Роберт Сервис. Сочельник зверолова

Рукой незримой зажжена,
Над Глухоманью с высоты
Сияет полная луна,
А небо и земля пусты.
Вокруг – застывшая тайга,
В безлюдьи вера чуть жива,
Вокруг – снега, снега, снега...
Канун Святого Рождества.

Я здесь, в безжизненной стране,
Отверженный, как Вечный Жид,
Друзья не помнят обо мне,
Как мёртвый, я людьми забыт;
Да – с глаз долой, из сердца вон...
Наверно, лучше будет так;
Я в этой жизни обречён
На одиночество и мрак.

Сижу я, трубку запалив,
У очага. Чуднее нет,
Когда нахлынут, как прилив,
Воспоминанья давних лет.
Сочельник, ёлка, ребятня,
Подружки синеокой взгляд...
Неужто это про меня –
Лет пятьдесят тому назад?

А сорок лет назад она
Глядела прямо мне в глаза,
Так безоглядно влюблена,
И взгляд туманила слеза;
Пьянила нежность, как вино,
Слились в объятиях уста...
Всё это было так давно –
Рождественская Ночь свята.

Но время шло. Не одолев
Разлад семейный – прячь не прячь –
Расстались мы. И взрослый гнев
Душил сильней, чем детский плач.
Кто был виновен? Всё равно.
Обманом ложь не превозмочь.
Забыто и погребено.
Прости меня, Святая Ночь.

Незримо годы протекли.
Ты умерла... Прости, прости!
Я верю – дети подросли,
Детей успели завести.
У ёлки пляшут и поют,
Отца не помнят своего,
По мне слезинки не прольют –
Грустить не стоит в Рождество.

Ободран стужей догола,
Лежит простор, как неживой.
Душе погибель без тепла –
Один тоскливый волчий вой.
Старуха-Смерть, подай приют
Ледышке сердца моего...
Я слышу – ангелы поют,
Грядёт Святое Рождество!

THE TRAPPER'S CHRISTMAS EVE

It's mighty lonesome-like and drear.
Above the Wild the moon rides high,
And shows up sharp and needle-clear
The emptiness of earth and sky;
No happy homes with love aglow;
No Santa Claus to make believe:
Just snow and snow, and then more snow;
It's Christmas Eve, it's Christmas Eve.

And here am I where all things end,
And Undesirables are hurled;
A poor old man without a friend,
Forgot and dead to all the world;
Clean out of sight and out of mind...
Well, maybe it is better so;
We all in life our level find,
And mine, I guess, is pretty low.

Yet as I sit with pipe alight
Beside the cabin-fire, it's queer
This mind of mine must take tonight
The backward trail of fifty year.
The school-house and the Christmas tree;
The children with their cheeks aglow;
Two bright blue eyes that smile on me...
Just half a century ago.

Again (it's maybe forty years),
With faith and trust almost divine,
These same blue eyes, abrim with tears,
Through depths of love look into mine.
A parting, tender, soft and low,
With arms that cling and lips that cleave...
Ah me! it's all so long ago,
Yet seems so sweet this Christmas Eve.

Just thirty years ago, again...
We say a bitter, last good-bye;
Our lips are white with wrath and pain;
Our little children cling and cry.
Whose was the fault? It matters not,
For man and woman both deceive;
It's buried now and all forgot,
Forgiven, too, this Christmas Eve.

And she (God pity me) is dead;
Our children men and women grown.
I like to think that they are wed,
With little children of their own,
That crowd around their Christmas tree...
I would not ever have them grieve,
Or shed a single tear for me,
To mar their joy this Christmas Eve.

Stripped to the buff and gaunt and still
Lies all the land in grim distress.
Like lost soul wailing, long and shrill,
A wolf-howl cleaves the emptiness.
Then hushed as Death is everything.
The moon rides haggard and forlorn...
«O hark the herald angels sing!»
God bless all men - it's Christmas morn.