Двое

И в итоге они перешли на морковный сок,
геркулесовый суп, долгий сон и сухой белок.
Лишь пожатие рук по утрам, поцелуй в висок.
Они смотрят в окно и, планируя список дел,
друг по другу пускают ток.

Он идет на монтаж, а она в лекционный зал.
В голове – отголоском громкий ночной скандал:
у него выходной – у нее как назло аврал;
он орал, упрекая ее, он опять орал
так, как будто бы сам ни разу не умирал.

 У нее недосып и кружится голова,
и зола – вместо чувств рассыпанная зола.
Ее душит,  ее разрывает напополам.
он твердит ей «дурная, ты гробишь себя, уймись»,
а она… как будто взаправду и не жила.

Она видит во сне Касабланку и Маракеш,
и людей в городском одеянии цвета беж.
Никаких больше сил выносить эту жизнь, хоть режь;
она хочет сбежать – но он крепко стоит над ней,
стережет ее, словно старый седой консьерж.

А потом наступает вечер, метро гудит.
Он встречает ее, прижимает ее к груди…
И, казалось бы, все затихло, не разбудить –
И еще один раз она не смогла сказать
«ненавижу тебя, уйди».

Она плачет и колется, как ядовитый ёж.
Он берет ее за руку, терпит ее скулёж.
 - Это фальшь, это розыгрыш, это сплошная ложь…
Он влюблен в нее как безумный, он говорит:
 -Повзрослеешь и все поймешь…

Но в итоге срывается и поднимает шум…
 - Может, хочешь вернуться к водке и гашишу?
Может, хочешь обратно? Ну же, я все решу!
Он влюблен в нее, как безумный – она кричит:
 -Боже правый,  я не дышу!

Она хлопает дверью, гасит ночник, а он…
вспоминает парижскую клинику Бель Сезон,
герметичные длинные комнаты без окон
и ее – худощавую девочку в синяках
от борьбы с каким-то там мудаком.

Умоляла его: «спаси меня, забери!
Я поеду с тобой теперь хоть на край земли.
Ты обязан меня исправить и сохранить…»
Он обязан.
Он помнит и держит себя в руках.
 - Всё наладится, мон ами.