Ваджрапани

Вместо эпиграфа: «Однажды Будда, путешествовавший с учеником, повстречал двух людей, с жаром споривших друг с другом о существовании Бога. Будда, отойдя с тем, кто считал, что Бог есть, внимательно выслушал его, похвалил и привел еще тысячу и один аргумент в пользу его мнения. Спорщик, довольный собой, удалился. Потом Будда побеседовал и с утверждавшим, что Бога нет. Ободрил его словом и привел еще тысячу и один аргумент, подтверждающий правоту говорившего. И тепло с ним попрощался. Изумленный ученик обратился к Будде с вопросом: «Как же так, Учитель? Один утверждал, что Бога нет. Другой – что Бог есть. И вы с обоими оказались согласны!»
–«Ты молодец, что спросил об этом...» - живо отозвался Будда».

Мне определенно не везет. У моего постоянного клиента новая пассия. Молоденькая грудастая студентка с экзотическим именем Влада. И чем его прежняя Маринка не устраивала? Красавица, умница, характер – золото, фигура – на уровне. Что ни говори – умеет Борис Аркадьевич спутниц себе выбирать. Каждый новый кадр – хоть на обложку глянцевого журнала, хоть в Голливуд!
Нет, Влада тоже девушка неплохая. Без капризов и обычной бабской стервозности, что уже редкость. Улыбка у неё обворожительная. Вот только есть один пунктик, который все портит лично для меня. Увлекается девочка... эзотерикой всякой, будь она неладна! Хобби у всех есть. И это неплохо. Вот и Владе бы – поставить бронзовый тибетский канделябр (сработанный неизвестным бурятским умельцем этак в конце двадцатого века) на прикроватную тумбочку, да и воскурять благовония. Под портретом слоноголового бога Ганеши. Который слыл шибко грамотным, потому и ходил с отломанным бивнем. Глядишь, и ей хорошо, и в спальне атмосфера приятственная.
Но нет же!
Потащила босса в самую что ни на есть азиатскую тьму-таракань. Ну, а куда он, туда и я. Хотя сильно сомневаюсь, что кто-нибудь из конкурентов в такую глухомань киллера подослал. Если уж кому судьба сгинуть в местных пустынях-горах-джунглях, – то скорей от укуса малярийного комара. Или вполне здорового болотного аллигатора. Еще можно какую-нибудь экзотику обратно в Россию-матушку контрабандой провезти. В собственном кишечнике. И потом благополучно загнуться от нее дома. Но от всех этих напастей телохранитель не спасает. Как говорится – не мой профиль!
А хорошо все-таки было с Маринкой. Горные лыжи – вот увлечение достойное девушки олигарха! Коротал бы я сейчас вечера тихонько в баре милого кукольного швейцарского городка. Потягивал бы через соломинку орандж джюс... А то и текилу с лимонным соком... И наслаждался бы классическим горным пейзажем и удивительно чистым морозным воздухом во время редких вылазок на природу.
Вместо этого я тащусь по крутому каменистому склону, навьюченный как мул кофрами с аппаратурой для фото и видеосъемки. Кислорода не хватает, солнце жарит вовсю, все умные люди под навесами сидят, чай пьют. Несмотря на то, что из одежды на мне лишь штаны да футболка, пот льет так обильно, что мама не горюй! Время от времени восторженная Влада подбегает, меняет один навороченный девайс запечатления окружающей действительности на другой и вновь упархивает легкой птичкой. Шеф кряхтит, но упорно следует прихоти новой возлюбленной. Не забывая по пути восторгаться видами вершин и глубиной познания древними мудрецами законов бытия. Ему тоже нелегко. Организовать такую экскурсию, да еще с гидом, свободно говорящем на русском... Возможно, и сам уж не раз помянул Мариночку добрым словом. Да теперь куда деваться... Как говорят друзья-альпинисты - горы горам рознь!

Наконец добрались до очередного шибко загадочного сооружения. На гребне перевала нас поджидала весьма внушительная каменная ступа. Такими ступами вообще все окрестности утыканы. Ради справедливости скажу, что все-таки не совсем такими. Та, возле которой расположилась наша маленькая экспедиция, имела вид неприступный и грозный. Темный, почти черный цвет камня и рисунки свирепых, украшенных бусами из человеческих черепов, охранников, по одному на каждую из четырех сторон света, отнюдь не добавляли жизнеутверждающих нот в общий образ. Флажки на растяжках, обычно обильно украшающие предмет культового поклонения, и вовсе отсутствовали. Сбросив с себя часть поклажи, я приблизился к мерно тараторящей женщине-экскурсоводу, обретшей, наконец, благодарных слушателей:
«Как вы видите, сооружение сильно отличается от традиционных молитвенных ступ, характерных для северной Индии и Тибета. Темный тон материала, форма, напоминающая вытянутый по вертикальной оси колокол, наличие сложно украшенного шпиля-венца отличают данный памятник архитектуры от более распространенных аналогов. Есть мнение, что возведена ступа первоначально как усыпальница. Изображения грозных воинов-монахов по бокам ступы, несомненно, более позднего, буддистского периода истории. Однако, сам образ Ваджрапани или Чана Дордже, как его именуют тибетские верующие, уходит своими корнями в глубокую древность. Совершенно так же, как классическая троица индуизма Шива, Вишну, Рудра, символизируют соответственно акт творения, процесс сохранения мира, и, как ни печально, его неизбежное и полное разрушение, другая, буддистская, троица также несет тайный, мистический смысл. В позднем пантеоне Манджушри олицетворяет мудрость всех Будд, Авалокитешвара - их сострадание ко всему сущему и, наконец, Ваджрапани, воин, вооруженный жезлом-молнией, — проявление могущества.
Как и все памятники истории, Черную Ступу окружает флёр легенд и таинственности. Самым популярным среди жителей долины сказанием является легенда о добровольном затворничестве. Согласно преданию, ступа с незапамятных времен служила местом поклонения древних воинов, защищавших горы от нападок злобных демонов-ракшасов. Якобы воин, по соизволению богов сумевший дожить до преклонных лет и желающий вступить на путь просветления, приходил сюда, и ступа открывалась перед ним. Герой входил внутрь и сам приводил в действие сложный замковый механизм, который запирал камень на долгие месяцы, а может быть и годы. Надо ли уточнять, что никто больше не видел в живых людей, отважившихся на отчаянный поступок. Сейчас уже трудно судить о степени правдоподобности легенды, но доподлинно известен факт о приказе местного раджи, правившего здесь в девятнадцатом веке, замуровать врата сооружения. Правитель прославился тем, что, получив европейское образование, по возвращении на родную землю проявил себя как непримиримый борец с невежеством и суевериями. Если присмотреться внимательней, можно заметить контуры, весьма напоминающие очертания дверного проема... Обновление фресок относится к тому же периоду... ».
Дальше мне было уже не интересно. Если присмотреться внимательней – на потолке больничной палаты можно заметить схему Московского метрополитена!
Шеф переминался с ноги на ногу, поглядывая на часы и изредка промокая платком лоб. Зато Влада слушала, открыв рот. Любопытно, как уживается вера в чудеса в современном человеке с образованием и прогрессом. В космос летаем, по Луне гуляем, гены по кирпичикам раскладываем, связаться можем в мгновенье ока хоть с Тунисом, хоть с Гондурасом... А в сказки всё хочется верить. Да был здесь этот раджа, был! Кто ж спорит. Владения свои, небось, обходил в твидовом, не по сезону, сюртуке, и с тросточкой сияющей золотым набалдашником. Прослышал про невесть что. Кладбище – не кладбище, часовня – не часовня стоит на перевале. И решил упорядочить. Сказано – сделано. Наличники каменные срубить, входы замуровать, щели зашпаклевать, фрески заново отштукатурить! И всё! Деловой подход. Ничего лишнего и ни хрена личного!
Конечно, Владе не терпелось зафиксировать чудо всеми доступными средствами. Камеры замелькали в ее руках с такой скоростью, что, казалось, перед нами предстало очередное воплощение многорукой богини Кали. Мой навык в искусстве «принеси-подай» также возрос многократно. Наконец, с фотосессией было покончено и можно было выступать. По другую сторону перевала нас ожидала узкая тропа, прихотливо извивающаяся между пропастей и утесов. Но даже этот вид меня сильно воодушевил. Не так важно, что гостиница, ждущая внизу, больше напоминает сарай, в котором из удобств только широкий топчан да плотное одеяло. И до ближайшего очага цивилизации, где можно принять душ и пересесть на стального коня с кондиционером в салоне, еще пара дней пути. Всё-таки направление «под гору» гораздо милее сердцу усталого путешественника, чем штурм сияющей вершины. К тому же на маршруте вплоть до самой гостиницы не ожидалось ни одной достопримечательности. Что не могло не радовать. Да и откуда им взяться здесь, в месте, где на многие мили вокруг нет приличного человеческого жилья и перенаселенность восточных стран воспринимается как нелепый миф, распространяемый бессовестными масс-медиа.
Первая неожиданность нас поджидала за ближайшим поворотом. Обвал. Семейство приличного размера валунов преграждало наш путь, делая дальнейшее продвижение вперед не то чтобы невозможным, но как-то труднопроходимым. И рискованно-экстремальным.
Борис Аркадьевич, выйдя вперед и бегло оценив масштаб разрушений, тут же засучил рукава и приступил к работе. То есть, предварительно сняв с меня груз, принялся отдавать краткие, по-военному четкие приказы в каком порядке камни, загораживающие нам путь, должны быть оттеснены и низвержены. Под его мерно рокочущий басок и нежные возмущенные попискивания спутницы жизни на данный отпуск, работа спорилась. Через каких-то жалких полтора часа участок трассы «перевал – вожделенный отель» был отвоеван у превосходящих сил природы. Длинный плоский валун продолжал еще лежать поперек тропы, загораживая обзор, но его легче было преодолеть, соорудив импровизированные ступеньки, чем сдвинуть с места хоть на дюйм. Что мной и было предпринято. Взлетев как на крыльях наверх, я даже присвистнул от изумления. Картина, представшая по ту сторону завала, отличалась крайней живописностью. Вторая неожиданность, терпеливо ожидавшая нас за хаотичным нагромождением камней, служила прямой иллюстрацией к восточной пословице «сиди спокойно – и мимо тебя пронесут труп твоего врага». Колоритная парочка, попивающая неспешно чай, видимо в ожидании такого идиота как я, героически побеждающего горы, никак не отреагировала на моё появление. Седобородый дородный старик в белых длиннополых одеждах, с безупречно повязанной чалмой, украшенной металлическими фенечками, держал в руке столь же белоснежную пиалу. Второй, возможно, сопровождающий его слуга, колдовал над примусом, на котором располагался причудливый, кокетливо изогнутой формы, сосуд. Коротко стриженный затылок, наконец, приподнялся от земли, и мне стало видно лицо. Знаете, есть сорт людей, у которых возраст определить не представляется возможным. Им с одинаковым успехом может быть и сорок, и шестьдесят, и, даже, может быть, все семьдесят лет. Второй участник «чаепития в Мытищах» принадлежал именно к этому типу. Скуластое, широкое лицо с узкими щелочками глаз озарилось хитрой улыбкой. В отличие от своего господина, его сопровождающий не был столь аккуратен. Одеяние цвета еще не прилепленного горчичника, обернутое вокруг тела, спадало хаотичными складками, кое-где открывая взгляду исподнюю засаленную рубаху. Я сразу окрестил его ламой. Удобное слово. Одновременно означает и тибетского священника, и вьючное животное, распространенное, правда, на другом краю земного шара.
Тем временем лама сделал радушный жест рукой, как бы приглашающий присоединиться к их посиделкам. Я на мгновенье замешкался, сбитый с толку внезапным приглашением. Но, уже минуту спустя, стоял рядом с экзотической парочкой и, путая русские и английские слова, сбивчиво пытался наладить межнациональное общение. «Лама», сделавший предупредительно шаг вперед от примуса, очень внимательно и, как мне показалось, слегка снисходительно, слушал всю эту белиберду. Потом, движением смуглой ладони остановив мое излияние, просто ответил на родном для меня языке, старательно подбирая слова:
– Мое имя Лопсанг. А моего друга зовут Джалай Сингх.
Окончательно потеряв дар речи, я, как мог, поприветствовал пилигримов. Оставшаяся честная компания не заставила себя ждать, и вскоре мне на правах старого знакомого пришлось представлять своих спутников местным любителям чая. Лопсанг пригласил всех продегустировать древний напиток, однако желающих не нашлось. Всем, как и мне, не терпелось до темноты попасть пусть не под очень основательную, но всё-таки крышу. Пока я помогал дамам спуститься с валуна на тропинку, Лопсанг умудрился завязать разговор с Аркадьичем. Азиат безошибочно угадал, кто в нашей пестрой шайке главный, и теперь степенно что-то втолковывал шефу. Босс - самостоятельный мужик, и заставить его прислушаться к кому-бы то ни было – нелегкая задача. Однако лама справился с такой заковыкой без особого труда. Шеф благосклонно кивал в ответ на слова иноземца. Причем с частотой и амплитудой, коей мог бы позавидовать иной фарфоровый китайский болванчик. По взглядам, изредка бросаемым на меня, было понятно, что беседа напрямую касается моей скромной персоны. Тем временем Джалай Сингх поднялся на ноги и направился в нашу сторону. И мне сразу стало понятно, о чем просит горчичный лама моего работодателя. Каждый шаг благообразному индусу давался с большим трудом. А ведь им с Лопсангом подниматься до перевала. Наши друзья, скорее всего, паломники, коих, мягко говоря, немало в земле индийской. И направляются они, судя по всему, к Черной Ступе. А так как дорога идет в гору, а они с барахлишком, идти им нелегко. А если повстречался им такой гарный дюжий добрый молодец, то чего ж его к делу и не пристроить.
Аркадьич изложил мне мои худшие опасения практически слово в слово. И, думаю, отбрехался бы я от такой сомнительной чести, не встрянь Влада. Она, видишь ли, камеры одной не досчиталась. С уникальными, надо полагать, снимками. Когда только заметить успела! Да я сам проверял аппаратуру и готов поклясться: всё на месте было. Но с вздорной бабой не поспоришь – тут классик прав. Сошлись на том, что я быстренько провожаю молящихся до реликвии, ищу пропажу и в темпе нагоняю основную группу. Пришлось мне с тоской провожать взглядом удаляющиеся спины товарищей. И помогать почтенному Сингху взбираться на камень, пока его верный Санчо Панса паковал вещи. Надо сказать, я ожидал, что задача моя будет куда более трудной. Индус вполне сносно преодолел препятствие. А когда мы миновали поворот, и вовсе перешел на уверенный бодрый шаг. Нагнавший нас Лопсанг вручил мне заплечный мешок, оказавшийся неприятно увесистым. Сам он нес его брата близнеца совершенно непринужденно, будто тот был наполнен лебяжьим пухом.
Уже на подход к цели лама цвета пожухшей листвы деликатно потянул меня за рукав.
«Сейчас будет деньги клянчить», – сделал я прогноз, поглядывая на тибетского пигмея с Джомолунгмы жизненного опыта бывалого путешественника. Но я ошибся. Всё, о чем попросил меня паломник – участие в ритуале. Он поведал мне, что седобородый старец – воин-сикх, последнее желание которого - поклониться святыне, почитаемой его единоверцами. По традиции в религиозном действе должны участвовать трое. При этом нельзя прерывать молящегося, а, напротив, всячески помогать ему, пребывая в молчании и благочестии. Он сам должен подать знак, что ритуал завершен. После троекратного повторения священного звука «Оум» следовало склонить голову как можно ниже, а глаза зажмурить как можно крепче. Эту сентенцию мой наставник повторил трижды.
Видимо, бритый оратор обладал способностью гипнотического внушения. Иначе я никак не могу объяснить себе то, что уже через минуту его разглагольствований, я поймал себя на том, что киваю в ответ на слова аборигена также, как Борис Аркадьевич. Меня уже абсолютно не волнует, что нагнать своих я смогу только завтра. И даже более того. С юношеским жаром я разделяю идею поучаствовать в красивом древнем обычае. Совсем как Шурик в «Кавказской пленнице».
Пока мы обсуждали подробности предстоящей мистерии, сикх не терял времени даром. Он устроился на аккуратно разложенном перед ступой коврике в «позе алмаза». Тихо, почти шепотом, он творил молитву. У его коленей ярким пятном выделялась аллегорическая схема духовного мира, как его представляют себе жители Индостана. От Влады я знал, что подобная мандала – верный помощник в медитации.
Пока старец настраивался на беседу с высшими силами, мы с Лопсангом разбили лагерь. Получасовой отдых, и мой проводник в мир неведомого подал знак, что настало время начать церемонию.
Сикх в белоснежных одеяниях не переменил позы. Мерный речитатив молитвенных формул звучал громче и настойчивей. Лама, избавившийся от радушной улыбки, молча указал мне на место справа и позади Джалай Сингха. Сам он встал за спиной старца слева, и мы образовали подобие равностороннего треугольника. Слова, звучащие в установившейся тишине, казалось, приобрели объем и вес. Каждая фраза, достигнув ушей, вызывала вибрацию в теле. Прохладный вечерний воздух сгущался вокруг нас, обретая иные, неизвестные обычному восприятию, свойства. Сторона тела, обращенная внутрь треугольника, ощущала восходящие теплые потоки, в то время как спину время от времени обдавал порыв свежего, сильного ветра. Впрочем, очень скоро всё тело разогрелось равномерно, и приятная истома растеклась по рукам и ногам. Взглянув на сидящего паломника, я смог ясно различить дрожание нагретого воздуха над его головой. Так земля парит весной, пробуждаясь, прогретая радостно сияющим солнышком, от долгого зимнего сна.
Проникшись атмосферой момента, я прикрыл глаза и потерял счет времени. А когда вернулся к реальности, не мог не заметить перемены. Мандала перед Джалай Сингхом светилась голубоватым неясным светом. Неожиданно светящееся облако начало сгущаться, обретая почти правильную кубическую форму. На поверхности оживающего миража проступили образы божественных сущностей, изображенных на рисунке. Постепенно проявился и узор. Сотканный из мерцающий белых нитей, он соединил разрозненные картинки ажурным плетением. Не прекращая чтения мантр, старик начал поочередно касаться ликов будд и боддхисатв, громко называя их имена. Я невольно подумал о схожести его с тинейджером, орудующим планшетником. Словно прочитав мои мысли, Лопсанг одарил меня таким взглядом, что я предпочел сразу вернуться к созерцательному состоянию сознания. Между тем с каждым движением старика трёхмерная мандала преображалась. Изображений человеческих лиц и фигурок становилось все меньше. Зато сеть нитей на глазах приобретала упорядоченность и глубину, выстраиваясь в сложную геометрическую фигуру. Мне уже приходилось видеть такие штуки, изображенные на бумаге. В Индии их называют янтрами. Отпечатанные на скверной бумаге, они заполняют прилавки рынков и магазинчиков для туристов. И по заверениям продавцов – сознание расширяют на раз.
Отвлекшись на раздумья, я пропустил троекратное «Оум», нараспев произнесенное старцем. И моментально был наказан. Ярчайшая вспышка не только осветила окрестности, превратив на миг сумерки в ясный день, но и лишила меня зрения на добрый десяток минут.
Сердобольный Лопсанг помог мне добраться до расстеленного покрывала, на котором за минуту до этого молился сикх, и осторожно усадил. Я слышал, как лама не спеша распаковывает оставшиеся вещи, готовясь обустраиваться на ночлег. Потом до меня донеслись звуки, которые я не мог сопоставить с чем-либо. Источник их находился прямо передо мной. И вызывал ассоциации с поднимающимся мостом в рыцарском замке. Мерное пощелкивание механизма, сопровождающееся легким гулом, и оборвавшееся щелчком фиксирующего засова. И снова все стихло.
Когда способность видеть вновь вернулась ко мне, вокруг было совсем темно. И если бы не костер, разведенный Лопсангом неподалеку, я вряд ли бы смог разглядеть что-то даже на расстоянии вытянутой руки. Джалай Сингха нигде не было видно. Я подошел к темной громаде ступы и протянул руку, ощупывая шероховатую поверхность. Под пальцами заструилось тепло, как будто камень хотел непременно поделиться со мной своей энергией. Под ногами звякнул металл. Наклонившись, я поднял жезл, очень похожий на те, что были в руках воинов, запечатленных на ступе. Стержень, удобно легший в ладонь, буквально обжег холодом, и мне пришлось перебрасывать артефакт из руки в руку как горячий оладушек. За этим занятием меня и застал лама, неслышно приблизившийся со спины.
– А где же наш друг? – мой вопрос повис в воздухе. Паломник никак не мог оторвать взгляда от изящного жезла
в моих руках. Наконец он пришел в себя и несколько невпопад ответил:
– Почтенный Джалай Сингх... ушёл.
– И далеко? – язвительно поинтересовался я. Скрежет, так похожий на звук затворяющейся массивной двери не шёл у меня из головы.
– Далеко, – не вдаваясь в детали, подытожил лама.
Мы присели у костра, помолчали. Мысль о том, что миф вполне мог оказаться правдой, не давала мне покоя. Рядом, в каких-то пятидесяти метрах, замуровавший себя заживо человек! Есть от чего утратить душевное равновесие!
– Не нужно верить всему, что говорят несведущие люди, - негромко произнес Лопсанг, не прекращая помешивать варево в закопченном котелке.
– Но я слышал...
Лама ткнул заскорузлым пальцем, указывая куда-то в район пояса. Опустив глаза, я не нашел там ничего, заслуживающего внимания. Разве что сиротливо болтающийся фонарик, пристегнутый на цепочке.
– Что ты делаешь, когда твой фонарь перестает светить?
– Просто меняю батарейки...
– Вот, считай то заменой батарейки. Ты не первый слышал эти звуки. Так рождаются слухи. Потом из них вырастают легенды. И не волнуйся – Джамала Сингха нет внутри ступы.
– Но где же тогда он?
– Что бы я ни сказал сейчас, мой ответ не удовлетворит твоё любопытство. Ты сможешь понять, что жизнь куда шире и загадочней, лишь вступив на путь понимания. Многим вещам придется научиться заново, если ты выберешь этот путь. Идя по нему, ты многое приобретешь. Но многим придется и пожертвовать. Битва света и тьмы совсем не древняя аллегория. Она реальна и вечна.
– А что мне делать с этой штукой? – я повертел жезл в руках, оценивая тонкую работу и изысканную гравировку неизвестного мастера.
– Это твой подарок. Я не знаю ни одного человека, кто удостоился бы такой чести. Ледяная ваджра сама выбирает владельца.
– Выходит, что же... Что я – избранный? – слова как-то сами по себе, помимо воли выскочили из меня наружу.
Лама уставился на меня так, будто перед ним внезапно предстал снежный человек во всей его натуральной красе. Впрочем, откуда мне знать, может он с йети каждую среду за руку здоровается! С него станется!
Никогда бы не подумал, что у монголоида могут быть глаза напыжившегося Чебурашки! Хохотал Лопсанг так, что я стал опасаться схода лавины с близлежащих, незримых в непроглядной тьме, заснеженных вершин.
Ночью мне снились кошмары. Целые армии мерзких демонов атаковали меня со всех сторон. А я судорожно пытался найти ваджру в складках одежды. Но никак не мог ее отыскать. Проснулся в холодном поту. Рассвет уже осветил вершины и бескомпромиссно распространял свою огненную власть по склонам гор. Я осторожно подошел к спящему ламе и положил рядом с ним магический жезл. Лопсанг не шелохнулся. Приблизившись к ступе, коснулся её твердого бока. Закрыл глаза, загадал желание.
«Хочу вновь оказаться в своем, понятном и простом мире. Где солидный шеф, падкие на мужские деньги красавицы, быстрые автомобили и холодное пиво. Где нет места оживающим рисункам, исчезающим аскетам и мифическому оружию, обладающему собственной волей».
Мне показалось, что слабый ток прошел по пальцам. Подняв взгляд вверх, я увидел гневных Ваджрапани, полных презрения к малодушному отступнику и готовности сразить его одним мощным, отточенным ударом. Но то, конечно, была лишь игра воображения.