Дневник 54 Трогательный контекст сентиментализма

Кому незнаком особый аромат книг, имен, названий после длительного читательского застоя, который, как известно, у многих сменяется другой крайностью – читательским запоем. А тут еще бесконечные дожди, сумерки в шесть часов, и зажигаешь яркий свет, и печь топится. Счастливое и мучительное время! Стул у кровати обрастает десятком-полтора различных книг. Планов пока никаких. Так, перебираешь руками нечитанное или любимое, которое хочется перечитать; весом и внятен цвет переплета, обложки, улавливаешь истлевшие почти запахи; шрифт, иллюстрации, рисунки, названия, имя автора – всё беспокоит, бередит. Громада предстоящего чтения стоит перед тобой радостно-тревожно, как будто сам садишься за письменный стол. Стопа редеет: возвращаются на книжную полку «Золотой осел» Апулея, английская комедия семнадцатого века, японские трактаты, посвященные бусидо – «Пути воина», «Иван Чонкин» Войновича откладывается на потом… Трудно понять, как проходит отбор, но, наконец, перед тобой одна книга, и на этот раз это – «Записки русского путешественника» Николая Михайловича Карамзина.
Бросаешь взгляд в окно. Мой дом у самого леса. Сильнейшие порывы ветра выдыхают из рощи за окном ворохи листьев и россыпи зимородков. Порой их трудно отличить от листьев. Они так малы, что в полете слиты с листвой. И глубина пустеющего леса тоже оживлена  перепархивающими стайками крохотных летунов. Почему-то, глядя на листвяной и птичий дуэт, их свистопляску, тепло и радостно думается о зиме.
Карамзин… Волнующий, толстенный фолиант. Париж. Русскому писателю подают большой лист с вопросами. На листе предусмотрительно между ними оставлено местечко для ответа.
Вопрос. Можно ли человеку с нежным здоровьем сносить жестокость вашего климата?
Ответ. В России терпят от холода менее, нежели в Провансе. В теплых комнатах, в теплых шубах, мы смеемся над трескучим морозом. В Декабре, в Генваре, когда во Франции небо мрачное и дождь льется рекою, красавицы наши, при ярком свете солнца, катаются в санях по снежным бриллиантам, и розы цветут на их лилейных щеках. Ни в какое время года Россиянки не бывают столь прелестны, как зимою; действие холода свежит их лица, и всякая, входя в надворья в комнату, кажется Флорою.
…Весело догадываешься, из какой эпохи, от каких русских писателей взяли современные графоманы свои многочисленные клише. Но неповторимый никаким графоманом стиль писателя-сентименталиста напоминает первый шаг «прелестного дитя», как бы выразился сам Карамзин. Шаг этот трогает, умиляет…
Вопрос. Какое время в году бывает у вас приятно?
Ответ. Все четыре; но нигде весна не имеет столько прелестей, как в России. Белая одежда зимы наконец утомляет зрение; душа желает перемены, и звонкой голос жаворонка раздается на высоте воздушной. Сердца трепещут от удовольствия. Солнце быстрым действием лучей своих растопляет снежные холмы; вода шумит с гор, и поселянин, как мореплаватель при конце Океана, радостно восклицает: земля! Реки рвут на себе ледяныя оковы, пышно выливаются из берегов, и самой маленькой ручеек кажется величественным сыном моря. Бледные луга, упитанные благотворною влагою, пушатся свежею травкой и красятся лазоревыми цветами. Березовыя рощи зеленеют; за ними и дремучие леса, при громком гимне веселых птичек, одеваются листьями, и Зефир всюду разносит благоухание ароматной черемухи.
…Да, да. Трогательный контекст первых шагов русской прозы. Чистый как ребенок. Без единого пятнышка. Без улыбки и читать нельзя, нельзя не улыбнуться на такое простодушие. Вот они – первые универсальные формулы русской изобразительности: снежные холмы, благотворная влага, звонкий голос жаворонка, ледяные оковы, снежные бриллианты, белая одежда зимы, мрачное небо! …Пушкин не повторится, он создаст свои универсальные формулы, которые предстоит расщеплять идущим за ним поэтам: «Под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит…»  А в «Евгении Онегине» – «…звездами падая на брег». И опять улыбаешься в сторону нынешних «сентименталистов». Как же раньше я не замечал «истоков» их творений! Оказывается, корни бесконечных перепевов «сладкоголосых» прячутся и в сентиментализме в том числе. И это, в общем-то, с одной стороны, справедливо: как ребенок осваивает речь по речевым заготовкам взрослым, так и добрая часть  современных стихотворцев берет на вооружение наивные и прелестные опыты сентименталистов прежде всего. Учась писать. А там уж как Бог даст... Отживший, переживший себя сентиментализм на столетия законсервировался в сотнях тысяч графоманских произведений…