Сорвавшимся листиком...

Сорвавшимся листиком
промелькнула
и взмыла
в зенит октября - обьятья Надира
познавшая бабочка - жёлтая, как разлука
с мукой
последней -
бледной,
сутулой,
словно из книжки средневековой
в воздухе Бабьего Лета
юго-восточного Казахстана - жизнью печально летящей - восставшая мистика,
это увидеть - весёлое счастье
поэта,
познавшего жизни ненастья
ради памяти изменяющей температуру на плюсовую всех минусов вод,
им ощущаемой заживо Леты,
вот
синтез размыва
морского
и резко, как скалы очерченного силуэта -
лаборатория певчего мозга - грот,
что из ада за лирой
Орфея крылатой
в освобождение Пленного Духа влечёт,
как Марину когда-то* -
втиснутый в небосвод
бабочкой сердца, сорвавшегося в непредсказуемо-метаморфозно-пунктирный -
воскресный,
парящий над бездной
известной -
небесно-чудесный
полёт...



________________________________________
*
Макс, я. На веслах турки-контрабандисты. Лодка острая и быстрая: рыба-пила. Коктебель за много миль. Едем час. Справа (Максино определение, - счастлива, что сохранила) реймские и шартрские соборы скал, чтобы увидеть вершины которых, необходимо свести затылок с уровнем моря, то есть опрокинуть лодку - что бы и случилось, если бы не противовес Макса: он на носу, я на корме. Десятисаженный грот: в глубокую грудь скалы.

- А это, Марина, вход в Аид. Сюда Орфей входил за Эвридикой. - Входим и мы. Света нет, как не было и тогда, только искры морской воды, забрасываемой нашими веслами на наседающие, наседающие и все-таки расступающиеся - как расступились и тогда - базальтовые стены входа. Конца гроту, то есть выхода входу, не помню; прорезали ли мы скалу насквозь, то есть оказался ли вход воротами, или, повернув на каком-нибудь морском озерце свою рыбу-пилу, вернулись по своим, уже сглаженным следам, - не знаю. Исчезло. Помню только: вход в Аид.

(Марина Ивановна Цветаева, "Пленный дух")