Или Пан, или пропал

Глава I. Знакомство на кладбище.
– Всё-таки мы поступаем глупо.
Друг не ответил.
– Ты хоть знаешь, что с нами сделают, когда поймают?
Пан на мгновение остановился. Боно показалось, что голубые глаза Посвящённого читают его мысли.
– Если ты боишься, ты можешь остаться, – наконец сказал он и, не оборачиваясь, пошёл дальше.
Боно, не переставая ворчать, поплёлся следом.
Они прошли по длинному затхлому коридору, свернули налево и оказались перед лестницей. Кругом царило запустение, как будто здесь никто не бывал уже несколько сотен лет. Впрочем, так оно и было. Мало кто знал о существовании тайного хода в Залу Магистров. Пану об этом рассказал Наставник Кэнси незадолго до смерти.
Узкая лестница винтом уходила в бесконечную высь. Где-то наверху шевелились тени. Боно вдруг вспомнил разом все легенды о призраках Монастыря. Они где-то рядом, шептали свои предупреждения. Вокруг висели тонкие простыни паутины. От истёртых ступеней веяло сыростью.
Пан поднимался вверх. Лестница привела их в небольшую комнату над Залой Магистров. Яркий солнечный свет пробивался сквозь прорехи в крыше. Сквозняк лениво играл клубками пыли на полу.
Это была идея Пана: подслушать о том, что говорят на Совете.
Путь им преградила тяжёлая кованая дверь. Пан и Боно налегли на неё… Проклятая дверь, когда последний раз смазывали её петли!
С душераздирающим скрипом дверь распахнулась. Навстречу друзьям полетели тысячи летучих мышей. Их острые коготки и крылья царапали лицо. Боно попытался закрыться руками. Туча пищащих мышей накрыла их с головой, не давала дышать. Казалось, этот летучий шуршащий кошмар никогда не кончится.
И вдруг всё исчезло. Мыши пролетели, оставив после себя шум в ушах и терпкий запах помёта.
Они вышли на стропила. Гнилые балки угрожающе затрещали.
Боно шёпотом выругался. Зала Магистров находилась прямо под ними. От мысли о том, что они сейчас нарушают абсолютно все правила Монастыря, сердце его наполнилось ужасом и восторгом одновременно.
– А Магистр-то лысый! – восторженно прошептал Пан.
И тут старые балки не выдержали. Пан и Боно рухнули вниз, в туче гнилых деревяшек, пыли и мышиного помёта.
Боно думал, что падение будет болезненным. Но он свалился на что-то мягкое. На Великого Магистра!
Его гнев был ужасен.
– Как вы посмели! – заорал он. – Вы хотели подслушать Совет!
– Нет! Мы случайно. Мы мимо шли.
– Мо-олчать! За это вы будете исключены из Монастыря!
И их накрыла Тьма.
– Пан!!! – крикнул Боно.
Нет ответа.
– Па-ан!!!
Боно остался один.

Сторож кладбища в Брно каждый день видел одну и ту же картину: красивая бритая наголо девушка лет семнадцати приносила огромный букет цветов на могилу своего жениха.
Вот и сегодня Мара прошла знакомой дорогой между рядами крестов. Остановилась перед свежей могилой. Опустилась на колени.

Стивен Мелман
1.06.86-30.10.05.
Requiescat In Pase

Мара положила цветы под крест. «Здравствуй, Стив», - подумала она.
За её спиной кто-то чихнул. На соседнем кресте сидел бледный темноволосый парень. "Попробовал бы он так сесть на крест Стива," - подумала Мара. Этот дебил напялил на себя дурацкий синий балахон. Вот дебил, подумала девушка. Колоритная фигура.
Она отвернулась.
И вдруг эта колоритная фигура подошла к Маре и сказала:
– Привет. Мне нужна твоя помощь.

Глава II. Нравится.
Чемодан Мары был собран за десять минут. В общей сложности через полчаса после знакомства с Боно она стояла на пороге своего дома с чемоданом. Злая и готовая к бою.
– Поехали?
– Поехали! – согласился Боно. – А куда поехали?
– Искать Пана.
Боно в изумлении покачал головой.
Она, наверное, чокнулась! Пан может быть где угодно.
– Начнём с Европы, – безмятежно продолжала она. – Хотя нет. Начнём с того, что купим тебе нормальную одежду.
– Но Мара… у меня нет денег, и ты…
– Зато у меня есть.
– Но…
– Не спорь со мной, это бесполезно.
– Ты не должна за меня платить.
– Я вообще никому ничего не должна.
Они шли по шоссе в сторону города. Мара жила в малонаселённом пригороде, где даже продуктовые лавки встречались нечасто.
Боно поднял взгляд. С рекламного щита на него уставились огромные синие марины глаза.
– Я – модель, – пояснила она, заметив его удивление. – Сейчас в моде некрасивые девушки.
– Ты красивая, - возразил он.
– Лысая, ага…
– Тебе идёт.
– Да иди ты!
Мару узнают на улицах. Она мрачно усмехается с обложек журналов и календарей в витрине книжного магазина.
– Можно задать Вам пару вопросов? Кто этот симпатичный юноша? Как Вы считаете…
К ним пристал какой-то журналист.
Мара похлопала его по плечу.
– Я считаю до трёх, и больше тебя не вижу.
Она широко улыбнулась.
Журналист растворился в переулке.
– Странно. Обычно они так просто не отвязываются, - задумчиво пробормотала она.
Об ужасном характере Марей Мнишек и её лютой ненависти к прессе ходили легенды. Её неоднократно штрафовали за нападение на журналистов. Но ей на это было наплевать. Ей почти на всё было наплевать.
– Ты злая, – вдруг сказал Боно.
– Да… мне это нравится.

…Она взяла в руки книгу с рождественскими песнями. Эту книгу ей подарил Стив пару лет назад. На обложке были изображены сани Санта-Клауса с оленьей упряжкой. Олени сорвались с книжки и поскакали по воздуху…
– А как мы будем искать Пана?
– Пан… – сонно пробормотала Мара. – Заколоть его оленями…
– А?
– Чего? – она подняла голову. – Я, наверное, задремала.
Колёса стучали в такт её сердцу.
– Спи дальше, – улыбнулся Боно.
– Угу…
Мара уткнулась лицом в подушку и закрыла глаза.

…У боли отвратительный привкус. И запах. Боль пахнет страхом, кровью и чем-то гнилым. Мара ощущала вкус боли на губах, когда бежала через густой тёмный лес. Когда поскользнулась и упала. Она цеплялась за желтую траву, скребла ногтями землю, силясь подняться. Откуда-то сверху к ней протянулась крепкая мужская ладонь. Она опёрлась на руку и встала.
– Стив.
Он стоял перед Марой и печально улыбался.
А вокруг был уже не лес, а оживлённое шоссе. И огромный синий фургон, который нёсся прямо на Стива. Завизжали шины…
Он закричал от боли.
И тогда всё её отчаяние, вся боль от потери друга детства и любимого человека, весь ужас слились в одном, невероятно громком вопле.
– Сти-и-и-и-ив!!!
Мара рывком села и вытерла пот со лба. Опять этот сон! Со смерти Стива прошло уже несколько месяцев, но она каждый день переживает его гибель заново.
В купе никого не было.
Дверная створка отъехала в сторону, и вошёл Боно.
– Мара? Ты кричала. Почему?
– Дурной сон. Ничего страшного. Где ты был?
– Поезд долго стоял, и я вышел прогуляться.
Мару била дрожь. Стив, Стив, ну зачем ты?
– У тебя кровь на щеке.
Боно поспешно вытер рот.
– Губу прикусил.
– Где мы?
– В Праге.
– Выходим.
Боно достал с багажной полки чемоданы.
Мара написала пальцем на запотевшем стекле: «Стив».
– Его уже не вернуть, – вдруг сказал Боно.
Мара зачеркнула имя и вышла.

У неё не было никаких планов, как искать Пана.
– Сам найдётся, - усмехнулась она. – Мир тесен, так что рано или поздно мы его встретим.
– А если мы не увидим его?
– Значит, так надо.
Боно подал ей руку, и они устремились вперёд, в волшебную пражскую ночь.

Мара куда-то тащила его по тёмным улицам, мимо готических соборов и разрисованных стен. Она остановилась у обыкновенного большого белого дома.
– Здесь жил Фауст – настоящий, про которого Гёте написал.
Она прикрыла глаза.

И для тебя ещё вопрос:
Откуда в сердце этот страх?
Как ты всё это перенёс
И в заточенье не зачах,
Когда насильственно, взамен
Живых и Богом данных сил
Себя средь этих мёртвых стен
Скелетами ты окружил?
Встань и беги, не глядя вспять!

Её голос звучал глухо и напряженно.
Слова завладели сознанием Боно, и вот уже живой Фауст – нет, сам Боно призывает Духа Земли:

Явись! Явись!
Явись! Пусть это жизни стоит!

Боно беззвучно повторял эти слова вслед за Марой, и чувствовал, что влюбляется в этот город и эту девушку...

И мы Содом
Произведём –
И поделом!
Имей в виду!
Всё в прах, всё вдрызг!
У, василиск!
Подымешь визг!
Я не твою
Посуду бью, -
Я под твою
Пляшу дуду!

Мара расхохоталась, задрав голову к холодному безжалостному небу. Она обернулась к Боно, тяжело дыша.
– Гёте был великим человеком!
Она закружилась, раскинув руки.
Карнавал!
Душное, тяжёлое шествие накрыло их с головой. Карнавал среди зимы? Мара старалась не выпускать руки Боно, но процессия разбила их ладони, и вот уже вместо Мары над его ухом прозвенел бубен цыганки, шут с мячиками, вслед за ним с безумным хохотом пролетела деревянная раскрашенная маска козы… Всё слилось в пёстрый, многоголосый, сверкающий поток, бурной рекой подхвативший Мару и Боно. Девушке показалось, что где-то в толпе мелькнули зелёной молнией глаза Стива.
– Стив! – крикнула она.
Нет, это был не он. Мара неподвижно застыла перед Боно. Они стояли и смотрели в глаза друг другу, а вокруг рассыпался брызгами фейерверка карнавал.
Неизвестно, сколько они простояли друг напротив друга – секунду, или целую тысячу лет, все звуки этого мира растворились в глазах Боно, таких же зелёных, как и у Стива. Но что-то холодное, непонятное, страшное в его глазах заставило Мару очнуться.
Спасаясь от карнавала, Мара вцепилась в запястье Боно и нырнула в первую попавшуюся дверь. Это был бар. Мара плюхнулась за барную стойку.
– Чего изволите? – подкатился к ней услужливый бармен.
– Какой-нибудь газированной дряни.
– А вам?
Боно внимательно изучил список предлагаемых напитков. Большинство названий было ему неизвестно, и поэтому он наугад ткнул пальцем в меню.
Бармен усмехнулся. Боно с удивлением смотрел , как он ловко обращается с бутылками и стаканами. Восторг охватил его.
Из счастливой эйфории его вырвал голос Мары:
– Эй, что за дрянь вы мне притащили? Да ещё так мало!
Он посмотрел в свой стакан.
– Пейте залпом, – посоветовал бармен.
Боно проглотил ярко-зелёную жидкость. Приторно-сладкая и противная. Все внутренности обожгло огнём, в горле запершило. Он закашлялся и вытер рукавом рубашки выступившие на глазах слёзы.
Где-то на краю сознания Мара пробормотала:
– Какая гадость! Мне это нравится.
А потом всё рассыпалось яркими красками.
И больше он ничего не помнил. Мысли закружились пёстрым вихрем, так же, как недавний карнавал, все ощущения растворились в абсенте…
– Да ты пьян! – расхохоталась Мара. – Мне это нравится!

Пробуждение было ужасным. Боно проснулся оттого, что Мара его с размаху пнула его ногой.
– Просыпайся!
Голова просто раскалывалась.
– Водички б кто подал… – простонал Боно.
– Обойдешься. Вот, – она швырнула ему газету. – Полюбуйся.
Боно вдохнул едкий запах типографской краски.
На первой полосе он увидел свою фотографию под огромным заголовком:

«Эксцентричная фотомодель устроила погром в баре»
Эксклюзивные подробности загула Марей Мнишек.

Далее следовал небольшой текст и много фотографий: Боно на барной стойке, гора битой посуды, куча-мала из посетителей бара, и в центре этой кучи – Мара. Её нога была занесена в воздухе, и целилась она не куда-нибудь, а в лицо бармену. И несколько снимков последствий погрома. Поломанные столы и стулья, разбитые зеркала, окровавленные люди…
– Это что, всё я сделал? – ужаснулся Боно.
– Нет, я тебе немного помогла. Там папарацци привязался, фотографировать начал, я у него камеру отобрала и по шее навешала. Бармен встал на его защиту.
– С ним всё в порядке?
– Не совсем, у него подбит глаз. Но он сам напросился! При том, что я ничего крепче лимонада, в отличие от тебя, не пила. Короче говоря, с меня взяли огромный штраф. Бар теперь больше похож на разорённый курятник.
– И тебе…
– Это понравилось!!!

Глава III. Окно в Европу.
Из Праги они уехали через 2 недели. Мара обнаружила у Боно страсть к фотографии и купила ему камеру. Теперь счастливый Боно снимал всё, что видел, делая по несколько сотен кадров в сутки. Самые удачные Мара отправляла своему агенту в Брно, который тут же нашёл им применение. Спустя неделю из Чехии пришёл гонорар.
– Я же говорила, отработаешь, - улыбнулась тогда Мара.
Они сидели на каменной тумбе и тихонечко дурели от весны. Мару весна всегда вгоняла в депрессию, у Боно, наоборот, в это время года поднималось настроение. Весенние ветры продували голову, отдаваясь в мозгу незнакомыми мотивами и заглядывая в самые отдалённые уголки памяти, вороша воспоминания.
– Ненавижу весну, - сказала Мара. – Я после неё, как после парового катка. Будто наехал и ещё и попрыгал.
Несмотря на дневное время, людей почти не было. Только голые деревья и нахохлившиеся воробьи под крышами. Зима украла у мира все краски, оставив только оттенки серого.
Краков застыл в ожидании грозы. На небе собирались кучевые облака.
И грянул гром.
На их головы пролилась тонна воды.
– Дождь!
Мара вдруг почувствовала себя счастливой. Она радовалась первому грому, первым каплям весеннего дождя. Она закричала, но грохот заглушил её слова. Мара и Боно, разувшись, стояли по колено в луже и несли всякую чушь в стихах, потом отплясывали канкан на тумбе… Мара сделала себе праздник из первого грома. Мокрая до нитки, она орала песни, прыгала, визжала от ощущения внутренней свободы. Она почувствовала себя птицей… и вот уже она, поскальзываясь, бежит вверх по лестнице, на смотровую площадку. Там тоже пусто. И она стоит и смотрит на город с высоты, а дождь заливает её, и тяжело дышащего Боно, и весь Краков. Он смывает все обиды, нанесённые зимой, выметает сор из дальних углов души. И когда дождь кончился, Мара была уже другой.

В Нойшвайнштейне Мара бесстрашно ходила по самой кромке стены замка, и её чёрное платье развевалось на ветру. Боно заметил, что Мара одевается только в чёрное. Даже её чемодан был чёрным. Он протянул ей руку, и Мара сжала её обеими ладонями. Они стояли так до тех пор, пока их не выгнали местные стражи порядка.

Боно балдел от группы U2. То, что его звали так же, как и лидера этой группы, очень веселило Мару. Желая развеселить свою неулыбчивую спутницу, Боно, отчаянно фальшивя, распевал «Vertigo» и пытался при этом кружить Мару в танце. Владелец музыкального магазина заявил, что никогда не слышал такого издевательства над музыкой, и потребовал немедленно убрать «этого мартовского кота». И Боно надулся.

Когда они были в Амстердаме, газетчики впервые задумались: а кто этот милый парень, который путешествует вмести с Марой? Они старались не попадаться на глаза журналистам, но любопытные папарацци, которым было дело абсолютно до всего, не давали Маре и Боно покоя.
Девушка вслух читала Боно статьи о них самих; предположения о том, что Боно её друг, брат, муж, фотограф, визажист, сын… она хохотала до слёз. И вспоминала о Стиве.

Журналы называли их "идеальной парой". Скуластая тощая лысая Мара и её такой же тощий длинноволосый друг. Оба бледные, как пара простыней. Оба перманентно в чёрном. У Мары - синие холодные глаза, в которых светится наглость и уверенность в собственной исключительности. На тонких губах - ухмылка. У Боно губы пухлые, глаза зелёные и мечтательное выражение лица. Она - никогда не сдаётся. Он - всегда готов поддержать её и позаботиться.

В Париже они выходили на улицу только по ночам, встречали холодные туманные рассветы, а отсыпались днём. Париж ведёт бурную ночную и дневную жизнь, но часы перед восходом солнца – время пустоты и одиночества. Туман заглушает звуки, цвета и запахи. Люди, встречаемые в это время на улицах, были необычными, словно нездешними. Они молча приветствовали редких прохожих кивком головы, и в их глазах было что-то мудрое, вечное, как у воды.
Боно снимал этих странных людей. Он снимал всё: голые торчащие руки деревьев, и Мару, спящую на тумбе недалеко от Эйфелевой башни, и бесконечное небо, похожее на перевёрнутую чашку.

В Берне, поспорив о чём-то с Боно за бильярдным столом, Мара вызвала его на дуэль на киях. Боно вначале не верил, но, получив пару раз кием по лбу, принял вызов. Серьёзных увечий они друг другу не нанесли, но имущество бильярд-клуба попортили основательно.
Мара попала Боно кием в живот, и тот долго и трагично изображал мучительную смерть, а Мара - убитую горем вдову.

Никосия встретила их скользкими ступенями и сломанным Мариным носом. Она поскользнулась, упала, а Боно не успел её подхватить. Им пришлось остаться на Кипре до тех пор, пока переносица не срослась, оставив на память горбинку.

Их маршрут был совершенно непредсказуем: из Чехии в Данию, оттуда в Грецию, из Греции в Ирландию. В каких-то городах они задерживались на час, где-то ещё – на месяц, не заглядывали в столицы, но останавливаясь в Богом забытых деревнях. Любому здравомыслящему человеку такое и в голову прийти не могло, он составлял бы план поездки с наименьшими затратами времени. Но Мара давно перестала относить себя к здравомыслящим людям.
Но самое ужасное – нигде не было Пана. Мара и Боно не напали на его след ни на севере, ни на юге, ни на Британских островах. Боно постепенно впадал в отчаяние.

Солнце испарило последние капли влаги.
– Я сам сейчас испарюсь, – пожаловался Боно. – Вот сейчас лягу и умру. И вы все будете ходить и об меня спотыкаться.
– Зароем, – мрачно сказала Мара.
Боно свирепо на неё покосился. Иногда это чокнутое создание сводило его с ума! Это она придумала отправиться в Испанию в разгар лета. В самую засуху на родину Пабло Пикассо, в город Малага. Скорей бы отель, подумал Боно.
С трудом доползя до фонтана у ресепшена, Мара рухнула на край и опустила руку в воду.
Боно очень захотелось сделать какую-нибудь гадость. Он по жизни был паинькой и тихоней, но, как говориться, с кем поведёшься…
Он просто спихнул Мару в воду. Она вынырнула, злая и мокрая.
– Ты спихнул меня! – она, кажется, не могла в это поверить. – Мне это нравится!
Боно протянул ей руку.
– Вылезай.
Мара схватилась за его ладонь, но вместо того, что бы встать, резко дёрнула, и Боно с воплем улетел в вышеупомянутый фонтан.
Она злорадно захихикала, выбираясь из фонтана.
– Топись, крокодилище. Эй, ты что, всерьёз утонул?
Боно не всплывал.
Мара опрометчиво наклонилась над водой, и Боно не преминул этим воспользоваться. В этот же момент он вынырнул, схватил её за плечи и окунул в фонтан.
– Ах ты, гад!
Она стукнула его по уху, схватила за длинные волосы и начала топить. Он со смехом отбивался.
– Эй! Молодые люди!
«Молодые люди» обернулись. Рядом стоял мокрый с ног до головы портье.
– Извините, – улыбнулась Мара.
– Простите, – смутился Боно.
– Мы больше не будем, – хором сказали они. Но по их лицам было видно, что ещё ох как будут.

– Потрясающее место. Знаешь, я хочу остаться здесь.
– Так давай задержимся?
– Нет. Здесь Пана нет.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю, откуда я это знаю, – Мара чуть улыбнулась. – Нет. Я просто чувствую это, вот и всё.
Но в Уитби они всё-таки задержались.
Развалины аббатства показались Маре самыми величественными из всех, что она видела. Мрачный романтизм и красота готического города как нельзя лучше подходили к её настроению и характеру.
На следующий день они прошли по тропе Lyke Wake Walk, вторящей путям погребальных процессий древних монахов. Жуткая прогулка. Немногие отваживались ступить на этот путь.
Но Тьмы они не боялись.
– Я нечего не боюсь. Только себя иногда, – сказала перед этим Мара.
– А я не знаю, чего я больше боюсь – тебя или за тебя, – честно признался Боно.
Серое небо сковало надежду. Здесь, возле кладбища, Боно изображал вампира, а Мара – покусанную им жертву.
Тяжёлая осенняя меланхолия вступила в свои права.

– Всё-таки ты вампир.
Мара подошла к окну, распахнула его, и комнату ворвался свежий хельсинский ветер с привкусом свободы.
– Ты бледный и клыки у тебя чуть длиннее, чем у нормальных людей. Идеальный вампир.
В глазах Боно мелькнул страх. Он нервно усмехнулся:
– Нет. Я не вампир. А что, тебе бы это понравилось?
– Да! – кровожадно завопила Мара, кидая в него туфлю.
- За что?! - возмутился Боно, уворачиваясь от "снаряда".
- Ты такой милый, что хочется тебе врезать иногда, - честно призналась Мара.

В Стокгольме Мара потащила своего спутника в ледяной бар Icebar, где посетителям давали тёплые плащи, а столы и стаканы сделаны изо льда. Боно стучал зубами, улыбался и пил яблочный сок за марино здоровье.
- А у тебя светлые волосы, - вдруг сказал Боно.
Мара рассеянно провела ладонью по короткому ёжику на голове.
- Раньше у меня были волосы до щиколотки. Но они очень нравились Стиву и, когда он умер, я отрезала их и положила ему с собой в гроб.
Этим же вечером она снова побрила голову.

Глава IV. Новое.
–Я всё равно в это не верю!
– Что? Прости, я ничего не слышу!
Шум автострады заглушал их слова. Машины тянулись нескончаемой сверкающей рекой металла. Гудки, шум моторов, шуршащие шины – всё это сливалось в дикую сумасшедшую какофонию.
Выхлопные газы. Серость. Снег. Ночь. Эта часть Лондона никогда не засыпала.
– Я не верю в легенду о Будде! Я столько всего делаю, я живу, у меня есть амбиции, я не хочу быть лишь его сном!
– Мара! – зрачки Боно расширились от ужаса.
– А? – она обернулась.
Два круглых пятна фар и громкий гудок. Всё это летело прямо на неё. Она зажмурилась.
«Как Стив».
Удара не было.
Когда она открыла глаза, она ничего не поняла.
– Стив?
– Нет. Это я.
– Боно?
– Молчи.
– Где я?
– Со мной.
Мара огляделась по сторонам.
Боно держал её на руках. От дороги остались одни воспоминания.
Она посмотрела на него.
– Тебя едва не сбила машина.
Боно аккуратно поставил её на ноги. Мара зашаталась и чуть не упала. Боно придержал её за плечи. Кажется, он стал выше ростом.
Они стояли на крыше. Автострада шумела далеко внизу.
– Как я сюда попала?
И только тут она обратила внимание на огромные крылья, раскинувшиеся за спиной Боно.
– Это мой настоящий облик. Так бы я выглядел, если бы находился в Монастыре.
– Мы в Монастыре?
– Нет. Видимо, когда крылья нужны, они появляются.
– А Пан выглядит так же?
– Да.
– Это ты меня спас?
– Да.
Мара замолчала и закрыла лицо ладонями.
– Мара?
Она не ответила. Боно понял, что она плачет.
– Я уже было понадеялась, что увижусь со Стивом.
Он обнял её. Мара опустила руки и, безутешно рыдая и содрогаясь всем телом, уткнулась лицом Боно в грудь.

– Зачем ты это сделал?
Боно молчал. Он сидел на краю скамейки, а рядом, положив голову ему на колени, лежала Мара.
– Зачем?
– Ты дорога мне. А ещё я подумал о Стиве. Он хотел, чтобы ты жила.
Она резко села.
– Ты не знаешь, чего хотел он!
– Прости.
Мара вскочила и убежала.
Боно сидел на скамейке, и не мог её позвать. Он понимал, что Маре необходимо побыть одной.

Цепочка следов отпечаталась на мокром, омытом прибоем песке. Волны мерно шуршали и обдавали брызгами берег и стоящую по колено в воде девушку. Её платье белело в сумерках.
Слёзы срывались с её бледных щёк и падали, смешиваясь с солёной водой океана.
Небо на востоке порозовело. Ещё через несколько минут яркие лучи прошили тучи над океаном, и, разорвав плотную пелену облаков, в небо взлетел огненный шар.
Мара сорвала с себя одежду, бросилась в воду и поплыла навстречу солнцу.

– Доброе утро, Мара, – улыбнулся Боно. – Ты как?
Мара в мокром платье сидела на веранде и складывала самолётики, вырывая исписанные листы из записной книжки.
Мара не ответила.
Боно взял у неё лист бумаги. Долгое время они молчали. Мара методично рвала на клочки останки ежедневника, Боно что-то складывал из бумаги.
– Спасибо, Боно.
– За что?
– За то, что научил меня плакать.
Он молчал.
– Я никогда в жизни не плакала. Даже когда умер Стив. И за то, что спас мне жизнь. Сегодня я поняла, что очень хочу жить.
Боно положил на её ладонь бумажного журавлика счастья.
Она подкинула в воздух клочья бумаги.
– Это была твоя записная книжка.
– Да, там были записаны телефоны и адреса всех известных мне людей.
Мара скомкала последние страницы, засунула их за шиворот Боно и вышла.
Он смотрел, как она бредёт к воде.

Глава V. Возвращение в Прагу.
Мара шагала по тёмным готическим улицам Старой Праги.
Ровно год прошёл с того дня, как они с Боно отправились в своё путешествие на поиски Пана. За это время они успели восемьдесят четыре раза подраться (друг с другом или с окружающими), триста пятьдесят шесть раз поссориться, двадцать восемь раз потерять документы, отснять тридцать тысяч фотографий. Сто тридцать девять раз Мара пообещала убить Боно, но не разу этого так и не сделала.
Сейчас она была одна. И наслаждалась своим одиночеством.
Пана они до сих пор не нашли.

Недавно к ней в отель пришёл человек и назначил встречу у памятника Кафке. Боно она с собой не взяла.
Тишина. Прага.
У памятника под фонарём стоял человек в длинном плаще и чёрной шляпе, надвинутой на глаза.
Она остановилась.
Бритая, злая, наглая, самоуверенная – всё как всегда.
Человек обернулся.
- Марей Мнишек? – осведомился он.
Она молча кивнула.
Человек улыбнулся и снял шляпу.
– Меня зовут Пан.

Когда они шли в отель, Пан молчал. Он не знал, что сказать своему лучшему другу Боно, с которым он уже год не виделся.
– Как ты нас нашёл?
– Вас сложно было не найти. Я был уверен, что Боно рано или поздно засветится в газетах. Первые кадры – пьяный дебош в баре. В жёлтой прессе постоянно появлялись новости о тебе, несмотря на твою скрытность. Ты интересная личность! Извини, но мне показалось, что ты немного… того, что ли.
– Так и есть, – улыбнулась Мара.
– Я пытался вас догнать. Но ваш маршрут был совершенно непредсказуем
– Мы всё это время искали тебя.
– Зачем ты стала помогать Боно?
– Не знаю. Захотелось приключений на свою голову. Мне показалось это странным: Монастырь, затерянный в Карпатах, населяющий его крылатый народ. А я люблю всё странное.
- Ты и самого Боно любишь?
- Да... нет... не знаю.

Мара хотела ещё что-то сказать.
Но не успела.
Откуда-то сверху на неё навалилась тяжёлая масса, зажала рот. Мара упала. Она яростно отбивалась, но монстр был значительно сильнее. Он рычал, не давал дышать и позвать на помощь. С его оскаленных клыков на Мару капала слюна. Зелёные глаза жутко горели в темноте. Что-то в нём было знакомое… Мара слишком поздно заметила, что острые клыки подбираются к её горлу.
Она укусила руку, зажимающую её рот. Монстр взвыл. Поток кислорода хлынул в её ноющие от напряжения лёгкие. Мара судорожно вздохнула.
– Па-ан!!!
Монстр полоснул её когтями по плечу. Сорвал шарф с белой шеи. Мара закрыла глаза, но тут же снова распахнула их. Смерти надо смотреть в лицо. Так говорил Стив.
Глухой удар. Монстр дёрнулся и завалился на бок.
Рядом стоял Пан. В его руках была лопата.
Мару била сильная дрожь.
Пан рывком поднял её на ноги. Потом подошёл к вампиру и носком туфли перевернул его. Он узнал это неестественно бледное лицо в обрамлении чёрных волос. Рядом, шатаясь, встала Мара.
– Боно? – в изумлении прошептала она.

Всё дальнейшее превратилось в кошмар. Мара делала всё автоматически, совершенно не думая о происходящем. Она вызвала такси. Пан вместе с водителем взвалили бесчувственного Боно на заднее сиденье. Они довезли его до отеля и уложили на кровать. Она с помощью Пана перевязала раненое плечо. И только когда Боно, который до этого метался в бреду, наконец спокойно заснул, Мара позволила себе разрыдаться.

– Немногие люди знают о Монастыре.
Мара кивнула.
– Ты знал, что Боно – вампир?
– Нет. Я никогда не думал об этом. А ты?
– Понятия не имела. Он похож на вампира, и всё такое, но я никогда не верила в это по-настоящему. Он по ночам пропадал, а говорил, что гуляет. Я ему верила, я тоже люблю гулять по ночам. А тогда, в Уитби, он так классно играл, я подумала: так классно, ну настоящий вампир.
Она отхлебнула кофе.
– А как ты жил этот год?
– Работал. Пытался догнать вас, но никогда не успевал.
Мара встала.
– Пойду посмотрю, как там Боно.

Когда Пан вошёл в комнату, где лежал Боно, он увидел, что Боно сидел на кровати, подтянув ноги к подбородку, а Мара стояла у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу.
– Пан!
Боно медленно встал.
– Здравствуй.
Друзья обнялись.
– Как я рад тебя видеть, – улыбнулся Боно.
– Я тоже.
Лицо Пана было сурово. Он совсем не так представлял себе встречу с другом.
– Почему ты напал на Мару?
Боно отвёл глаза.
– Я не знал, что это она.
– Когда ты стал вампиром?
– Я им родился.
– Почему ты это скрывал?
– Я не хотел, что бы об этом узнали.
– Почему? – резко спросила Мара.
– Я боялся смерти.
– А сейчас не боишься? – Пан требовательно заглянул в его глаза.
– Сейчас – нет.
Все трое молчали.
Потом Мара быстро подошла к Боно и крепко его обняла.

Боно умирал. Без крови вампир может протянуть совсем недолго.
А он решил не пить кровь с тех пор, как напал на Мару. Он не мог гарантировать, что такое больше не повториться.
Но он об этом никому не сказал.
И Мара, и Пан об этом знали. Но не подавали вида.

– Я понял. Это Кэнси во всём виноват.
– Почему ты так думаешь?
– Если бы он не рассказал тебе о потайном ходе, мы бы не подслушали Совет. И не попали бы сюда. И не познакомились бы с Марой.
– Тогда виноват не Кэнси, а его родители. Если бы они не родили Кэнси, он бы не рассказал тебе о потайном ходе, мы бы не подслушали Совет и не попали бы сюда.
– А знаешь, Пан, если бы у меня была машина времени, я бы не стал ничего менять.
– Ты бы спасся от смерти.
На лице Боно было спокойное умиротворённое выражение, даже подобие улыбки.
– Я готов умереть тысячу раз, лишь бы Мара была счастлива.
Пан поднял голову.
В дверях стояла Мара.

– Как Боно?
– Без сознания, – встревожено ответил Пан.
– Он умрёт? – напрямую спросила Мара.
– Скорее всего, да.
Мара налила себе кофе и залпом выпила его. Кофе был очень горячим – Пан только что его сварил, но Мара этого даже не заметила.
И вдруг она хитро взглянула на Пана.
– Пан! А что будет, если человек добровольно даст вампиру напиться своей крови?
– Добровольно… не знаю. Я читал в книгах Монастыря. Всякий раз бывало разное. Иногда человек становился вампиром, иногда вампир человеком, иногда они оба умирали. А что?
– То есть, «пан или пропал»?
– Что? Мара! А зачем ты… зачем тебе нож? Ты же не…

Боно уже не мог говорить от слабости. Он посмотрел на Мару, которая зашла в его комнату с какой-то странной улыбкой.
Она провела ножом по ладони.
– Или пан, или пропал.
На белые губы Боно упали первые капли крови.

The End.