Жить стало веселей

Проза в стихах
      Посвящаю отцу
   Алексею Акимовичу

Политический памфлет
На известные события

Как все скопом, кровь на рыле,
Шли мы к светлому концу.
И вот приплыли.
Все иудеи в Израиле,
А бывший мэр Лужков с своёй Е.Б,
Он в Англиях, как сирый пчеловод
Инкогнито, он тоже жрёт  мацу.

          *  *  *

Пароход буксир, трудяга,
Дымя отчаянно трубой,
Гоняя волны плицами колёс,
В верховья Камы шёл.

И шлейфом дыма закрывало солнце.
Тащил натружено железную баржу,
С решётками на узеньких оконцах,
Всю мокрую от слёз.

Их наловили под Одессой и Херсоном,
Набили полную баржу.
За несоветское поведенье,
Как разложившийся элемент.
Девчушечки семнадцати годков,
Как хороши чертовки!?
Везли водой в дремучие чащобы Пармы
На лесозаготовки.

Тогда, сильны известные всем тройки.
Решали,  споро.
Хватало 48-мичасов,
Чтоб пригласить и осудить,
Статью об антисоветчине пришить,
Упечь надолго.

А большинство, сидели ни за что
И даже, за неосторожно сказаные анекдоты.
Везде и всюду враги народа.
Сновали и писали.
Все добровольные помощники-сексоты,
И  многие стучали.


План по отлову и посадке
Всегда перевыполняли,
И гнали пароходами и поездами.
По рекам баржи шли.

            *  *  *

А небо уж осенью дышало,
И платьица по-летнему тонки.
Все были в том, как брали.
А сверху хари вертухаев,
Железом громыхали сапоги.
Упитаны и мохнорылы конвоиры,
А девки голодны.

В дороге особо не кормили.
Им,  как собакам, через решётки,
Побитые все зеленью бросали сухари,
Чтоб не скончались до поры.
Вода по норме, строго,
Хотя её залейся за бортом.
Начальники строги,
И лишней кружки, ни даст никто.

Звучала песня распечальная
Окресности все оглашая.
Девчонки молоды,
Им так хотелось жить!

Пустынны берега.
Лишь трое белобрысых мальчуганов,
Увидев скорбный караван,
Махали с берега,  им  вслед, руками.
Своих сестрёнок старших,  провожая  в никуда.
Ушёл тот караван,
И страшный след в сердцах малых оставил.

Пыхтел машиной пароход,
Труба коптила.
Гудок осип от безысходности и боли,
Вода зелёная на берега катила.
Лилися песни распечальные с неволи.
Бортами лодки причаленные било.

Не возвратиться девчоночкам до дому.
Строги и бессердечны конвоиры,
А год шёл 1952-ой.
Не разбежаться по кустам,
И в лес не сигануть.
Прям на деляночке пристрелят,
А пуля-дура летит быстрее.
За что же прав вы нас лишили,
И как скотину изловили?
В страну бесправья «Лимонию» везут,
И почему,  зла мачеха – Россия?
И чем же неугодными мы стали?
Неналюбилися,  не нагулялись,
И недождалися  с неволи пацанов.

            *  *  *

Рейд на излучине,
Ну,  наконец-то,  отдохнём!
Повсюду леса штабели,
Картина Репина – приплыли.
Конвойными построен в две шеренги коридор.
Погнали всех толпой,
А кто не вышел,
Под крутояром,  тут же  схоронили.

Да, тяжела лесна дорога,
Подъёмы спуски.
По корневищам елей,
Как по жилам,
Сбивая ноги в туфельках,
А многие, шли босиком.

Дотопали!
Сначала, вышки с будками, четырёхногие,
Потом бараки низкие и лай собак.
Как ближе подошли, в колючке всё.
Ну, неужели отдохнём?

Какой уж там!
Построили,  пересчитали,
И по баракам растолкали.
Девчонок,  не державших пилу, топор,
Определили на лесозаготовки.
В стране послевоенной,
Так леса не хватало.

Как муравьишки,
Бревно, в десятки рук обнявши,
Не долго, девчушечек хватило.
Холодными ночами,  в сентябре,
Бараки разрывало стоном,  хрипом,  кашлем.
Старуха, чёрная, с косой ходила
И собирала дань.
Снежок октябрьский, последних сил лишил,
И жизни молодые пил.

Расталкивая перволедок,
Назад буксир спешил,
И тишина на той барже стояла.
И вертухаи по крыше не ходили,
Уж караулить некого.
В затон скорей,
Успеть зазимовать до ледостава,
В апреле потянут новый караван.

             *  *  *

Гости к нам «Победа» серая
Подошла харя, гладкая, в шляпе.
Ферт пожаловал с политотдела,
И какой обаятельный, смелый?
А на пузе фотоаппарат.
Только чтоб он ни говорил,
Не поверим ему девчата.
Как бы вшей он с нас не словил!?

Как работается деваньки,
Отчего же не поёте?
Посмотрели на гладкого, чистого.
Все в тряпье, на ногах обмотки.
Всё мошкой проклятой искусано,
Вместо глаз узкие щёлки.

И послали дружненько, матерно
Корреспондента-шелкопёра.
Вот тебе бы красивенький дяденька.
В белы ручки всучить топор!

            *  *  *

Достаётся рученькам, ноженькам,
В животе вверх и вниз всё ходило.
Где ж далёкая родна маменька,
И зачем меня, свою деточку,
Ты на муки такие родила?

Привезла нас баржа железная,
И назад пустая уплыла.
В лес густой не сбежишь, не скроешься,
Часовые злее собак.
Как отпустят своих волкодавов,
Растерзают на части меня.

И пила в слабых ручках не движется,
И топор выпадает из рук.
И на что нам девчонкам надеяться,
Где ж мой милый, серебряный друг?

Нас сюда свезли, вдаль лесную,
А тебя милый, в шахте сгноили.
И за что, нашу жизнь молодую,
Эти изверги погубили?

Ничего не сказал им лес-батюшка.
И вздохнув глубоко, упала,
Птицей раненой на излёте,
Черноокая украиночка.
Сердце биться одно перестало.

Уходили, сначала десятками,
С нар холодных не вставая,
В ноябре повалило сотнями.
Протянула земля в объятия,
Свои руки грабастые,  стылые.
А охранники-вертухаи,
Как собаки цепные злые.

Все с морозца, краснорожие,
И зачем мы сюда приплыли?
Почему все кругом нехорошие,
Да и дядьки с винтовками злые.
И недолго мучались девоньки,
Злая мачеха-осень убила.

            *  *  *

А в Москве салютовали,
В честь победы над Японией.
А по рекам тянулись баржи,
В заповедную «Лимонию».

Чтоб не вздумали победители,
О другой бы жизни мечтать.
Пятилетку шли эшелоны,
Прямо с Пресни, Красное Сормово,
Прямиком в Колымские дали.
Чтоб, потом,  на свободу выйти,
С абсолютно чистой совестью!

Мой отец после Победы,
Он попал на лесоповал.
И подпивши, совсем малому,
Про места те порассказал.

На лету замерзали птички,
И обламывать приходилось.
Если,  вдруг,  по малой нужде,
Неожиданно  приспичит.

Гнали женщин, совсем девчонок,
На таёжные лесоповалы.
Убивая уже без войны,
Молодое своё поколение.
Победителей в страшной войне,
Обезлюдевшей страны.

А какие красивые лозунги?
Всем крестьянам дадим мы землю.
Ну а фабрики, шахты- рабочим.
Только кто же верховодит?
Даже партия не отвечает,
Почему страна не в свободе?

            *  *  *

Отплавались красавицы,
Уж больше не споют.
Снежок, последних, в вихре танца подхватил,
И тишина в чащёбах Пармы.
Вот так, мы приближали светлый путь
Коммунистическое завтра.

Одни,  в деревне,
Как беспачпорные крепостные,
Привязаны к земле.
Другие,  на шахтах и заводах.
Ведь обещали фабрики - рабочим.
Не зря же лозунг был, крестьянам - землю,
Судили за утаённый колосок.

А мы все праздновали,
Годовщину штурма Зимнего.
Не доживут девчоночки до Первомая,
И не встречаться им с любимыми,
Их жизни молодые Парма выпила.
Весной новых привезут.

И «Широка страна моя родная,
Много в ней озёр лесов и рек».
А другой-то мы действительно не знали,
Где по-нищенски живёт так человек.

Вот ты откуда,
Страна бесправья, «Лимония» большая!
Одна четвёртая - за трудодни,
Одна четвёртая - за мятые рубли,
Одна четвёртая - сидит,
Одна четвёртая их охраняет.

            *  *  *
Эти лозунги и поныне,
Пустозвоном только звенят.
Всё растащено и украдено,

То, что было общенародное,
По карманам шустрых ребят.

Не рабочие и крестьяне,
Шелкопёры, юристы в чести.
И теперь у нас не товарищи.
А все дамы и господари!

А продвинутые по Хурдгазам,
Да на пляжах Багамских с дамами.
И икра им не лезет в рот,
И вывозят уже миллиардами,
Колыма не для этих господ.

Почему  в стране «Лимонии»,
Я умом не могу понять?
Ничего уже нет народного,
Всё давно на корню распродано,
Только память никак не унять.

  10.04.2011г. Леонид Акимов.