Евгений Пинегин

          ПРОЛОГ

Судьба играет человеком,
А мы – мы все ее рабы.
И человек в плену навеки
У злого рока и судьбы.
Вот он из грязи лезет в князи,
И, на вершину взгромоздясь,
Слетает, блин, обратно в грязь.
Увы, сколь беден мой язык!
Но он, по счастью, не привык
Лизать вышестоящий зад.
Я попытаюсь рассказать
Простым и всем доступным словом
О жизни одного крутого.
Роман сей посвящаю, кстати,
Тебе, любезный мой читатель.
Вот типа вещь еще одна
От автора «Бородина».

      ЕВГЕНИЙ ПИНЕГИН
         типа роман в стихах

-Родак капусту греб не слабо,
Штук сто имел наверняка,
Из всех своих нехилых бабок
Мне отстегнул лишь два куска.
И на хера я жопу рвал,
Его на стрелках прикрывал?-
По жизни не имел ни чо я
С мудилы, кроме геморроя.

-Так думал молодой бычара,
Садясь за шестисотый мерс,
Еще не побывав на нарах,
Не попадавший под замес.
Так, пацаны, кто помнит школу,
И кто до классных до приколов
И до стихов имеет вкус,
Того ввожу я типа в курс:

Пинегин, давний мой брателла,
Держал кабак на Остряках.
Да ты там был наверняка,
Там Повалий однажды пела.
Бывал там пару раз и я,
Да хер там делать без копья.

Пинегин батя был в законе,
А не какой-то там мудак,
Четвертый год в Ухте на зоне,
Держал и зону, и общак.
Судьба Пинегина хранила,
Не походил он на дебила,
Хотя всегда при бабках был,
Но не ширялся и не пил.

Мы все учились в подворотне.
Бывало, нас до полусотни
Там собиралось пацанов,
Брали дешевое вино,
Типа портвейн по рубль двадцать,
Но пили так, чтоб не нажраться,
А потрындеть, потискать баб,
Да на гитаре полабать.
Девчонка с нашего двора
Была для нас – почти сестра.
Мы их, невзрачных и красивых,
От чужаков блюли ревниво.
Тех тормозили в темном месте,
Но одного и без невесты.
И если он пацан реальный,
Пусть будь он хоть чужой, хоть дальний,
Пузырь поставил по закону-
Ходи себе, тебя не тронут.
По жизни мы не уважали
Девчонок, что легко давали,
Дешевых фраеров, понтов,
Домашних деток и ментов,
Тех, кто стучал и тех, кто бздел,
Но не творили беспредел.
Друзья из детства моего!
Забыл я вас, похвастать нечем.
Почти не помню никого,
Иных уж нет, а те – далече.

В общем, Пинегин наш, короче,
По кайфу жил с утра до ночи.
Часов в одиннадцать-двенадцать
Он начинает подниматься,
Включил музон, включил видак,
В халат оделся кое-как,
Сидит, потягивает пиво,
А рядом девочка красивая,
И не потасканная, нет,
С коленок делает минет.
Это заместо физзарядки.
Дойдя тихонько до разрядки
И сигарету погасив,
Дает ей стольник на такси.
А дальше, душ приняв горячий,
Он едет к дружбанам на дачи.
А там коньяк, икра, балык,
Рыбалка, девочки, шашлык,
Контракты, ссуды, платежи-
Короче, парень круто жил.
И где он допустил просчет,
Щас это хер кто просечет,
Там мутно все, но знаю точно:
Сначала он попал на счетчик,
Потом ему взорвали мерс,
Потом еще попал под пресс,
Как позже рассказали мне,
Едва ушел с ножом в спине.
Когда тебе стреляют в спину?-
Возможно, он кого-то кинул.
Хотя, не думаю, едва ли…
Короче, парня заказали.

Но хорошо, есть кореша-
Посовещались не спеша:
Реальная, мол, типа, маза,
Исчезни, только типа сразу,
Пересиди в глухой селухе,
Чтоб было там, как в танке, глухо,
Где даже в лютом январе
Все санудобства – на дворе,
Где не видали унитаза,
Где до сих пор сидят без газа,
Д что там газ – порой без свету,
Где телевидения нету,
Из всех программ – УТ-1,
Где каждый третий – Алладин,
Бекир, Абдул, Муслим, Хайри,
Ремзи, Февзи, Али, Сабри.
Где воду пьют – из речки Качи,
Где встретить трезвого – к удаче,
Где каждый пятый – козо*б,
Где тырят все, что не мое,
Что стырили – на то и пьют,
Зато покой, зато уют,
Зато река и воздух чистый.
Так оказался он – в Тенистом.

К селухе привыкалось трудно,
Сначала было так паскудно,
Однако ж, не корил судьбу-
Все ж здесь получше, чем в гробу.
От скуки походил налево,
Всех перетрахал местных девок,
И не вменяй ему в вину-
Привык к домашнему вину.
Всегда его открыта хата
Была для пьянки и разврата.

Тут зачастил к нему сосед,
Из тех, что пьют, а денег нет,
Блин, местный деятель культуры.
А что бы ни ходить, в натуре?-
Коль там всегда навеселе,
Всегда при бабках и бухле.

Володя Членский его звали.
С таким херовым погонялом
Он был в селе, как прыщ для жопы,
Как Украина для Европы,
Как красный прапор для быка-
Ну все чморили мужика,
А бабы просто презирали.
Когда ж ему где наливали,
Он принимал за комплимент,
То ли стукач, то ль бывший мент.
На что способен максимально,
Он был едва на секс анальный.
Не спорю, тож оно красиво,
Но он там чаще был в пассиве.

Ему давала только Оля,
И то раз в месяц и не более.
Но и ее могу понять,
Бо страшная, как *б твой мать.
Когда-то бывшая модель,
В Абу-Даби прошла через бордель,
И привезла оттуда, типа,
Педикулез и застарелый триппер.
Раз пять уже разведена,
Но Членскому была верна.

Ее сестра звалась Татьяна.
Впервые с именем таким
В пятнадцать лет по глупой пьяне
Я типа поимел интим.

Татьяна – не в сестру, она
Была наивна и скромна.
В семнадцать лет она не знала
Ни петтинга и ни анала,
И верила, что при минете
Могут появиться дети.
Парней в деревне было мало-
Она и их не подпускала.
Короче, девочкой была,
Себя для принца берегла.

Давно с невинностью простились
Ее подруги школьных дней,
Иные спились, опустились,
Похожи стали на свиней.
Увы, под солнцем все не вечно,
Вся жизнь – бардак и суета.
И как печально-скоротечна
Девчонок наших красота!
Лишь школу кончили – и что ж,
Уже им замуж невтерпеж,
Уже в засаленном халате,
В домашних тапках, в бигудях,
И муж, порядочно поддатый,
Прошлявшись ночью по *лядях,
Но лезет к сонной к ней, мудила,
Сует жене свой пенис хилый,
Кончает в пять секунд, и вот
Она готова на аборт.
И от такой от жизни *лядской
Так быстро старость к вам пришла!
Так встретишь лет через пятнадцать-
Ужели то она была!?
Подруги дней моих невинных,
Строги, серьезны и наивны,
Кому стихи читал несмело,
Боялся прикоснуться к телу,
Искал красивые слова
И неумело целовал-
Нам с вами лучше не встречаться,
Вам для меня – всегда семнадцать,
Юны вы в памяти моей,
Девчонки моих юных дней!

Про что же эту всю *издень я?-
А, был у Вовы день рожденья.
Гостей там было, ну, немного:
Был старый школьный друг Серега,
И с ним сожительница Валя.
Ну и Пинегина позвали.

Серега, выпив граммов двести,
Стал орать блатные песни,
Потом понес какой-то бред,
Потом конкретно в винегрет
Помятым фейсом повалился
И почти сразу отключился.
Вот впятером они остались.
Естественно, подруга Валя,
Чтоб вечер не пропал впустую,
Чтоб вы*бли хотя б впол*уя,
К Пинегину поближе села,
К нему прижалась жарким телом,
Давай ему коленку жать
И типа страсть изображать.
Пинегин вроде был не против,
Но посмотрел в глаза напротив-
Такие грустные глаза
У Танечки. Потом слеза
Там на ресницах появилась
И медленно к щеке скатилась.

Десятка два иль чуть поменьше
Пинегин знал и грустных женщин.
Ну, у одной были глисты,
А у другой типа кисты,
А третья месяц без мужчины-
Грустили все не без причины.
Но эта грусть была особой,
Во взгляде том – любовь до гроба.
Она лишь глянула – то Он!-
Конкретно принц со всех сторон,
Там цепь златая, перстень есть,
На распальцовке типа весь,
Литой бицепс, в глазах мороз-
Герой ее девичьих грез.
Так что, послал он эту Валю
На хер или еще подале.
Подсел галантно в сей же час
К хозяйке этих грустных глаз,
И все мужское обаяние
Конкретно приложил к Татьяне:
Объятья, разные слова,
Почаще водку подливал,
Ей ручку на плечо ложил,
Ласкал и голову кружил,
Кружил Татьяну в ритме танца-
Короче, понесло засранца.
Потом на кухне целовал,
А после – в памяти провал.

Проходит время. Вот зимой
Читает он одно письмо.
И стало так ему херово,
Да вот оно, из слова в слово:
            -Я вам пишу, и даже более:
Беременная я от вас.
Вам надо бы жениться, что ли,
Коль если вы не пидарас.
Сначала я аборт хотела.
Конечно, это просто сделать,
Но осуждать ты погоди-
Вдруг после не смогу родить.
Короче, скоро стану мамой,
Здесь доля вашей есть вины.
Не женитесь – я заявляю прямо:
Вы на хер нам с дитем нужны.

И, прочитав письмо Татьяны,
Слегка Пинегин о*уел,
С семи утра валялся пьяный,
Курил и ни хера не ел.
Ну не готов он стать отцом!
Однако ж, типа, подлецом
И негодяем не был сроду,
Короче, не был он уродом.
Еле жив, почти что в коме:
Бля, ну ни хера не помню!
Там вроде был еще Володя,
Так этот был при Ольге, вроде,
А она, как ни пьяна,
Не пустит влево пацана.
Серега был еще поддатый,
Все гениталии в салате,
Но даже он, коль Валя здесь,
Едва ль отважится на секс.
Ну не помню ни *уя,
Как Татьяне вставил я!

И от мысли от такой,
От таких переживаний,
Тут уж стало не до Тани-
Он надолго впал в запой.
Пил до рвоты, до усрачки,
До соплей и до горячки.
Май прошел в угаре пьяном,
Новость до него дошла,
Что на майские Татьяна
Укатила из села,
С чемоданом, и притом,
С весьма заметным животом.

Проходит время. Боль все тише.
Лишь изредка кольнет слегка.
Пинегин из запоя вышел,
Опять румянец на щеках,
Здоровый дух в здоровом теле.
А где-то через две недели
Зовут его на пьянку, что ли,
Там типа юбилей у Оли.

Гостей там было до хера:
Соседи с ихнего двора,
Все школьные друзья, подруги,
Знакомые со всей округи.
Сидели чинно, ели, пили,
Ни рюмок и ни морд не били,
И иногда, устав жевать,
Ходили в залу танцевать.

Пинегин был мрачнее тучи,
Предчувствие дурное мучит,
На морде мысль отражена:
Татьяна – что с ней? Где она?
Там гости пели под гитару,
И всяка тварь имела пару.
Все парами, а он один-
Нажрался, словно сукин сын,
И от тоски потупя взор,
Пошел перекурить во двор.

Вдруг, глядь, там баба – никакая,
Согнувшись раком у плетней,
Одна, едва стоит, рыгает.
Пинегин подбегает к ней,
Ей джинсы рвет с крутого зада,
Упругий член свой достает,
И слышит слабое: не надо…
Достал, пристроился, сует,
И ощущает, что вогнал
Ей непосредственно в анал.
Сует еще, пихает снова,
А ей, видать, настоль *уёво,
Что, в общем-то, по барабану тут,
*бут ее иль не *бут.

Вдруг на крыльцо выходит Членский.
И тут же вопль раздался женский.
Вот включен свет, что ж перед ним?
Глядь, у Пинегина интим.

И все бы ничего, да только
Пред ним растерзанная Ольга!
Тут сцена, как из «Ревизора»:
Она, чтоб скрыться от позора,
Пытается трусы надеть-
Пинегин продолжает еть,
Войдя во вкус, в настрой и в раж-
Такой пикантный антураж.

Не в силах Членский снесть подляны:
Коль ты мужик, то на поляне
Под утро стрелку мы забьем,
Ну а пока, короче, пьем.
Ты только отойди от Оли.-
Пинегин жопу отпустил,
С большой готовностью, тем более,
Что две минуты, как спустил.
Платком ей вытер между ног,
А Членский выдал монолог:

-Я вас любил. Без вас мне будет плохо,
Голимо мне, понятно и ежу.
Вы ж кинули меня, как фраера, как лоха,
И я от вас красиво ухожу.
Нет, я не Шварц, не Горец и не Бэтмен,
Не Пушкин, типа, для дешевых слов.
Я вас любил в натуре и конкретно.-
Пусть любит вас теперь другой какой-то лох.

Мрачны от этой карусели,-
Ну надо же, такой облом!
Зашли все трое, молча сели,
Сидят за праздничным столом.
Володя Членский ковыряет
Лениво вилкой в гуляше,
Но рана, блин, не заживает,
Но так паскудно на душе,
Но гложет Членского обида:
Как мог он? Как она могла?-
И с криком: Сука! Падла! Пидар!-
Срывает скатерть со стола.
Посуду бьет, хватает ножик-
Ударила в мозги моча,-
И бьет Пинегина по роже.-
Пинегин кисло отвечал:
Мол, типа, извини, Володя,
Мол, я не знал, что то она,
По ходу, перебрал я, вроде,
Мол, на хер мне она нужна,
Слабо там было освещение,
И я при всех прошу прощения.

А Членский, сука, дальше грузит:
Порву тебя, как шапку – Тузик!
Хоть прямо щас идем на стрелку!
Я тебе, *лядь, сломаю целку!
Мне по хер, щас иль по утру
Я *уем нос тебе утру!
Видали мы таких мудил!-
Пинегин молча зарядил
Ему конкретно прямо в дыню.-
Володя стулья опрокинул,
Упал и, закатив глаза,
Лишь ножкой дернул два раза,
И со словами: Пидарас ты…
Володя вмиг откинул ласты.
Свершилось. Гитарист-певец
Нашел безвременный *издец.

Тут начался такой замес,-
Никто не пьет, никто не ест,
Все суетятся бестолково,
Полезли в дверь, через окно,
Уже и местный участковый
Пытается достать блокнот:
Преступник тут, и труп в наличии.-
Однако, пьян – до неприличия.

Хотя там пара обормотов
Пытались руки заломить
Пинегину – тот апперкотом
Унял их неуместный пыл,
Участку в ухо зарядил,
Едва того не замочив,
И в тот же миг исчез в ночи.
С тех пор его во всей Тавриде
Никто и никогда не видел.

Я этим летом ждал парома,
Пил пиво прямо из горла.
Гляжу, блин, силуэт знакомый,
Но не из нашего села.
Пинегин, ты ли? Вот так встреча!
Ну, что ты? Как ты? Где ты, блин?-
-Да так себе, живу один,
Рассказывать особо нечего.
Тогда поинтересовался я:
А где же все твои друзья?

-А, то отстрелены, то сели,
Давно мой бизнес прогорел,
Щас голодаю, в самом деле-
С субботы ни хера не ел.
Два года, как пропил гитару,
Зимой остался без ноги,
Ну, собираю стеклотару,
Ушла квартира за долги.
Так что, живу я в грязи и
В говне и безобразии.
-А что Татьяна? Не встречал?-
Пинегин тихо отвечал:
-Татьяна замужем, в Одессе,
Но ездит иногда сюда.
Я как-то раз на Херсонесе
Ее случайно увидал.
Я мелочь там сшибал на пиво,
Гляжу – по-моему, она,
Вся из себя, стройна, красива,
Но вновь печально-холодна.
Увидела меня, узнала,
Бежит от самого причала,
И обняла меня – такого,
И что сказала, слово в слово:
-Я вас любила, как девчонка,
Но коль другой меня с ребенком
Поднял из грязи и говна,
Я буду век ему верна.
Заплакала. Стоит и плачет.
Видать, что любит, не иначе.
Я столько причинил ей зла,
А любит все ж меня, козла.
А тут и муж идет поддатый,
*ля, весь в наколках, весь в крестах.
Его охранник, хер мордатый,
Сломал мне ногу в двух местах,
Мол, типа, я ее обидел.
С тех пор Татьяну я не видел.
Пинегин сплюнул: Жизнь – говно.
Я выгреб мелочь из штанов,
Отдал полпачки сигарет:
Пока. Увидимся. Привет.

Ну что ж, о том судить не мне,
Кто виноватый там, кто правый.
О жизнь! О времена! О нравы!
А может, истина – в вине?