сирано триптих

               
 часть  I

                навеяно театром одного актера лет деcять назад

  Холодная, продуваемая сцена заштатного театра
 Сжимающая душу полумраком бессмертная мелодия
 Метающаяся по тяжелым драпированным занавесям тень
 Почему ты вернулась одинокая танцовщица?

 Стертые временем половицы
 Мертвая тишина в душах твоих зрителей
 Гусиной кожей пробиваются в мир кожаные покровы
 Почему ты вернулась одинокая танцовщица?

 Босые ножки взвиваются над не первой свежести полом
 Хитон треплет ветер танца и сквозняка
 Руки – только руки (не ноги!)
 Почему ты вернулась одинокая танцовщица?

 Глубоко на дне Сены покоятся души твоих сына и дочери
 Неверные любовники стерты насмешливым временем
 Говоришь это Танец Будущего?
 Тогда почему ты не вернулась одинокая танцовщица?

 часть  II

     В мире наступил Миллениум.
     Почему-то эта мысль неотвязно преследовала её с самого лета. Тогда до заветной межи было полгода, и отчего-то казалось, что этого хватит, чтобы мир изменился. Все шесть месяцев она тихонько растила в себе этот день, старалась замечать только хорошее, читала вслух свои любимые роли перед большим зеркалом, которое ей когда-то посоветовала приобрести учитель хореографии, для постоянного поддержания себя в актёрском тонусе.
     Сейчас она шла по слегка заснеженной улице и отчетливо понимала – да, он наступил. Но был серовато-снежен, пропах гриппом, эпидемия которого убавила количество людей приходивших на её спектакли, морозил комнатку в бывшем студенческом общежитии, которое сейчас стало недорогой гостиницей, и не посулил ей ни одного званого ужина к новогоднему празднику.
     После окончания театрального  училища ей, как и всем без исключения, выдали свободный диплом. Те, кто занимался в надежде на связи и родственные отношения,  как-то устроились, а такие как она на последнюю надежду сводили концы с концами.
     Исхитрившись, она стала сама себе импресарио, сама себе режисер-постановщик, сама себе исполнитель. Зато роль её досталась главная. Вне конкуренции. И даже сцена совсем не огорчала. Бывшее здание кинотеатра, которое сейчас чаще всего пустовало, предоставляло свою крошечную сцену молодым и пожилым дарованиям, не имеющим другого способа заявить о себе миру.
     Как ни странно, но на её спектакли обычно собирался полный зал. Хотя спектакль пока был только один. «Айседора Дункан. Портрет женщины и актрисы. Моя исповедь» В общем-то, это был двухчасовой монолог актрисы об актрисе, где уже сложно было понять о которой из двоих идет речь.
     Появляясь пред уставшими от обыденности неурядиц зрителями в странном греческом хитоне, босиком, вначале с укладкой волос имитирующей красоту женщин Эллады, а затем по мере приближения развязки, всё более разоблачаясь и приближая свой образ к финальному пятидесятилетию, словно отдавая вместе с красотой костюма и внешним декором жизненные силы и тайны души и тела, создавая ощущение, что мир отнимает у своих жриц всё, что вольно или невольно накопилось в тебе, как в сосуде сознания. Выгребая до последней полушки, до гнутого ефимка. Утешая тебя тем, что на том свете тебе всё равно ничего не пригодится.
     Ни привязанность к мужчинам, ни любовь к детям, ни шикарные вещи, ни мировая известность – ничего нет, вне пределов твоего существования. Голые короли, голые декорации, безжалостный всевышний, отнимающий хрупкие детские тела и последнюю связь с миром людей – разум.
     Что за созвучия рождала эта взбалмошная, безмерно талантливая и невероятно несчастная, далёкое столетие назад жившая на этой планете, женщина в сердцах своих зрителей, что тогда, что сегодня? Это было загадкой как для одной, так и для второй.
      Умение танцевать босиком на углях, на битом стекле, на волнах…. Танец, как будущее, которого здесь нет и не может быть, отчего приходится жить только памятью, которая всплывает в виде отдельных фрагментов, как дорогая разбитая ваза, при попытке понять, что же на ней первоначально было запечатлено.
      - Adieu, mes amis. Je vais а la gloire!
      Немая тишина. Не дышавший всё это время зал, как будто очнулся, помолчал, собираясь с мыслями, силясь понять – Это всё?
      Это всё.
      Миллениум.

 часть  III

      Новая женщина будет иметь больший интеллектуально-физический уровень. Если моё искусство символично, но символ этот — только один: свобода женщины и эмансипация её от закосневших условностей, которые лежат в основе пуританства.
      Она танцевала так, как сама же придумала — босиком, без лифа и трико. Сквозь движение женского тела требовалось донести мысль восстановления гармонии души и тела. Женщина, как жрец и пророк, говорящий не словами, а самим свои присутствием, своим предназначением, своей душой и телом о прекрасном будущем, которого достойно человечество, отказавшееся от звериного существования, от порабощения женщины безжалостным миром, миром рабовладельцев и работорговцев женскими телами и талантами. 
       Я бежала из Европы от искусства, тесно связанного с коммерцией. Кокетливому, грациозному, но аффектированному жесту красивой женщины я предпочитаю движение существа горбатого, но одухотворенного внутренней идеей. Нет такой позы, такого движения или жеста, которые были бы прекрасны сами по себе. Всякое движение будет только тогда прекрасным, когда оно правдиво и искренне выражает чувства и мысли. Фраза «красота линий» сама по себе — абсурд. Линия только тогда красива, когда она направлена к прекрасной цели. 
       Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком. Канат над бездной, так говорил древнеперсидский пророк Зороастр, так должен человек преобразиться в новую духовную сущность, способную разделить добро и зло, и выбрать первое. Но, чтобы пройти по тонкому, не ощутимому под ногой канату, ему нужно быть гибким, лёгким, свободным, не стянутым условностями и предрассудками. Человек должен понимать  и принимать природу, самого себя, окружающий мир и людей.
       Пусть мои идеи пророческие по-своему мировоззрению, пусть не так  скоро человек осознает себя человеком, пусть не сразу увидит в женском теле не похоть, а любовь и наслаждение для души, пусть меня не понимают  балетные школы современности – это не повод, не верить тем, кто получил откровение свыше. Пусть даже жестокий бог, отнимет у меня всё, чем может дорожить в этом мире женщина – я всё равно буду проповедовать другой мир, не тот, который в итоге богу удалось здесь создать и устроить.
       Мой танец, не танец прошлого, это танец будущего. Будущего мира, будущего человека, будущего бога в сонатах  Бетховена, ноктюрнах и прелюдиях Шопена, сочинениях  Глюка, Моцарта, Шумана…. У всех, кто понял, что   человек достоин жить свободно и счастливо. Движения женщины в таком мире будут подобны движениям природы ... они отразят мысли её, как человека, мысли её души  о Вселенной, в которой она живет ... Ее знаком станет  возвышеннейший дух в безгранично свободном теле.