Случайные воспоминания. Литература и взросление

В школе очень любят пичкать стереотипами. Впрочем, как и в жизни. Особенно этим отличались уроки литературы. Может, кому-то повезло: ему попался учитель, как говорят "от бога", любящий и понимающий слово.
Мои школьные училки по литре были обыкновенными тётками среднего возраста.
Заканчивала школу я в элитном классе умников, физико-математическом.
Башки у всех варили, но юношеского максимализма хватало с лихвой, чтобы, как я вижу сейчас, показывать себя дураками.
Нельзя сказать, что мы травили бедную тётеньку, жену военного.
Классика: курсанты военного училища незадолго до выпуска женятся на медичках из медучилища или будущих училках.
Понимаю, что наша учила по литературе и русскому была обыкновенной. Ездила с мужем по стране, жила в гарнизонах, варила кашу, стирала бельё: была хранительницей быта советского офицера.
Судьба занесла уроженку маленького городка из российской глубинки и обитательницу гарнизонов в республиканскую столицу.
Мало того, преподавать в классе, ученикам которого позволялось больше, чем другим. Спрашивалось строже, да, но более вольным, что-ли.
Мы трепетно любили некоторых наших учителей, например физика, за его подвижничество, за знание предмета. Звали его Вениамин. Молодые глупца дали ему имя Веник.
Венику позволялось всё. Он был строг и справедлив. Он мог ответить на любой вопрос. Если не знал ответа,  честно в этом признавался, не боясь потерять авторитет. Обещал узнать, подумать и никогда не обманывал. Это качество особенно ценилось подростками. Про Веника ходили легенды, будто бы он отказался преподавать в Тартуском университете, но принимал там вступительные экзамены.
Уважали суховатую математичку, не выделяющую никого из нас и умеющую доступно и увлекательно представлять мир цифр и формул.
Эти учителя были строги, очень строги, но ровное уважительное к нам отношение, заставляло отвечать взаимностью.
Оглядываясь назад, думаю, что именно в школе, формировалась свобода мышления, независимость от чужого мнения.
Мой одноклассник, поступая в один из престижнейших московских технических вузов, не побоялся опротестовать решение приёмной комиссии, забраковавшей его решение задачи. Был созван учёный совет из настоящих учёных и он доказал, что его решение, мало того, что правильно, но что это совершенно новое решение, которое впоследствии внесли в учебники. Ныне на этого одноклассника тысячи ссылок в интернете, он учёный, наверное уже профессор).
Мы подшучивали втихомолку над директором за тиранию, но даже он позволял спорить с ним. Если ты можешь доказать своё мнение, сидя с ним один на один, в его кабинете, директор принимал его и даже отменял свои, ранее принятые решения.
Это называлось аудиенция.  Когда приходил посыльный с известием, что кто-то вызывается к З. "на аудиенцию", то это было примерно, как отправление на костёр - аутодафе. Как мы и острили:"к Грише на аутодафе".
Хорошо относились к нашей классной.
Только литераторша вызывала стойкую неприязнь.
За сюсюканье, за подачу предмета по учебнику, за стандартность мышления.
За то, что она требовала уважения к себе просто так, не стараясь заслужить его. Молодость зла. Мы не делали скидок ни на что. Наши издёвки были утончённы и изысканны. Никто не срывал уроков, напротив, мы готовились к ним тщательно, штудировали дополнительную литературу, читали первоисточники, размышляли и не боялись высказать своё мнение.
Почему я вспомнила о ней, о той учительнице, через столько лет? Имени-то её не помню. Других помню: и классной, и физика, и математички, директора, нашей любимой химозы - старой девы с острым языком. Той, что давала русский и литературу - нет.
Думаю, что учи она в обычной школе и других детей, то отбила бы им любовь к литературе напрочь. Что и вижу  в сегодняшней школе, у своих детей.
Мы, тогдашние, сопротивлялись. Мы любили поэзию и прозу вопреки учительнице, назло ей.
Вспомнила  о ней сегодня потому, что именно сегодня тот самый прекрасный осенний день. Такой, какие описывали классики. Когда листья плавно ложатся под ноги, когда утренняя прохлада: не злая с ветром, а слегка волнующая. Низкое солнце прощается, уходя на долгую зиму. Такую осень любили поэты.
В памяти осталось, как ходит учительница между рядами с какой-нибудь картинкой и вещает: "Дети, как прекрасна осень - любимая пора Александра Сергеевича -солнца русской поэзии". Мы, не считавщие себя детьми, переглядывались и хихикали, видя, как за окнами завывают наши северные ветра. Эстонская осень не щедра на хороши дни, такие, как сегодняшний.
С тех самых пор не переношу это выражение: "солнце русской поэзии", как всё пафосное, высокопарное. Подобное видится лишённым искренности, тепла, продуманности.
Тогда, искала в библиотеке стихи современников Пушкина и упорно доказывала, что Дельвиг и другие писали не хуже. Про долю везения и проч., проч., прочь.
Мы защищали Лермонтова, как будто он нуждался в этом.
Не соглашались с ней, что у Маяковского одухотворённое лицо.
Она говорила штампами и передовицами газеты "Правда", что вызывало отторжение и протест.
Она не любила Достоевского и пыталась доказать, что его книги - "бред сумасшедшего". Может быть, именно поэтому, я упорно читала их и Фёдор Михайлович стал пристрастием на всю жизнь, как знаток человеческой души.
В трудные жизненные моменты  возвращаюсь к нему и нахожу подтверждение, что все ситуации уже были, уже описаны, проанализированы и ничего страшного.
Человек силён, может вытерпеть, пережить всё. Главное - не надо себя жалеть.
Научились отделять личность творца от его произведений. Можно писать чудные стихи и быть в жизни не очень-то порядочным человеком.
Сегодня думаю, что Маяковский был одновременно и раним, и жесток. Тогда мы не понимали что такое возможно. Видели официального певца власти, не более: "Кто более матери истории ценен?".
Тогда, нам хотелось всё понять самим, докопаться до сути, хотя бы приблизиться к ней.
Самое главное, по моему, качество учителя должно быть – не навязывание ученикам личной или общепринятой точки зрения, а умелое направление их мысли. Научить их мыслить, научить смотреть, как можно шире и глубже. Учитель никогда не поставит плохой оценки за мнение, доказанное, объяснённое, но выходящее за рамки привычного.
У каждого из нас своё время взросления и надо прожить не одну осень, чтобы поверить, что «унылая пора» может быть «очей очарованием».
В детстве мы радуемся каждому жучку и паучку. Самая мелкая букашка – открытие. Подростками начинаем открывать для себя мир человеческих душ. Это открывание, изучение, анализирование продолжается всю жизнь.
Зрелость характерна тем, что мы начинаем видеть прелесть упавшего листа.
Чем ближе к концу, тем зорче наши глаза.
Сегодня хороший день.
Став взрослыми, мы научились не торопить время, понимая, что каждый день может стать последним.
Оставим взрослым взрослое, детям – детское.
Всему своё время.
Большинства из моих учителей уже нет. Другие – старички и старушки.
Не знаю, помнят ли они о нас и если помнят, то как о классе в целом или кого-то по отдельности.
Какая разница. Помним мы.
Казалось, что всё давным-давно забыто, но случайные воспоминания приходят не спрашивая. Триггером может оказаться мелочь, пустяк.
Сегодня катализатором моей памяти стал красивый осенний день.
Добавились ещё ненужные листы в мой раздел случайных воспоминаний.
Не всем переворачивать мир, кто-то должен сохранять «предания старины глубокой», быть летописцем нужностей и ненужностей.
Крупицы истины могут прятаться в самых неожиданных местах.