Рябов

  Уже работая в Кизильском  районном Доме культуры, стал слышать от Ильи Степановича Акашева про художника Николая Петровича Рябова, уроженца посёлка Ершовский, то есть земляка, который живет в Магнитогорске.
  Фамилия мне была известна, но лично не были знакомы. Еще до армии, летом 1963 года, проходя в Магнитогорске около правобережной библиотеки, увидел объявление, о встрече читателей с художниками. Мне стало интересно, и с трепетом в душе, зашел в зал, где было немного народу, а за столиком сидели три художника. Они делились своими планами, рассказывали о творческом пути, но кто из них Разин, Рябов, Борисенко, как значилось в афише, я не знал.
  Стали задавать вопросы, и я спросил о том, как они помогают художникам – самоучкам, и можно ли к ним придти на консультацию.
Они закивали головами, что можно в любое время к ним обращаться. Правда, не сообщили адреса, где находятся их мастерские. Но все - таки я был рад, что есть к кому обратиться за помощью. К сожалению, мне не пришлось воспользоваться их приглашением, осенью меня призвали в армию.
   И вот прошло семнадцать лет, и судьба столкнула нас. Я уговорил зав. отделом культуры Песняеву Нину Матвеевну открыть в фойе РДК выставку Николая Рябова.  Узнав у Ильи Степановича  адрес, поехал договариваться насчет выставки. Николай Петрович встретил довольно радушно, и дал согласие, что через неделю приготовит работы, а я приеду и увезу их.
   Через неделю на автоклубе я забрал около сорока работ, пообещав развесить самостоятельно, но на открытие просил приехать лично. Он был очень простой, доверчивый, открытый человек, с ним было легко общаться.
   И вот 25 апреля 1980 года утром подъехал на своем стареньком «Москвиче» к Дому культуры Николай Петрович, когда я заканчивал развеску работ. Как старые знакомые обменялись крепким рукопожатием, и стали обходить выставку, ожидая замечаний от автора. Но он остался доволен. Я пояснил, что сейчас соберется народ, приглашенные, чтоб торжественно открыть, ведь такая выставка в Кизиле впервые. В фойе заглянула Песняева, не поздоровалась, а только сказала, что ей некогда, уезжает по совхозным библиотекам. После ее ухода Рябов спросил: - «Кто это?» Я ответил, что это заведующая отделом культуры. Он схватился за голову, повторяя: - «Миша! Беги отсюда! Разве можно работать с таким начальством?»
  Конечно, выставку мы открыли, состоялась и встреча с Ильей Степановичем, пришли и художники, но, прощаясь, он опять повторил мне, чтоб бежал отсюда. Подарил мне и каталог своей выставки с дарственной надписью: - «Михаилу Петровичу Решину с благодарностью и уважением».
  Совхоз «Измайловский» заключил договор с художниками Магнитогорска об исполнении портретов передовиков сельского производства и ряд пейзажей для оформления учреждений совхоза. Приехала группа профессиональных художников и целый месяц трудилась, писали с натуры, делали зарисовки, подготовительные эскизы и часть дорабатывали в своих мастерских. В их числе был и Рябов Николай Петрович.
  Тогда и пришлось встретиться нам опять в мастерской Ивана Чикова, который работал в Доме культуры художником – оформителем. Мастерская тесная, рядом со сценой, видимо предназначенная для гримерной. Но в тесноте не в обиде, мы дружески провели вечер за неторопливой беседой, больше слушая Николая Петровича, невольно чувствуя его превосходство и по жизненному опыту и по творчеству.
   Для совхоза он написал  портрет, сейчас даже и не помню чей, т.к. видел всего один раз, а потом пошел период развала сельского хозяйства, и куда подевались все эти работы, неизвестно. Но из всех работ, которые видел у Николая Петровича, нравилась «Каменщица Зоя Синицкая». Я насмотрелся на труд каменщиков во время реконструкции здания РК КПСС, где работали одни мужчины. Тяжелый труд!
  А в портрете Зои Синицкой просматривается восхищение женщиной – строителем дома, домашнего очага. Образное, символическое воплощение замысла женщины – труженицы, красавицы, способной, как писал Николай Некрасов, коня на скаку остановить, в горящую избу войти. Конечно, и в портретах сталеваров есть много хорошего, но мне они казались заказного характера.
   В то время это было сплошь и рядом, на всех выставках обязательно должны быть картины, отражающие наш героический труд: бесконечные портреты передовиков, трудовые вахты, строительство БАМа и т.п. Даже и на выставки художников-любителей брали в основном картины о труде, а пейзажей, натюрмортов сторонились.
   Графикам, по-моему, было легче, они разрабатывали темы по иллюстрированию книг, и их работы были востребованы. Я и сам на себе испытал это, когда на выставки отклоняли нравившиеся мне работы, а брали, где отражалась трудовая тема. И приходилось вымучивать из головы картины, которые никому и не нужны были, пылились на стеллажах.
   И еще в работах Николая Петровича  много было процарапывания написанного до холста, счищений мастихином. «Технарит» – как о нем говорили некоторые художники.
   Как-то мы с Иваном Чиковым поехали в Челябинск на выставку. До поезда было много свободного времени, и мы решили заглянуть к Николаю Петровичу в мастерскую, которую я уже знал. Прихватили с собой кое-что, для разговора, и завалились,  даже не позвонив предварительно. Но Рябов приветливо встретил нас, показал большое полотно, где была изображена сцена посещения В.И.Лениным больницы. Рассказал, что получил заказ  от какой-то поликлиники, и надо уложиться в сроки, да и деньги нужны. Нам с Чиковым понравилось решение этой темы, в какой-то светлой, радостной гамме, и не «технорил», в академической манере выполнил. Все-таки школа!
   Сели за стол, пришел из соседней мастерской молодой живописец, сторонник новых течений и пошли разговоры о творчестве, о поиске своего индивидуального почерка, видения мира и т.д. И Николай Петрович произнес, как-то торжественно, монолог о моей манере писать, назвав ее «валёрная живопись», где не яркие цвета преобладают, а оттенки, «валёры», тонкий переход цвета в цвет. Так были выполнены мной работы в Горячем Ключе, которые побывали в Москве на выставке в честь Олимпийских игр. Где их видел  Рябов, не знаю, может у меня в мастерской, когда был на открытии своей выставки.
   И, встав из-за стола, принес и подарил мне новую хорошую щетинную кисть. Это было так неожиданно, что я растерялся и не смог ничего сказать, кроме «спасибо». А ведь мастер вкладывал особый смысл, как потом до меня дошло, передавая как эстафету свое творчество.
   Были и потом мы с Иваном у него в гостях и не раз, в уже новой, просторной мастерской. Но мне больше нравилась его старая, хоть и тесная, но какая-то уютная мастерская. Сказал об этом Николаю Петровичу, и он тоже признал это, но раз так власти позаботились о нем, то отказаться он не смог.
  Это были последние наши встречи, хотя по его виду ничего грустного не предвещало. Жизнь его кончилась трагически в своей мастерской, об этом даже вспоминать не хочется.
  А родился Николай Петрович в 1926 году в небольшой деревушке Ершовка Кизильского района Челябинской области. Ершовка, построенная переселенцами в 1870 году на слиянии трех рек: Большая и Малая Караганки соединялись и впадали в реку Урал. Красивое место выбрали и церковь красивую, деревянную построили на площади (сожгли ее ребятишки в 1970 году). Детская память накрепко запомнила красоту родного края, и часто появлялась на его полотнах.
 Школьные годы прошли в городе Сибае, где и проявились способности к рисованию. Учитель рисования Григорий Андреевич Богдан поддержал и наставил на первых порах желание стать художником, но война внесла свои коррективы, из десятого класса призвали в армию, в суровом 1943 году. Демобилизовавшись в 1948 году, поступил учиться в Свердловское художественное училище, которое закончил с отличием в 1952 году.
   Сначала работа художником-оформителем на комбинате в Сибае, через пять лет переехал в Магнитогорск, где и стал профессиональным художником (с 1965 года – член СХ СССР). Портретное искусство наиболее любимый жанр, давший и признание Николаю Петровичу.