Воландская осень 1949

… Может быть еще раз не расстреляют? – мелькнула вдруг огоньком далеким мысль надежды. Ведь раз расспрашивают подробно, значит, зачем-то я ещё нужен этому миру.

 Далеко внизу катила своё величавое молчание свинцовая красавица Обь. Мастер Лео видел её сверху и издалека, Словно смотрел с точки Ворона, высоко сидящего. На самой верхушке старой сосны. На вершине мира почти – в городе на Полярном Круге. В старом остроге Обдорске. Возле церквы Петра и Павла. Так бывает – видишь всё издали и сверху. Герман Гессе называл это выходом астрального духа, кажется…

 - Пришли в себя? – спокойным безучастным тоном спросил следователь. - И зачем же это, князь, вы, после того, как из военнопленного стали священником, вдруг из-под божиего крыла добровольно выпорхнули прямо в руки НКВД? Не прошло и полгода, как говорится...
 - На всё воля божия, гражданин начальник. Спасибо за водичку. – Мастер Лео поставил стакан на край стола. - Но, нет, не полгода. НЕ могу сказать точно, был без сознания в основном, но, скорее всего, не прошло и двух дней, как Валандайку отбили наши советские войска и я лично явился в Первый отдел. Доложил по форме. И был взят под стражу. Однако в следственном изоляторе со мною приключился сильный жар, как следствие недорасстрела немецкой похоронной командой. Дивизионный хирург признал ранение несовместимым с дорогостоящим лечением. Меня отвезли по месту жительства, указанному в показаниях при задержании. То есть в сельскую часовенку Матки Боски. Положили помирать на паперти. Что должно быть отмечено в деле.
 - Это есть. И здесь есть копия заключения о смерти, не оригинал, почему-то... Курите?
 - Благодарствую - нет. Но сокамерникам в подарок нельзя ли..?
 - Нельзя. Продолжайте по теме – положили помирать и добрые самаритяне вас излечили. Конечно же, - должна быть женщина в этой истории… Почему-то все ЗК рассказывают о том, что на поле боя умирающего его… Да, уж… Что, это так обычно в военное время – женщины собирают падаль полумертвую, раз уж живых мужиков «нетути»? И почему вы всё время называете это место «Валандайкой»? Там ведь некие «Вильдановичи», что ли, в нынешнем написании. При немцах «Валленбаден» было, так? Уточнитесь, князь, будьте так любезны.
 - Именно так я услыхал первый раз, выходя из послерасстрельной комы – «Валандайка». Так я дал в первых показаниях. Полагаю, лучше не менять показания без особой необходимости, ни имена, ни место, ни время.
 - Принято. О женщине-спасительнице доложите. В деле непонятно изложено. Например имя Джонатан Джеремия – это же мужское имя.
 - Точно пол спасительницы мною не установлен.
 - То есть? В смысле? Шутить изволите? Забыли, где?
 - Никак нет, гражданин начальник. Я уже пояснял много раз, что это была большая белая собака по имени Джонатан Джеремия. Она приходила и вылизывала рану. Собачья слюна хороший антисептик.
 - В деле это не записано. Тут какой-то бред о черном коте есть, который толкнул автоматчика. И о съемках на киностудии в вермахте. Вот об этом теперь поподробнее. Как вы танцевали перед фашистами.
 - Вы вновь со мной, туманные виденья ,
 Мне в юности мелькнувшие давно...
 Вас удержу ль во власти вдохновенья?
 Былым ли снам явиться вновь дано?
 - Ну-ну… Из сценария вспомнилось? Гете, «Фауст». Почему не по-немецки?
 - Я не учил тексты по-немецки. Я был мимом, танцевал с Ольгой Книррен в отдельных эпизодах, а текст шел за кадром. Неплохая режиссерская находка. Фюреру понравилось. Впрочем, ему нравилось всё, что делала Книррен. Многих фюрер отбраковал – тех, кто не соответствовал его пониманию славянской души.
 - Не отвлекайтесь. Ни к чему говорить о других? Вы о себе – как вы лично отплясывали перед врагом, предатель.
 - Отмечу, что на ту пору не перед врагом – перед союзником по пакту Молотова-Риббентропа. И госпожа Книррен, которая с легкой руки режиссера Шюнцеля получила нелестное прозвище «Рекс-Ольга», отмечу, вела себя с друзьями по пакту несколько странно. На людях весьма радушно, а в артистической уборной очень внимательно слушала московское радио, всегда в одно и то же время. И записывала какие-то цифры на полях сценария. Когда я спросил, пояснила, что это личный секрет, зашифрованы аккорды для танца, никогда не видел столь замысловатой записи танца…
 - Вот об этом больше никогда и никому говорить нельзя. Запрещено под страхом расстрела. А вы опять, князь… Что делать с вами?

 Вопрос «что делать?» на Руси всегда граничил с ответом «кто виноват». Кабинет пожелтел и поплыл перед глазами. Тело Лео начало сползать со стула. А ворон полетел над свинцовой рекой в сторону последних островов Гипербореи. Холодная вода лилась откуда-то сверху. Не было грома, дождя, просто поток воды из звездного космоса.

 Следователь раздраженно закричал в дверной проём – «Караульный, мать твою! Еще ведро воды! За смертью вас посылать только, черти полосатые!» Мастер Лео открыл глаза. Закашлялся. Вода попала в легкие. Кашель был острым, болезненным. Следователь поднял его с кушетки, перегнул, как пальто, через руку, похлопал по спине. Стало легче Только озноб пробил сильно.

 - Сейчас я скажу принести чаю. Успокойтесь, князь. Я же сказал «под страхом расстрела», а не «расстрел».
 - Под страхом расстрела я живу последние пять лет. Извините. Просто вы взяли такой доверительный тон, я расслабился. А во-вторых - мы же наедине и это следствие. Как я могу молчать о записанном в деле? И это просто эмоционально невозможно забыть. Это минута на вершинах управления человеческим сообществом! На чаепитии у фюрера Ольга получила место рядом с вождем. За чаем завязалась довольно сумбурная беседа. Фюрер заговорил о своих художественных амбициях. Из рук в руки стали передавать его акварели и эскизы. Кое-кто из гостей не удержался от колкостей в адрес творческой манеры автора. Ольга интуитивно почувствовала, что эта завуалированная ирония глубоко уязвляет самолюбие ее соседа, и шепнула ему несколько ободряющих слов. Гитлер ответил ей благодарной улыбкой...
 - Достаточно! Даже если это вы, князь, высказались о художественном таланте фюрера аристократически завуалировано, этого не нужно больше рассказывать никогда и никому. Уведомляю вас, что из Дела приказано изъять все упоминания о товарище Книррен.
 - То есть я опять прав? Она была наш товарищ? Любимая актриса фюрера? Сильно!

 Лео разволновался, пил горячий чай, обжигаясь и не замечая этого. Он опять сидел в кафе в Гайнхофене с Германом Гессе. По очереди – то Лео играл на флейте «из Моцарта нам что-нибудь». То Герман читал главы из «Сидхартхи». Публика аплодировала стоя. Тогда он сказал Герману – «Ольга не может быть предателем России. Веришь?» Герман грустно усмехнулся и сказал «Никому не говори больше этого. Истину не рассказывают, в ней живут. Хорошо, что я уезжаю в Швейцарию. Тебе будет некому больше рассказать о несбывшейся любви к этой даме. О своих грёзах и опасных предположениях. Живи молча в своёй истории». И вот я двадцать лет жил молча в этой истине, и теперь, когда чувствознание сердца - ах! - всё подтвердилось, она просто по долгу службы не могла быть моей… да как же трудно дальше молчать…

 - Тем не менее, повторю слова вашего друга Гессе. Подпишите о неразглашении в дальнейшем НИЧЕГО из связанного с товарищем Книррен.
 - Безусловно! Какая женщина! Подписываю. На каждом листе справа внизу.
 - Теперь подпишите этот документ, если желаете, конечно.
 - Простите – не понял… «Прошел собеседование и принят в театр ГУЛАГа, колонна номер 503, место дислокации город Обдорск… Утверждаю – главный режиссер…» Так вы не следователь? И это фактической роли товарища Книррен я обязан? Нежданный поворот судьбы судебной…
 - Следователь или режиссер-исследователь – разве одно другому мешает? Что наша жизнь – игра. Последнее упоминание об основном предмете разговора. Нет, не товарищ Книррен за вас ходатайство подала. Она очень глубоко засекречена, судя по требованию очистить все, связанные с ней эпизоды в делах культработников. А за вас, товарищ князь, мне поручился лично товарищ граф Кондратьев, главный инженер лагколонны номер 501. Вот написанный мною сценарий. Драма «Степной волк», сплетаются фрагменты философии Гессе и времена Ивана Грозного. Вы - человек с волчьей головой посреди собакоголовых опричников. Для достижения схожести боярина-лжеопричника с товарищем Берией, что строго между нами, вам необходимо переписать вашу роль применительно к реалиям советской действительности. Прослушивание послезавтра. Будем танцевать?