Поток внучатого сознания. Засыпая

С Жегловым на развалинах, на граф...
мы пили водку...
Тлела полуношница...
Пропела вдалеке: «Вставайте, граф!..»
какая-то беспутная молошница.

У Глеба было в Альпах
место встреч.
Тянул он золото на драге с Магадана.
Антуанетта, поправляя с плеч
причёску,
усмехалась над шалманом.

Который притащился на волне,
скорей на пене...
Граф на пену дунул:
«Как хорошо жить целым,
и вполне
я разделяю бульбинскую думу...»

«За Думу ты пойдёшь на эшафот?» -
спросил спросонья
Розенбаум у Кобзона.
А тот всё набивал гармонь ботфорт.
«Гармония моя» - вздыхал резонно.

Ему Ваганьково кормилось прямо с рук,
он разделял и властвовал в Дубровке...
По небоскрёбу, по стеклу
Паук
измерил трёхлинейную винтовку.

Ровесников следы тянулись вслед,
не только красных,
но и бунд-армейцев...
Волчицы с Ромом отошёл послед...
И затевались игры арамейцев...

В обломском доме
обломилась ось,-
так об неё собачились медведи.
И Оська одинокий, словно лось,
В бараке, харкая стихами, цвета меди,

твердил одно:
«Я знаю, я вернусь,
не через год
и не через полгода.
На джонке по Янцзы своей качнусь,
была бы в доме Долина погода...»

А там, развеяв парус в облаках,
помчится «Мир», фок-мачтой упираясь
в держащих на натруженных руках
магниты мин, в расТОПКЕ умирая...


И Адмирал у вспененной кормы
прикажет Патриарху:
«Ты с собором,
чугунной набережной, за Кронштадт прими
всё покаянье...»
«Как красив твой город,

О, Искупитель, ты паришь над ним.
Арпуадор внизу ласкают волны.
Сюда стремился спелый гражданин
С тельцом на шее,
Ты его не помнишь?»

Не доскакал скакун, беглец...
Шакал
из кобуры достал наган отменный...
Царь, Дутов, Гумилёв
и Марк Шагал
лишь воспарили,
но не на коленях.

Испили Чаши, чокнувшись почти,
как милый Чонкин
со своей подругой...

Опять Гайдар, «На графских»...
«Дед! Прочти...»
Опять я с Глебом,
Всё идёт по кругу...
***