал ручку уже незнакомой двери.
 
- Есь, заходи! Слушай: я устал отбиваться от этих блатных, то
Президент, теперь Ахил грозится сбросить нас с балкона.
Валентин был явно обеспокоен, хотя по нему это было сложно
определить.
Под балконом, заведенная алкоголем толпа, требовала что бы мы
сыграли "Ёлочку". Странные люди: Новый - семидесятый давно
прошел, а Новый - семьдесят первый еще не наступил. Опрокинув,
для смелости, поллитровую баночку портвейна я взял в руки гитару.
- Давай возмем к себе Генку Блока, - продолжил Валентин, - он давно
просится к нам, да и голос у него вроде бы есть. Будет где-нибудь
подпевать, а? За одно разберется с блатными.
- Валек, - я повёл разговор как умудрённый жизненным опытом
руководитель.
- Ты же знаешь к чему это приведет, лично я - против.
- Но мы так долго не продержимся. - Валентин, для успокоения,
выпил из горла портвейна и начал возиться с ревербератором.
- Хорошо, если ты настаиваешь, решим этот вопрос все вместе.
Но если решим брать - только в качестве охранника. - сказал я
и провел ладонью по струнам.
Случилось то, что случилось. Этот вечер вывел нас на дорогу
ведущую в тупик.
   Вернувшись в свою комнату он думал - что нужно человеку:
лечь в постель или искать любовницу; прикинуться крутым или
все время чего-то бояться?
А стоит ли жить в страхе?.. Конечно страх это ошущение свободы
к которой необходимо стремиться. Страх - это сдерживание величия,
от которого нужно отказаться. Страх отступает когда решение
принимается на взлете, посадка не важна - главное полет.
Никаких мыслей только чувство восторга и азарта!
Время, время, время! оно пролетело как высохший лист с оседлавшей
его гусеницей. Какое странное ощущение - один среди всех! Песчинка
давно превратилась в лавину мыслей...
Упавшие лепестки роз не вернут красоту цветка, но в том-то и смысл
падения - всегда оставаться прекрасным!
Пронзительная сегодня ночь - подумал он - ни ветра, ни ветерка,
а пронзает словно кактус пытается прорваться сквозь кожу.
В задумчивости он посмотрел на отполированнный подоконник,
в котором отражался бесформенный лунный диск, и вновь, сломя
голову как азартный игрок, ринулся в очередное астральное вторжение.

 






                Осколки елочных игрушек

                гл. 2

                /1971/

- Ну, скажи, что во мне такого, из-за чего на меня всегда наезжает
какая-нибудь проблема, а? - жаловался я Манкисёнку, когда мы скрывались,
в ближайшей к турбазе роще, от начальника Архипо-Осиповской милиции.
- Ёсинька, ты себя так ведешь, что тебя начинают узнавать еще задолго
до знакомства с тобой. Я не вижу в этом ничего плохого. - сказал
Манкисёнок. Небольшая бородка и вся его внешность кричала: Я графских
кровей! Поэтому он всегда с большим уважением относился ко всем
окружающим его людям.
Уже начинало смеркаться, становилось прохладно и ужасно хотелось есть.
Было слышно как по турбазе, раздражая отдыхающих, носился на своём
мотоцикле Мишка Потолок. Все бы было ничего, если бы не моя дурная
привычка: разбейся - но угости приятелей! Я и прихватил несколько полных
канистр у грузина торгующего вином. Как на грех зазвенели стаканы и...
погоня, погоня, погоня! По дороге я растерял все подношения друзьям,
 порвал брюки но, все же, ушел... и мирно улегся спать. Не было бы
конфликта, да грузин оказался братом начальника местной милиции.
Вы спросите - причём тут Манкисёнок?.. все хорошие люди чем-то похожи.
Так мы и оказались за бортом приютившей нас турбазы.
Ночью, друзья из ново-Михайловки, прислали за нами машину и мы тайно
отбыли на железнодорожный вокзал Туапсе. Поезд, в то время, был
нашей стихией - это был другой мир. Жизнь в нем текла по своим
правилам: попутчики, проводницы, - для них мы были желанными гостями.
Наш столик постепенно заполнялся бутылками, закусками; рассказы
становились все запутаннее и длиннее - смех не умолкал до самого
Ставрополя.



                Куриная лапша.



За окном ночь - чернее печали! /Печаль - кропотливое ковыряние в своих
недостатках, выраженное в поиске сострадания./
Господи! за что мне все эти мысли. Лучше бы я родился лет на двести
раньше или позже, я уже сам не знаю когда... Не важно когда, мне
все равно будет казаться что это не моё время.
Его размышления прервал вой пса за окном.
 С чего начать свое новое вторжение может с детских воспоминаний
о маме, о молодой бабушке, о старшем брате... или вспомнить детский-сад,
где ловили кузнечиков и намыливали руки цветами которые
мы называли "Цыганское мыло". В этих воспоминаниях есть одна особенность -
все они окутаны ярким теплым солнечным светом. Но иногда проектор памяти
прокручивает черно-белые ролики, где с ментального экрана на тебя
наваливается вечерний полумрак с запахом дров, скрипом заледеневших
деревьев - за окном крахмальная зима!

/1953/
В один из таких вечеров мы сидели с мамой вдвоем у новогодней елки и
ожидали скорую помощь - оказалось что у меня б-нь Боткина.
Мне тогда было три года, но я хорошо помню "401 москвич" с красным
крестом на заднем стекле, потом больничный коридор, уход мамы,
вроде бы на минутку... На следующий день она передала мне пакет
в котором были финики. Подбежав к окну, я залез на подоконник,
палата находилась на 2 этаже, и с криком: Я не люблю финики!..
бросил их в форточку. Когда мой возраст стал полнеть болезни
проходили с большей пользой для меня /только не стоит думать что я
все время болел/, но все же болезнь освобождала меня от улицы и
лежа в постели я пытался писать стихи, но чаще я брал деревянную
линейку, натягивал на нее нитку и с восторгом играл на этом инструменте!
Уже в школе, в пятом классе, мама мне сказала: "У нас в институте
открывается музыкальный кружок, хочешь заниматься?" Это стало началом
моих нескончаемых приключений...
Сейчас сесть бы у окна, всмотреться в ночь, отбросить окружающий бытовизм
и погрузиться в 67 год, год окончания музыкальной школы и первой настоящей любви
и ее потери.
С этого момента моя дальнейшая дорога стал больше похожа на лезвие бритвы!    
И если бы не мой ангел-хранитель никто бы не читал этих строк. В 95 году я познакомился
с еще одним своим астральным опекуном, но эта история не требует
скорейшего освещения, как говорили древние: Кто понял жизнь, тот не спешит!
Как все же быстро меняется рабочее место - вчера мы отстукивали на пишущих машинках 
и этот звук, эта дробь африканских там-тамов вдохновляла нас на великие подвиги,
не только в голове, но бывало и в жизни. Но мало кто думает о том, что написанная
информация поступает в Хронику Акаши и уже оттуда корректирует наше будущее.
Относитесь к написанному с большой осторожностью!
Сегодня мы храним информацию в каком-то непонятном, лично для меня,
веб-пространстве. Ну я понимаю что такое информационное поле Земли,
частенько приходится черпать оттуда информацию... я, кажется, отклонился
от темы. Так вот: я еще не получал информацию о том корректируется ли
наше будущее на основе информации вложенной нами в веб-пространство.
Поэтому, отношусь к этому действу так же с некоторой осторожностью,
хотя быть осторожным мне вовсе не присуще. Приведу такой пример,
по поводу осторожности: В 1986 году, мой духовный учитель, Игорь Сумин...
... - Ёся, Завтра едем в Москву. Собирай все тексты, бери черновики, много
не набирай, легкость - сестра путешественника.
Обо всем этом Игорь говорил, как о вполне нормальном мероприятии.
Никто бы, со стороны, не смог бы и подумать что за этим кроется.
А весь план состоял в том, что мы должны были прорваться в Американское
посольство и попросить полит-убежище. Мы вполне осознавали что это
может закончится куриной лапшой, но страсть к риску брала свое.
Была середина июля. В душном купе вагона разметавшись по голым полкам
мы пристроили свои сокровенные портфельчики, набитые нашими мечтами
и желаниями, под свои наполеоновские головы. Потягиваясь мы
предвкушали интереснейшие приключения.
Когда тронулся поезд появилось осознание, что прошлое растворяется
вместе с кусочком сахара в мутном, желдоровском чае, в таком же
мутном как и все то, что окружало нас прежде. События начали
разворачиваться в Туле.
Дело в том, что Москва была закрыта, в связи с проведением летних
игр "Доброй воли" и билеты продавались только до Тулы, а здесь уже
пуская в ход все обаяние /или обоняние?/... Но вернее всего главную
роль играли деньги. Доплатив положенную сумму /положенную в руку
проводнице/ мы спокойно добрались до долго-желанной Белокаменной!
Но к нашему несчастью мы оставили дома... теплые куртки. Кто бы мог
подумать что в Москве, в середине июля, было +3 градуса!?. Потолкавшись
по магазинам и в конец окоченев мы выяснили, что Садовое кольцо
оцеплено и без московской прописки нам здесь делать было нечего.
Заночевали, как и велось на Руси, на вокзале, а точнее - на Белорусском.
Утренний сон был каким-то не очень понятным: кто-то рвал на мне рубашку
и кричал: "Ёся! Все пропало... едем загорать!" От этого крика я и проснулся.
Игорь сидел рядом и толкал мою ногу. Когда он понял что со мной уже
можно говорить шепнул: "Едем в Батуми!"
- Что мы там будем делать? - спросил я.
- Пойдем в Турцию. - в его глазах я увидел: где-то там...
за синими морями...
Дома, с двумя пятимесячными двойняшками, моя жена жила в ожидании
телеграммы из-за границы. Она была в курсе наших сумасшедших планов,
да и вообще она давно привыкла к нашим ночным разговорам до
пробуждения птиц и к нашим хождениям по пустынным ночным улочкам
с колбасой для кормежки собак... Да, сколиозных исправят только
свежеструганные доски!
Батуми встретил нас загорелыми блондинками и толпами молодых мужиков
с бегающими аджарскими глазами.
- Ара пири ара га?.. Это первое, что мы услышали ступив на Батумскую
землю. Ответив по русски - Не курим! - мы направились на поиски
гостиницы. Следующее утро заманило нас на городской пляж. Среди
загорелых тел и шума волн мы совсем не были похожи на беззаботных
отдыхающих. Еще раз взглянув в даль - где-то там... за синими морями...
- О чем задумался? Идем, нам еще собираться. - сказал Игорь и мы
направились в ближайший хозяйственный магазин.
Что нужно путешественнику: ножницы, что бы резать "колючку", веревки
/все таки направлялись в горы/, а еще мы купили две спортивные сумки.
Я до сих пор не могу понять - ребята втихоря решили прогуляться через
границу и что бы их не заметили купили две маяковые сумки красную и
желтую. Это я сейчас так рассуждаю, а тогда в голове было только одно:
где-то там... за синими морями... В гостинице мы упаковали сумки и с
чувством приятного изнеможения легли спать.
Утром, изучив купленную заранее карту, мы вышли на пустынное поле
что бы сыграть в гольф с судьбой. Но оно оказалась не совсем пустынным
и даже наоборот. Выйдя за город мы оказались в ловушке частных
домовладений.
Одноэтажные домики и их заборы стояли как часовые на границе.
- Эй, пацан! - крикнули мы пробегавшему мимо мальчишке - Где здесь
можно пройти в горы? - Он посмотрел на нас и выдал:
- Вы чё через границу идете? Пойдете до конца, повернете на право -
там будет мост, а за мостом и граница не далеко. Здесь все туда ходят.
Самое смешное то,что туда ходили даже троллейбусы, шаркая своими калошами.
Правда не через саму границу, но последняя остановка находилась довольно не далеко.            
Решив сэкономить время мы сели в один из них и доехали до конечной. Несколько человек,         
выйдя из троллейбуса,направились в нужную для нас сторону.               
Но на самое необходимое,в нашей ситуации , мы не обратили ни какого внимания.               
Потом, какой-то сержант будет нам кричать: "Там было русскими буквами написано -
"Запретная зона!" - но это было еще впереди.
Мы шли вверх по дороге огибающей гору в надежде раствориться среди
деревьев. Но... за поворотом дорога резко пошла вниз и перед нами предстал
мост через речку Чо /Чороха/ и пограничный пост. Да, раствориться бы нам,
но... видно было не суждено. Мы прилипли к асфальту и это оказалось
грубейшей ошибка с нашей стороны.
"Эй! - кричали наши сумки - Мы здесь!.."
Рядом орызнулся какой-то жигуленок, из него выскочили два пограничника
и втиснули нас на заднее сидение. А тем временем наши троллейбусные
попутчики свернули на волшебную тропу и растворились за деревьями.
В караулке нас раздели, обыскали. С большим удовольствием солдаты
рассматривали содержимое наших сумок. На вопрос, куда мы направляемся,
я ответил дежурной фразой: "Мы идем в Гонио, смотреть развалины крепости."
"И, конечно, именно для этого вам понадобились веревки - лазить
по развалинам?" Подшучивая они развели нас под автоматами в разные
комнаты. В город мы возвращались в разных машинах под усиленной
охраной. В части нас долго допрашивали, каждого отдельно. Мой особист,
какой-то подполковник, пытался вытащить из меня необходимую ему
информацию и все время твердил: "Да, Турция, конечно, последняя страна               
которая никого не выдает, но что вы везете здесь?" - и он постукивал себя   
по голове карандашом. Что я мог ответить?.. я был там - за синими морями!               
Затем нас повели по мрачному коридору.
- Стоять! - кто крикнул я не понял, видимо начальник караула, мы
остановились у обычного кабинета.
Меня поставили к стене рядов с дверью, а Игоря напротив. У каждого
из нас был личный охранник с автоматом, почти телохранитель! Мой
подполковник зашел в кабинет, прошел в дальнюю комнату - обе двери
оставались приоткрытыми. Из дальней комнаты я услышал негромкие голоса,
разговор шел о нас. И тут я услышал: "Расстрелять..." По мне, с головы
до пят, прошла волна с пенным гребешком из холодного пота и все...
на душе стало легко и спокойно - полное безразличие ко всему.
А в дальней комнате продолжали спорить:
- Расстрелять.
- Нет, будем судить!
- Расстрелять.
- Нет, будем судить!..
А где-то там... за синими морями...
Вышел подполковник, сделал рукой небрежный жест и нас, не говоря
не слова, отвели в отдельные номера с мебелью, со стаей злых комаров
сидевших в ожидании на потолке и с решетками на окнах - все как
полагается. Мрачные стены, злые комары... и лишь закрыв глаза ты
бегаешь со щенком по росистой траве босиком с закатанными штанинами
или нежно прижимаешь к себе давно забытую любовь...
На четвертые сутки за решеткой окна прокаркала ворона - знак, но какой?..
К вечеру меня вызвали на допрос к местному прокурору. Мы сидели за
небольшим столом, расстояние между нами было меньше метра.
Он что-то долго объяснял; спросил почему у меня поломан нос:
- Ты часто дерешься? - вопрос совпал с сильным ударом ладони по столу,
- Муха - улыбнулся он. Но с психологической подготовкой у меня был полный порядок.
Но одна его фраза вывела меня из четырех дневной прострации:
- Ну, что... будем вас судить!   




                Лапшица.

Теперь и камер выглядела как-то поуютнее, да и комары стали роднее.
На шестые сутки меня опять привели в комнату для допросов там уже
был Игорь. Нам сообщили что мы должны подписать документы в которых
было указано: что при повторении подобного, кроме срока назначенного
судом, нам приплюсуют еще по три года за попытку перехода границы.
Наконец нам выдали наши вещи, купили, за наши деньги, два билета
в Мин Воды и отвезли аэропорт, с приехавшим из Ставрополя офицером КГБ,
который давно вел наши диссидентские дела. Предупредив, как нам потом
рассказала одна стюардесса, командира корабля что мы особо опасные,
нас оставили в самолете одних. Вес полет Игорь рассказывал о чём узнал
от солдат охранявших нас: расстреливали на этом участке по счету -
каждого десятого, а может двадцатого /он не уточнял/, ну в общем мы
были вдвоем и ни как нас не могли подогнать под десятого или двадцатого,
кто-то все время оказывался рядом с этой цифрой - одного оставлять
опасно, двоих расстрелять не честно... я так думаю. В Мин-водах мы
расстались, он жил в этом городе, а я поехал домой. До самого Ставрополя
мой автобус сопровождала наглая комитетская белая волга. Дома жена
рассказала, что когда она лежала в больнице с детьми к ней приходила
женщина с вопросом - Куда поехал ваш муж?..
Ну конечно же к Вознесенскому, куда еще?!. - пронеслось у меня в голове.
Открыв чистую общую тетрадь я написал:

"Ещё один шанс дан судьбою мне был;
Чтоб спеть смог о тех кто здесь жил, кто - не жил;
Распахивал дверь или вешал замки.
О тех - кто в достатке стонал от тоски..."