Глубина. Из цикла Детские

09. 09. 1999
Из цикла «Детские»
Глубина

Посмотрел я на комод,
пригляделся  ближе,
вижу, это бегемот,
макаки  ростом ниже,
слоняется по прериям
с загадочной ухмылкой,
грозит чужим империям
большой беззубой вилкой.
Такой он весь напыщенный
и гордый весь такой,
как будто не обиженный
своею красотой.
А рядом кто же? Холодильник?
Нет, извините, это кот,
жует задушенный будильник,
не разивая хмельной  рот.
Над ними что-то в воздухе
зависло  постепенно,
забыв о бодром отдыхе,
задумались степенно.
Забытый отдых бодрый
обиделся ворча,
для них он слишком гордый,
пошел искать врача.
Об отдыхе совсем забыв,
друзья нескромно суетились,
свалили курицу в залив
и полым дном облились.
На быстрой скорости крича,
они угнали паровоз,
и паровоз на них ворча,
их прищемил за нос.
Запыхавшись неслись вперед
и открутили львиный хвост,
а лев подумал: пулемет,
и поднырнул под мост.
А пока прищепка, рассмеявшись,
не отвалилась от носов,
друзья, задумчиво смеявшись,
сменили сто трусов.
И выгнав пот хвостом душистым,
они уставились на верх,
в котором облаком пушистым
хохотался мех,
вокруг которого плясали
пятаки, мордатые,
их за конечности кусали
девки, бородатые.
Но потом одна намокла
с головы и до ушей
и, как объевшаяся свекла,
принялась считать мышей.
Бегемот, раздвинув зубы,
очутился вдруг в кустах,
ну а кот, бурлящий в трубы,
устремлялся на кротах.
И, предавшись размышленьям,
они вглядывались ввысь,
в которой ярким помышленьем
родилась ушная рысь.
Кот немного удивился,
когда заметил хохоча,
что бегемот запропастился
занимательно урча.
Урчанье продолжалось быстро
в раздражаемом песке,
кого-то кто-то бескорыстно
озадачивал в носке.
Но бегемот пошел гулять,
а кот остался на пруду
и стал слонихами швырять
в больного какаду.
А бегемот, как оказалось,
замораживал свинью,
со стороны кота казалось,
что тот решил создать семью.
Но тот был слишком сильно занят,
чтоб заниматься раздробленьем,
и за то его все славят
с настоящим озвереньем.
Да и вообще, не каждый тот
может хвастаться игриво,
что, например, за прошлый год,
из-под земли пролезло чтиво.
«Тоты» личности неясные,
в пространстве неопределенные,
обличители ужасные,
в организме сотворенные.
И любой из этих «тотов»
занимается лишь тем,
что швыряет много тортов
на лик несчастный всем.
Но не такой уж и несчастный
вовсе этот лик,
он кремов любитель страстный,
и его приятель шик,
вот он обманщик еще тот,
кого хочешь он прельстит,
ему давай хоть сотню сот,
все равно все просвистит.
Но причем там, правда, тот
я не очень знаю,
над этим думал целый год,
до сих пор икаю.
Но почему же все вот так,
а совсем не по-иному,
как объяснить такой бардак
въедливому гному.
Вот, например, всем закорючкам,
о которых я шуршу,
есть доступ к разным штучкам,
посильнее, чем ушу!
А вот еще задорный
в кампании врача
появился отдых бодрый,
лозунги журча.
Повсеместно разрыхляйтесь,
- он с оптимизмом призывал -
и на кончике болтайтесь,
как бы кто не обзывал.
А чтобы этот кто
не сильно обострялся,
- добавил врач в пальто
и с пятаком обнялся -
создайте клуб мотателей
на сверчках, свистящих,
и, взяв, с собой пугателей
светите всех круглящих.
Но кот, в любезности играя,
снес бегемота вглубь сарая,
туда, где электрофорез
до неприличия облез,
там, где как штопор в пробке,
застрял смарчок в коробке,
и там, где бегемот,
сжимался целый год,
и в темной широте
подземного комода,
в зеленой дремоте
объел он корнеплода.
И там, где кот жующий,
похож на морозильник злющий,
и там, где тварей всяких много,
присутствует там даже йога,
и все живут они вон там -
в необозримой глубине,
их всех я лично знаю сам,
и различимо мне.

Е. Финешин