Посвящается Кусе

Под ногами - шорох опавших листьев,
сердцем Христовым - фонарь в глубине потёмок.
Дела нет до трансцендентальных истин.
Просто сегодня умер простой котёнок.

Ты запомнила синь ночной гефсиманской тропки,
где весть о любви вдруг оборвалась, заглохла.
А дальше - зловоние грязной картонной коробки
и ритуальный рупь, чтоб не сразу сдохла.
Ты вошла в неуютный дом, сирота, найдёныш,
тебя накормили и бросили рваный коврик,
впрочем, весь дом рваниною звал на помощь,
а милосердный “вискас” тебя доводил до колик.
Но ты постепенно привыкла. И вскорости научилась
различать хозяев - женщину и мужчину -
мать и сына, - и, кактус грызя, лечилась
от милосердного “вискаса”. Ты приняла личину
монастырской затворницы кроткой, о вести той помятуя
про любовь всеобщую, ты ведь и впрямь любила
полубезумную женщину, чтя её, как святую,
и сынка её, алкоголика и дебила.
Ты затеплила в сердце свечку, чтоб освещала
неуютный дом с неласковою роднёю,
с перебранками матерными, рок-металла
непотребным грохотом. С головою
уходила порой ты в воспоминанья,
как тебя ласкал, проливая слёзы,
человек в хитоне там, в Гефсимании,
и всё было иначе, чем здесь, где шумят берёзы.

Женщины лицо превращалось в маску
Мельпомены - ты прыгала к ней на колени
и, пытаясь утешить, урчала живую сказку
о красоте, рождённой в прибрежной пене.
Никто тебе не внимал. И уже не хватало свечки
в сердце твоём, чтоб отогнать разруху.
Ты зажгла в своём сердце факел, но по-овечьи
приходилось смотреть, как мешает сынок бормотуху
с обращением к матери: “Чтоб ты скорее сдохла!”
А ты помнила, как человека в хитоне схватила стража
и как весть о вечной любви осеклась, заглохла.
“Смерть - только смена в окне пейзажа”, -
ты подумала и в сердце сменила факел
на костёр. Но слабо кошачье сердце.
И сынок ругнулся, труп твой увидев: “Fucking...”, -
а женщина, губы поджав, в платок завернула тельце.

Схоронили тебя под российской синичьей берёзой,
под которой сегодня сошлись гефсиманские тропки.
И шуршала сухая листва Соломоновой прозой,
и народ поднимал, сам не зная, во имя чего, поминальные стопки.
Эти белые астры дарю тебе, детка. Но скорбь моя не светла.
А над лесом вечерним рыдают колокола...

27 сентября 2010