Женская доля

«Терпи», — как часто я слышала это слово от своей прабабушки! Тогда не задумывалась о том, сколько смысла вложено в эти пять букв. В детстве жила сказками, в юности — сердечными романами, в которых героини были красивы и легки, удачно выходили замуж, жили в достатке и любви. И только совсем недавно всё чаще стала прислушиваться к женским разговорам: у той муж пьет, эта внуков и детей одна тянет…  «Проживем», «не пропадем», «выдержим» — вздыхают женщины. И я всё чаще вспоминаю бабушкин наказ — «терпи». И мне кажется, что с этим словом на устах по извилистым дорогам жизни бредет большинство женщин…

***«Кто работы не боится, без хлеба не останется»***
Все знакомые восхищаются стойкостью Фаины Григорьевны. Ей уже 75, а «бегает» она, как молодая. Без остановки. То ремонт в квартире делает, то субсидию очередную оформляет, то соседям помогает. А летом у нее — дача. Рано-рано утром, когда солнце еще спит, она, закинув грабли за плечо, отправляется обрабатывать свои шесть соток. И всегда — дожди или засуха — собирает с них щедрый урожай.
Удивляются люди: может, она какое слово волшебное знает? А секрет прост — Фаина Григорьевна в прошлом была женой агронома в богатом колхозе. Он и научил её многим премудростям. Но о том времени она вспоминает редко и скупо. У кого-то хоть молодость была счастливой, а она в 26 схоронила мужа и осталась одна с четырьмя дочками на руках.
В 70-х годах вместе с семейством Фаина Григорьевна перебралась в Отрадный. Выделили им комнату в бараке. В то время женской работы в городе было немного — она не побоялась и мужской. И если женщины чаще ходили в цветастых платочках да в юбках, то её дети привыкли видеть мать в закопченном рабочем комбинезоне. Несмотря на тяжелый труд, жили бедно. Так бедно, что младшая дочка впервые попробовала курицу только когда вышла замуж за буровика. А до того не по карману была семье такая роскошь. И всё же своих дочерей Фаина Григорьевна вырастила здоровыми и работящими, да вот только разъехались они по всей стране, нарожали детей, зажили своими семьями.
Совсем одна осталась Фаина Григорьевна, да только некогда ей унывать. Не разрешает она себе этого. Несколько раз в год навещают её дети да внуки. Вот, и на мартовские праздники приехали. Уж столько народу набилось в двухкомнатной квартирке — четыре дочери с мужьями да семь внуков. Негде ступить. Уплетая бабушкины пирожки, молодые обсуждают, как выросли цены, сетуют на то, что работы не найти.
— Кто не боится работы да руки не стыдится запачкать, без куска хлеба не останется, — строго отвечает Фаина Григорьевна.
И нечего молодежи на это ответить. Они знают, как трудилась и до сих пор трудится их бабушка.

***«Завтра же разведусь!»***
Ночь. Настойчивый стук в дверь. Смотрю в глазок — да это же Надежда, соседка моя. Открываю. Та вся в слезах:
— Спрячь меня, спрячь от него!
Я сразу догадалась, что «он» — это горько пьющий муж Николай. Невольными свидетелями далеко не мирной жизни этой пары еженедельно становятся все жители нашего подъезда. Что поделаешь, «хрущевские» дома — никакой звукоизоляции.
Николай работает слесарем, и сама обстановка на работе располагает к питию. Каждый раз, когда он возвращается домой «навеселе», жена встречает его упреками, а он ей в ответ:
— Дура ты, Надька, мужики ж не поймут, если откажусь, — возмущенно гремит он на весь подъезд.
Так и живут, потому что если иначе — «мужики осудят». А уж если упреками жена мужа заест, то он решает проблему просто — поколотит её и спать.
— Разведусь с ним, завтра же разведусь! — возмущается Надежда, пока я прикладываю к ее распухшей щеке лед.
Молчу. Подобные слова я слышала уже много раз. Уложила её на диван, а под утро слышу — шуршит. Халатик накинула, виноватым шепотом мне, будто оправдываясь, поясняет:
—  Пойду своего кормить. Голодный, наверное, проснулся!
Я знаю, что будет дальше. Надежда достанет из-за шкафчика заветную бутылочку с «лекарством» и будет опохмелять мужа, охая и причитая над ним, «больным». Так уже было много раз. А через неделю снова побежит по соседям, причитая о своей горькой судьбе…


***«Опостылело!»***
Лилия Николаевна шьет. Кажется, что вся жизнь её протекает под стук  машинки: «тук-тук-тук,  тук-тук-тук, тук-тук-тук»… О ней так и справляются у соседей: «Это в вашем подъезде женщина хорошо шьет?» И в любое время у её двери можно заметить кого-нибудь со штанами в руках — подшивать. А какие замечательные костюмы, платья, блузки выходят из-под её рук. Так вот она и нашила на высшее образование для сына да на свадьбу дочке.
Определила детей, пора и свою жизнь устраивать. Вышла второй раз замуж. И тут же швейная машинка была убрана в кладовку. Мужичок её простой работяга с зарплатой тысяч семь. Мало, но выжить хватит.
Как-то я встретила Лилию Николаевну в ателье — она принесла перекраивать юбку.
— Неужели машинка сломалась? — спросила её.
— Да я на неё и смотреть не могу — лучше уж заплатить, чтоб сшили, чем самой. Опостылело!
Недолго отдыхала Лилия Николаевна. Зять её потерял работу, загулял с горя, а дочка осталась одна с малышом на руках. И она снова села за машинку. «Тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук…» — слышно день и ночь из-за её двери. Это ничего, что болит спина и глаза слепнут. Она справится. Нашьет ещё и на свадьбу внука. Так надо.


***«Не пропадем…»***
Роды были тяжелыми. Но Раиса справилась. Теперь ей не терпелось увидеть ребенка.
— Где мой сын? Можно я на него посмотрю? — спрашивала она у молоденькой медсестры, на что та лишь смущенно опускала глаза. — Он жив, с ним все нормально?
В палату вошла врач, тихо присела рядом, взяла взволнованную женщину за руку:
— Он жив, но… Похоже, у него синдром Дауна.
Тихие слезы потекли по щекам молодой матери.
— Это излечимо?
— Современная медицина не стоит на месте…
Когда все ушли, заговорила соседка по палате:
— Рай, ты знаешь, от такого ребенка можно отказаться. Прямо здесь, в роддоме. Подумай, это тяжкая ноша. Никто тебя не осудит…
— Я никогда не пойду на это.
Муж, Вячеслав, принял решение жены молча — без одобрения, но и не осуждая.
— Не пропадем… — сказал он, растерянно заглядывая в маленькое сморщенное личико своего первенца. Вроде ребенок как ребенок, с чего они взяли, что он болен? Может, врачи ошиблись? Все ошибаются…
Но время показало, что никакой ошибки не было. Их дитя было подобно растению. Жизнь рядом с больным становилась всё более невыносимой. Вячеслав все чаще стал задерживаться на работе, возвращаясь поздно ночью, пропадал где-то в выходные, а однажды и вовсе не пришел домой.
— Люблю другую, — тихо сказал он Раисе на следующий день, — но я не оставлю вас, буду помогать…
Женщина приняла это известие с удивительным спокойствием, будто предчувствовала нечто подобное. И только ночью, оставшись наедине с больным сыном, разрыдалась в подушку. Ребенок, будто чувствуя настроение матери, стал тихо подвывать ей, как раненый щенок. Он выл всю ночь, а к утру затих — маленький, бледненький комочек. Почему-то это его поведение не столько напугало ее, сколько растрогало — он чувствует как человек. Она уверена, его можно вылечить — главное, найти хороших специалистов…
Раиса обменяла трехкомнатную квартиру на малосемейку, на вырученные деньги объехала полстраны. Она добивалась встреч с самыми именитыми профессорами, но те лишь разводили руками, глядя на ребенка. Но она верила, не сдавалась, находила редкие книги по коррекции заболевания.
В квартирке она соорудила уголок для сына — там разнообразные конструкторы, специальные счеты, занятный алфавит. Ценой огромных душевных и физических усилий она добилась того, что ребенок начал читать по слогам. Врачи, которые убеждали мать, что случай безнадежный, только удивленно качали головами.
Однажды подруга как-то спросила её:
— Не жалеешь, что сына оставила? Может, по-другому сложилась бы судьба-то…
— Не сложилась бы. Я бы не могла жить, зная, что моя кровинушка в каком-нибудь интернате. А тяжело, говоришь? Бог каждому дает ровно столько, сколько он способен выдержать…