Сквозь руки жгут есенинские буквы

Я редко прихожу в тот дом, не в нём
вина – закон: чем далее тем реже,
распалась связь народов и времён
и круг друзей жизнь на сегменты режет.

Тут собирался моложавый люд,
жила тут девушка – такая крошка,
из вин – портвейн, из лучших блюд –
с сольцой, с водой размятая картошка.

Приятель на меня похож, точь-в-точь,
но был приятней к маршу Мендельсона
и родилась в том доме чудо-дочь,
лицом с отцом своим – одна персона.

Я посещал, аукался, играл
и песню пел про «клён ты мой опавший»,
ей кукол складывал за интеграл,
пока не обозналась дочь с папашей…

Поколесило по родной стране,
потом не нужен стал – по загранице,
познал я толк в закусках и в вине,
и в женщинах Берлина, Берна, Ниццы.

И вот я снова здесь, мы пьём втроём,
ваш смех толкает быль на небылицы,
мой бог – зачем на свете мы живём,
нет зимних гнёзд у перелётной птицы.

Всё поменялось, постоянства тон –
стеллаж, как исключение из правил,
где в том порядке каждый том,
что скоро десять лет, как я расставил.

По книгам замечаю их простой –
для чтения всем не хватает лени,
стоят: запылено Лесков, Толстой;
совсем не читано – трёхтомный Ленин.

Вот незадача, замечаю вдруг,
что мой подарок вроде как потерян,
но говорит с супругою супруг:
дочь даже в школу носит том в портфеле.

Девчонка знает что предпочитать,
малыш взрослел, а не её игрушки.
Заветные стихи хранит тетрадь,
которую хранить дано подушке.

Читая осень, ветра резкий свист –
с испуга вдруг моргают даже куклы,
не прикрывай ладонью книжный лист –
сквозь руку жгут есенинские буквы!