Лермонтов

Ночь темна.
Никто не внемлет Богу.
Но и Бог не внемлет никому.
Лишь блестит кремнистая дорога,
И Подкумок слушает Куму.
И ворчит Кума, не умолкая:

«На беду беспечен наш поэт!
Барсом рыщет, молнией сверкает,
до войны ему и дела нет!
Он летит по всем вершинам мира
На гнедом арабском скакуне,
И в пыли умолкнувшая лира
Уступила стонущей зурне.
Стоит ли – ценой забот и муки –
в громе битв, в пустой и скучной мгле
неба упоительные звуки
покупать?! Да нет их на земле!
Стоит ли быть гордым и бессильным,
если жизнь горька и  холодна,
и любить немытую Россию
от Казбека до Бородина;
Первый день с последним днём творенья
слить в короткий и тревожный миг,
и живым закончить представленье
у чеченской речки Валерик –
чтобы в грозовой тоске июля,
равнодушна, холодна, легка,
сердце, наконец, настигла пуля
на размытом склоне Машука!»

Так ворчит Кума, беду пророча,
Всё не успокоится никак,
И ее ворчанью звездной ночью
вторят гулко Терек и Сулак.