Из цикла Байки деда Никиты

Встреча первая. (прозошла она около 20 лет назад).

Когда я родился? Ой, дочка, не видно из сегодняшнего дня даты рождения моего. Можно сказать, что ровесник века я. В самом начале прошлого столетия меня на свет мать воспроизвела. Вот, считай, более девяти десятков годков уже оттопал по донской земле. Всего навидался, много насмотрелся. Не приведи господь, сколько!
- Что же запомнилось вам больше из жизни своей длинной, дедушка?
- Много запомнилось, касатушка. Не хватит газетки твоей, чтоб все высказать. Много выстрадано, много вывеселено. Слезы и веселье в жизни рядом идут. А как иначе? Иначе сердце не выдюжит человечье.
Помню и семнадцатый год. Правда, мальчонкой тогда еще был, это как подросток по нынешним временам. Суровое было время. Никто не знал, как жить, тыкались туды-сюды от незнания как слепые котята. Чутьем дорогу определяли. С красными флагами, с песнями рвались в светлое завтра и ить получалось…
Да и при колхозах после тридцатых жить начали, да вот война эта!!!… Тудыть ее в кочерыжку!!! После войны только на ноги поднялись,… а дальше и вспоминать не хочется. Ты все сама знаешь. Полный раззор пошел по Руси…
Но давай о другом расскажу, о соседе своем – Митрии, внучонке соседа Николая Сидоровича. Намедни он возвернулся домой из города. Деревенька-то наша совсем обезлюдела. Конечно, народ еще есть, да остались одне старики да старухи. А тут Митька. Уже событие!
Ну вот, на своей машине он приехал. Просто кум королю, сват министру. Явился не один, с женой! А она, - чисто боярышня! В мехах вся, да побрякушках всяких. А у Мити-то лицо светится, очень он, значится, гордится, что при всем параде прибыл.
Я, по-стариковски, полюбопытствовал. Начал его пытать. Как же, говорю, до жизни такой дошел? Ну, просто принц принцем прибыл!
Ой, что тут началось! И так и эдак выпендривался передо мной Митяй. Показал мне, старому, машину. Машина та, знатная - просто дворец на колесах. И магнитофон там есть, и холодильник (это по-нашенски). По-ихнему, бар называется. Я, конечно, таких ненашенских слов не знаю, но бутылок там заморских много было.
Ну вот, взмахнул, значит так гостеприимно Митька-то передо мной рукою, выбирай, мол, любую. А я что, я выбрал самую маленькую. Много ли нам со старухой надо! Кока-кола называется. Смотрю на Митрия, а он глаза вылупил и на меня пялится! Ну, думаю, видно самую дорогую оттяпал! … Поблагодарил я его конечно – и домой пошел.
Старуха под такую оказию блинцов напекла, закуску, соответственно, поставила. Сели мы с ней вечерять. Я по рюмашечке и налил. Господи, до чего хороша наливочка-то оказалась! Так и пошла играть по кровям. Вот люди живут! Молодец, Митька, хорошо зарабатывает, видать.
Утром чуть свет разбудил меня гомон в соседнем дворе. Выглянул я и обомлел. Весь двор бабами забит. И моя старуха вскинулась. Телешом летит, сапог не надев. «Горе видать у них», - причитает. Засобирался и я. С испугу никак в штанину не попаду. Тут влетает моя старая, мимо меня пронеслась, как ветер, с ног чуть не сбила, и к комоду. Выхватила кошелек и назад. Ни слова, ни полслова. Глаза полоумные, запыхалась вся. У меня сразу мысль сработала, никак на венок собирают.
Пока я «скоренько» собирался, народ подтягиваться начал. Слышу, плетень затрещал уже. Я в дверь, а мне навстречу моя половина. Идет, ног не видит. В руках – куча барахла. Свертки какие-то, пакеты, а сбоку колготки теплые по земле волочатся. Господи, думаю, где это она эдак-то разжилась. У нас же магазин в семи километрах.
Пока я это так рассуждал, моя добытчица все же грохнулась посередь хаты, за штанину колготок, видать, спотыкнулась. Не стал я уже поднимать ее, вижу, не ушиблась, сама поднимется. И во двор…
А там! Ну, чистый базар. По всем плетням добро развешано. Сраму-то, трусы женские. И… как же их? А! И лифчики прозрачные такие, на ветру полощутся. Отродясь я не видал на моей зазнобе эдакой красоты. А бабы-то наши чисто с ума посходили. Рвут дружка у дружки одежку из рук, примеряют, прикидывают. Меня тоже азарт взял, как увидал панталоны мужские. Кинулся к себе домой.
 А бабка-то моя, как зверек пойманный, за спину чего-то прячет и так умильно смотрит на меня: «На, говорит, дед, купила тебе мужскую пару». И протягивает белье синее. Ну, точка в точку, как я хотел.
Увидел я в ее руках и то, что прятала. Лифчик это оказался. Ну, клушка! Ну, наседка! На что, вопрошаю, ты его одевать-то будешь?
Ну, да ладно, пусть позабавиться на старость лет. Молоденькая-то не видала ничего. Одне детские мордашки сопливые. А справная была, что лебедь белый… Эх, годы! Что летите так быстро, что стая перелетных птиц. Куда нас торопите?...
Извини, дочка, взгрустнулось чтой-то. А ведь все самое главное еще впереди. Оказывается, этот самый сорви-голова Митька, организовал в городе закупочный какой-то кооператив. Ну, это я по-нашенски. Это все мне старуха моя потом поведала. Вот, говорит, ездит он по деревням нашим и что где в избытке, скупает. Значит в городе каком платьев женских много, он покупает и туда где их нет везет. А у нас же в деревне ну ни черта нет. Магазинишко последний уже лет как семь назад сгорел. Слушаю я ее, а у самого, не поверишь, слезы умиления на глазах закипают. Это значится наш Митяй о нас, стариках, да о родном хуторе заботится. Прямо ведь к порогу доставил все, стервец такой…
Зашумел я тут на старуху свою. Надо, мол, поблагодарить человека. Мотался все же по городам, что ж, задарма что-ли! Иди хоть сотню какую ему за труды добавь. Гляжу, любезная моя глаза прячет. Да что с ней разговаривать! Я за дверь. Решил сам поблагодарить парня. Народ со двора уже почти разошелся, да и товара осталось чуток.
Подхожу к Митрию. Спасибо, говорю, сынок. За заботу о нас, стариках. За доброту твою. А жена евонная, смотрю, пакет с деньгами прятать начала. И тут мне как даст в голову-то! Подошел я к панталонам, что еще висели на заборе, да на цену глянул… Свет померк в моих старых глазах… Вспомнил кучу барахла в руках жены своей. Господи! Да старуха моя все «смертные деньги» на покупки эти распылила. Стою, поверишь, и дыхнуть не могу.
Вот, дочка, сто лет мне в обед, а ума так и не накопил. Старый я осел, все живу, все верю в доброту человеческую.
А может, и не интересно людям рассказы мои слушать? Разбередила ты душу мою умильную. Много чего еще поведал бы. Спроси у народа разрешения. Если интересно, всю жизнь свою пропечатаю. Спроси обязательно!