Дневник 55 Срам свободы

Люди неизбежно переживают срам революций и срам «свободы».
На Стихире у кого-то в литературном дневнике просмотрел статистические выкладки по уровню жизни в одной из стран Ближнего Востока. Даны были они без комментариев. Свидетельствовали о высоком этом самом уровне. Намекали прозрачно на возмутимость вмешательства в дела страны. Мол, вот как люди живут, а мы пытаемся навязать им свои порядки. А в местечке пустынном было уже очень горячо.
Конечно, цифры говорили чуть ли не о процветании.
Но дай человеку достойную работу, высокую зарплату, жилье, стабильность, но лиши его свободы, и все цифири рухнут. Так будет всегда.
И я не радуюсь и не тянусь вслед за «высокими показателями». Не поддерживаю скрытого экивока стихировца. Потому как любое благополучие, лишенное свободы, обязательно взорвется.
Не радуюсь и гнусным лицам победителей Кадафи, их омерзительному поведению. Сегодня они таскают истерзанное тело своего бывшего кумира, глумятся над ним, охотно фотографируются у грязного, раздетого, окровавленного трупа, трупа обезображенного. Через несколько лет кому-то из них будет невыносимо стыдно за тупое, животное опьянение властью и свободой.
История повторяется в тысячный раз. Горький с великой болью писал о недостойном поведении архангельских мужиков в царских дворцах (кажется, они справляли нужду в богатых вазах). Много горького сказано Горьким в «Несвоевременных мыслях», одной из самой сильных его книг.
«На всю жизнь останутся в памяти отвратительные картины безумия, охватившего Петроград днем 4-го июля.
Вот, ощетинясь винтовками и пулеметами, мчится, точно бешеная свинья, грузовик автомобиль, тесно набитый разношерстными представителями «революционной армии», среди них стоит встрепанный юноша и орет истерически:
 – Социальная революция, товарищи!
Какие-то люди, не успевшие потерять разум, безоружные, но спокойные, останавливают гремящее чудовище и разоружают его, выдергивая щетину винтовок. Обезоруженные солдаты и матросы смешиваются с толпой, исчезают в ней; нелепая телега, опустев, грузно прыгает по избитой, грязной мостовой и тоже исчезает, точно кошмар.
И ясно, что этот устрашающий выезд к «социальной революции» затеян кем-то наспех, необдуманно и что – глупость имя силы, которая вытолкнула на улицу вооруженных до зубов людей.
Вдруг где-то щелкает выстрел, и сотни людей судорожно разлетаются во все стороны, гонимые страхом, как сухие листья вихрем, валятся на землю, сбивая с ног друг друга, визжат и кричат…»…
Сразу вспоминается хаотичное, дерганное, нашпигованное одновременно дерзостью и страхом передвижение по ливийской пустыне всех этих грузовичков-броневичков, судорожное, броуновское метание сотен изломанных страхом фигур при ответном огне, бессмысленная совершенно пальба «в небо» из не дающегося рукам оружия всех мастей…
Теперь, глядя на бессмысленные, опьяненные «победой» лица ливийцев, начиненный собственным опытом «свободы и демократии», тяжко понимаешь, как будет быстро меняться настроение этих счастливых несчастных людей, когда они вдруг осознают лишение привычного уклада, когда, однажды проснувшись, не найдут в себе «национальной идеи», лишатся работы, лишатся многих привычных ориентиров, а главное – обнаружат со страхом в себе неспособность распорядиться собой же.
Но если отсутствие свободы отрицается абсолютно императивно и невозможно бесконечно долго, то второе состояние (перехода от холопского ползания на четвереньках к прямохождению), хотя и переживается гибельно миллионами людей, но достижимо и вечно… хотя бы в вечном к нему стремлении.