А. С. Пушкин на смертном одре

«…Мне нужно, чтобы моя репутация и моя честь остались незапятнанными во всех углах России, где моё имя известно».
А.С.Пушкин – С.Н.Карамзиной (январь 1837 г.)


«Ах, прощайте мои книги,
Путеводные друзья,
Мои сладкие вериги,
Красны песни соловья!

Дай-ка, жёнка, мне морошки,
Будет легче нам вдвоём,
Развела нам жизнь дорожки:
Мне – навет, тебе – любовь!»

………………………………..

«Пушкин, Пушкин, ты жив?!», -
Зарыдала Наталья-красавица,
Жертва тонко отмеренной лжи,
Близорукой вдовою останется!

Но слова её – правда сермяжная:
Пушкин жив! И во веки веков
На суде все пииты присяжные
Отдадут ему первенство вновь!

………………………………..

Отпеванье в Придворно-Конюшенной,
По билету доступен был гроб,
Была давка и площадь запружена,
Закатилося Солнце не в срок!

А потом – Святогорский на Псковщине
Стал последним чертогом Царя,
Чтоб читателей любящих сонмище
Протоптало дорогу в поля…

Где Михайловское, Тригорское,
Как влюблённые близнецы,
Раздвигают границы… И тёзки все
Норовят всё сказать тебе – Ты!

         ХХХХХХХ

Честь спасена при первой капли крови,
И взыскан долг, спасибо Небесам!
Есть гонор* пробуждающейся воли,
И упоение в немилости к врагам!


*Гонор, устар., честь, достоинство, гордость.


PS.
Из воспоминаний А.Аммосова:
«…Между тем Пушкину делалось все хуже и хуже, он, видимо, слабел с каждым мгновением. Друзья его: Жуковский, князь Вяземский с женой, князь Петр Иванович Мещерский, А. И. Тургенев, г-жа Загряжская, Даль и Данзас были у него в кабинете. До последнего вздоха Пушкин был в совершенной памяти, перед самой смертью ему захотелось морошки. Данзас сейчас же за нею послал, и когда принесли, Пушкин пожелал, чтоб жена покормила его из своих рук, ел морошку с большим наслаждением и после каждой ложки, подаваемой женою, говорил: «Ах, как это хорошо».
Когда этот болезненный припадок аппетита был удовлетворен, жена Пушкина вышла из кабинета. В отсутствие ее началась агония, она была почти мгновенна: потухающим взором обвел умирающий поэт шкапы своей библиотеки, чуть внятно прошептал:«Прощайте, прощайте», — и тихо уснул навсегда.
Госпожа Пушкина возвратилась в кабинет в самую минуту его смерти...
Наталья Николаевна Пушкина была красавица. Увидя умирающего мужа, она бросилась к нему и упала перед ним на колени; густые темно-русые букли в беспорядке рассыпались у ней по плечам. С глубоким отчаянием она протянула руки к Пушкину, толкала его и, рыдая, вскрикивала: «Пушкин, Пушкин, ты жив?!»
 Картина была разрывающая душу...
Тело Пушкина стояло в его квартире два дня, вход для всех был открыт, и во все это время квартира Пушкина была набита битком. В ночь с 30 на 31 января тело Пушкина отвезли в Придворно-Конюшенную церковь, где на другой день совершено было отпевание, на котором присутствовали все власти, вся знать, одним словом, весь Петербург. В церковь впускали по билетам, и, несмотря на то, в ней была давка, публика толпилась на лестнице и даже на улице. После отпеванья все бросились к гробу Пушкина, все хотели его нести.
Пушкин желал быть похороненным около своего имения Псковской губернии, в Святогорском монастыре, где была похоронена его мать.
После отпеванья гроб был поставлен в погребе Придворно-Конюшенной церкви. Вечером 1 февраля была панихида, и тело Пушкина повезли в Святогорский монастырь.
От глубоких огорчений, от потери мужа жена Пушкина была больна, она просила государя письмом дозволить Данзасу проводить тело ее мужа до могилы, так как по случаю тяжкой болезни она не могла исполнить этого сама. Государь, не желая нарушить закон, отказал ей в этой просьбе, потому что Данзаса за участие в дуэли должно было предать суду; проводить тело Пушкина предложено было А. И. Тургеневу, который это и исполнил.

PS-2
Мои заметки на полях, которые можно прочесть, а можно и пропустить.
Третьего дня, находясь проездом в Питере, со второй попытки попал на Набережную Мойки, 12.
Первый раз под проливным дождём поцеловал замок, но не обмяк и, выстояв минут сорок в мокрой очереди, дал покорить себя Эрмитажу!
На следующее, солнечное, утро всё-таки побывал в музее-квартире великого Русского Поэта.
Идёт ремонт самой квартиры, и она, к сожалению, недоступна. Но музей открыт, слава Богу, и даже в одной зале бережно и любовно воссоздан антураж кабинета Пушкина, в котором он провёл на диване последние свои бренные часы.
Впечатлило всё! Бесценные рукописи, явно неслучайные и влюблённые в свою работу смотрители музея (в большинстве своём – «божьи одуванчики») и …куча иностранцев (японцы, немцы и др.), которых было никак не меньше, чем соотечественников.
Окончательно добила меня немецкая пара ещё довольно «живых» пенсионеров, которых их персональный экскурсовод привела в мемориальный кабинет, когда я там всё детально обозревал. После того, как Ганс со своей фрау узнал, что кушетка, на которой умер Пушкин, подлинная, он стал восклицать на немецком нечто подобное, что каждый вольный россиянин хотя бы разок слышал в известных «мыльных операх»: «Дасишь фантастишь!».
Ганс продолжал указывать на очередную оригинальную вещь в кабинете и, получив очередное подтверждение её подлинности, принимался восторженно причитать.
Имея дурную привычку ничего не принимать за «чистую монету», я вдруг заподозрил, что немец не понаслышке знает об ужасах блокады Ленинграда и поэтому был уверен, что кожаный диван никак не мог уцелеть и остаться нетронутым в голодные военные годы.
Меня выручила экскурсовод, которая «убила» немцев, сказав, что дуэльные пистолеты, одним из которых был смертельно ранен Пушкин, были сделаны в Дрездене. Немцы тут же «потухли», так как оказалось, что они из столицы Саксонии и приехали.
Слава Богу, я был отмщён, не сделав ни одного выстрела! «Я был в двух шагах от провала или очередного международного скандала», - подумал я, покидая эту священную для всякого Русского обитель.
До отправления «Невского экспресса» ещё оставался час времени, и я, следуя совету своего питерского друга, зашёл перекусить на скорую руку в Пышечную и отведать золотистых и ароматных пышек (так в Питере называют пончики). Чтобы попасть в это чудом сохранившееся со времён советского "застоя" кафе, вам необходимо пройти с Мойки через проходной двор Музыкальной капеллы и выйти на Большую Конюшенную улицу. Идя к Невскому проспекту по правой стороне, ищите внимательнее невзрачную вывеску. Это – оно и есть!
Горячие, по-советски прожаренные питерские пышки по 11 копеек (пардон, рублей) за штуку ждут вас там в окружении старых бойлеров, из которых наливают кипяток для чая, советских столов и салфеток, нарезанных из серой бумаги!
Ребята, посетите это ретро-кафе обязательно, пока его не сожрали сетевые закусочные или алчные рейдеры! И самое главное – никакой изжоги! Хотя готов предположить, что заслуга и в этом тоже принадлежит Пушкину!
Да светится имя его!
Аминь!