Шторм

Анестезия.

День не задался с самого начала. Ещё всю ночь надрывно кашлял Онни Кокколо, а утром и Тойво Лукконен почувствовал, что в горле першит, лоб горяч, а в теле ватная слабость. «Заразил, гандон штопаный», - с уважением посмотрел он на пожилого сокамерника.
Большой беды не было будь то на воле – накатил бы стакан «Перцовой», закутался в шерстяной халат, напялил тёплые носки, и спать. Пропотел бы несколько часов, и как огурец. Но это на воле.
В тюрьме всё по-другому. Плюс ещё этот древний маразматик на одном квадрате.
- Рассказать анекдот? - Подал голос из своего угла Кокколо: - Мне тут в стену настучали: Приходит некрофил с лопатой на кладбище, и чешет затылок: ****ь, копать!!! Ихи-ха-ха! Ихи-ихи! – захохотал старый бандит.
«Идиот!» - Улыбнулся Тойво, и вызвал вертухаев.

**
«Да уж, непруха», - подумал Лукконен на пороге лазарета. Именно в этот день дежурила Анестезия Юрьевна Нехуйпердинович-Лемох-Огурцова. Полная (Хм! Жырная, бля) дева в очках, стриженая наголо, и первым размером груди. С усами.
Историю её замысловатой двойной фамилии рассказывали другие зеки. Нехуйпердинович – была потомственной, девичьей. Папа был банкиром. А Лемох-Огурцову она взяла из-за несусветной прыщаво-подростковой любви к Лемох-Огурцову, партнеру Богдана Титомира по дуэту «Кар-мен». У неё его плакат в спальной висел, где она и испытала первый подростковый оргазм.
Кто такой Богдат Титомир Тойво Лукконен не знал, а тем более Огурцова с Карменом, поэтому встреча с Анестезией Юрьевной ничего хорошего не сулила. По паспорту её звали красивым русским именем – Анастасия. Но зеки быстро прилепили – Анестезия. И не в пик профессии.
Дело в том, что медсестра была со-председателем организации пацифистов «Мир, без побочных эффектоф». И даже на службе не отступала от принципов. Параллельно с таблеткой парацетамола, неуклонно вкатывала пациенту лошадиную дозу анестезии, дабы оградить того от этих самых нелепых эффектов парацетамола.
Поначалу зекам такой кайф нравился, но после они быстро просекли, что отходняк с анестезии, хуже шапки с бумбонами.
- Что у вас болит? – Типо «улыбнулась» Шехерезада-Лемех. 
- Температура, наверное, - неуверенно произнёс Той.
- Температура не болит. Вот вам градусник. – Медсестра уверено сунула ему под мышку робы прибор, другой рукой воткнув в бедро ноги шприц, выжимая медленно жидкость, шептала: - Градусник, градусник. Градусник, градусник.


ШТОРМ

Исаев–Штирлиц стоял на краю высокого утеса с фонарём, издалека напоминая рисунок Баррингтона Колби. В ночи хлестал дождь. Далеко внизу бушевал океан. Намычивая «Stairway to Heaven», он непроизвольно ухмыльнулся. Кривую улыбку фашиста скрыла тень от глубокого капюшона. Фонарь поскрипывал на ветру, но не гас. Штирлиц потрогал огонь. «Крепко приклеил», - достойно подумал он о себе.
Постояв ещё с полчаса, Штирлиц ушел в юрту. В океане бушевал шторм, судов не было, разбиваться об утес было некому.
В юрте лежал связанный колючей проволокой мусульманин.
- Опять пусто. – Сокрушенно пробормотал Штирлиц, снимая дождевик, и заботливо накрывая огонек фонаря темным колпачком. – Никто тебя не ищет.
- Пожрать чё приготовил? - протянул он руки к теплому камину.
- М-м-м, - замычал декханин, пытаясь выплюнуть кляп.
- Ты не очень-то там! – Прикрикнул Штирлиц, и поглубже забил кляп черенком лопаты. – Я сам посмотрю.
Он открыл холодильник. Слюна обильно потекла в погреб на водку, пиво, ветчину и буженину.
- М-м-м-м!! – Вновь завыл избитый араб, показывая выпученными зенками за спину  Штирлица.
- Нихера себе. - Оглянулся Максимыч на заставленный неземными яствами стол.
Мусульманин замычал-замычал. Штирлиц встал, взял лопату, и выкопал кляп изо рта неверного.
- А ты думал! – Воскликнул неверный, харкаясь кровью.
- Кто был? – Нахмурился Штирлиц.
- Инопланетяне. – Просто выдохнул сожитель.
Разведчик даже всплакнул, как обреченно у него это получилось.
Вытерев слезы, забил каблуком кляп на место и, потирая ручки, уселся за ужин.
Через 20 минут Штирлиц крепко спал, закинув ногу на стол, а другую, – за голову.
Гордясь своим умением просыпаться вовремя, герой храпел, позабыв о бдительности. Коварный же дед, весь поцарапавшись,  распутался, и уже вытягивал кляп, когда Штирлиц внезапно проснулся.
- Ссать хочу. – Извиняясь, он снова скрутил араба.
Последний, брыкаться не мог, пищал только.
- Попищи у меня ещё! – Пнул его вернувшийся из клозета разведчик.
Узбек затих, и умер.
Штирлиц лег дальше.
Сыто урча, он долго ворочался, но в итоге уснул. И проснулся после обеда, когда уже ярко светило солнце, труп черного утащили муравьи, а шторм затих. Воцарились штиль и тишина.
Штирлиц поднялся, сделал гимнастику, повязал галстук, и пошел на работу. Работать простым штандартенфюрером в СД.

Голос за кадром: Даже добавить нечего. Он все сделал правильно.

***
- У вас температура, 37,3. – Помахала градусником Анестезия  Юрьевна, теребя Тойво за тойву:  – Вы больны!
- Смерть ещё никто не отменял, - озираясь, натянул штаны Лукконен. – У меня друг болеет. Можно я пойду? Принесу ему оптимизма?
И бочком, бочком выскользнул из лазарета.


Сентябрь 2001/ сентябрь 2011.

НА ФО: рисунок Баррингтона Колби