Баллада о любвеобильном велике

                «Я буду долго гнать велосипед..»
                Николаай Рубцов

Да, шансы всё ж, увы, не велики,
чтоб  -раз и навсегда – Марину ль, Нину…
Я приезжал к тебе на  старом велике,
рискуя  цепью повредить штанину.

Цепь с шестернёй – коварное содружество,
и чтоб не повредить моднячих клёшей,-
прищепку на штанину…В том и мужество,
что приходилось состязаться с Лёшей.

У Лёхи всё ж имелся мотоцикл,
и он на нём носился Агасфером,
и начиная свой любовный цикл,
везде, стервец, оказывался первым.
 
В обнимку с ним, прильнув к его спине,-
Марина ли, Ирина  или Нина…
А я на двухколёсном скакуне,
который не овёс жевал,- штанину.

Но всё же твой идальго в латах, с крыльями ,
заляпанными грязью придорожной,
наш шестерен союз -от Лёхи  скрыли мы,
хоть это было, в сущности, несложно.

Ведь был и у тебя велосипед,
и  жили мы на городской окраине.
Ты только-только поступила в пед,
всё остальное мы держали в тайне.

Крутить педали, чтоб потом в стогу
валясь, целоваться до истомы,
о том, понятно, Лёхе ни гу-гу…
Выходит только ты и я- и кроме…

Ты наизусть читала Пастернака…
А так же про тревогу   в сердце мглистом,
но успевала между тем , однако,
и с Лёхой флиртовать -мотоциклистом.

Есенин, Пастернак и Мандельштам,
срывались с губ твоих, филологиня.
Cтихов поначитать - чего уж там…
И снова я цеплял к своей штанине

прищепку. Словно волкодав,
куснуть  была готова шестерёнка
плод крайне вдохновенного труда
закройщика - и помогла сестрёнка.

Оно, понятно дело, те клешИ,
явились в подражанье ливерпульцам,
а ты ( чего и сколько не пиши),-
ко мне прильнула, словно струны к пальцам.

И хоть , само собою, я не Сид,
не Баррет с   песенкой его про велик,-
крутя педали, уезжал я в сад
эдемский, круче всех Мезаамерик.

Pink Floyd- психоделичен, но стога,
которые стояли за поселком
в полях, простершихся на много-много га,
где мотоцикл Лёхин серым волком

ночами рыскал, фарою пронзив
вселенский сумрак, чтобы ню возникла,
в луче…Та светомузыка! На зов
её слетались , чтоб в стогу возню
 
затеять- Эльфы , Феи,Сильфы, Фавны…
То, кажется, второй был курс филфака,
тебе хотелось рассказать о главном-
и так вот просто, ставя перед фактом,

ввела ты в параллельные миры,
где вместо фары мотика - Луна,
и шестерни Вселенной до поры
щадят нас – хоть  и смерть   предрешена.

Но  этот стог! Но руль велосипеда,
рогами Овна выгнутый, но ты…
Ты стала всё же выпускницей педа,
как бы женою сразу двух Толстых.

Да, зажевала жизнь  меж шестерёнкой
и цепью. Цепь событий. Знать, судьба…
Клешей штук десять сшила мне сестрёнка,
моднячих, как армстронгова труба.

А что же Лёха? Да чего там Лёха!
Увидев ночью нас тогда в стогу,
конечно же , взъярился он малёха,
но тут очередная , вишь,   дурёха…
А я так –вечно в сердце берегу…
 
Конечно, Лёха всё ж не Дэвид Гилмор,
чтоб мне, как Сиду, потакать в улётах,
с тех пор сказал:  в гостях моей ноги, мол,
не будет у тебя… Кончалось лето.

Кончалась что-то, что-то начиналось,
век-волкодав кончался, шестернИ
входили в цепь зубцами…Что за малость!-
с тобой мы распрощались у стерни.

Как силы тяготенья велики!
Таинственны загадки параллелей.
С трудом мы расцепили наши велики,
сцепившиеся накрепко рулями.

И если то сравненье продолжать,
в стране, дававшей больше всех металла,
то двухколёсные должны бы нарожать
малюток - трехколёсных , ведь рожала

страна, в эскстазе, больше всех ракет,
боеголовок, и для шин резины,
хоть не ломились в эту пору, нет,
от колбасы копчёной магазины.

«Не провожай!» -сказала. Только молнию,
между лопаток пальцы ощутили, -
и сразу став       иконою намоленной,
растаяла… Лишь звёзды, ощетинясь,

как шестерни, что смалывают время,
светили колко, как солома сжатая,
за шиворотом…Потный меду тем я,
пустился вслед,  нацелясь  в провожатые.

Прищепку потеряв, я рвал штанину,
я падал, догоняя, я рыдал…
Но не вернуть - ни Нину, ни Марину…
Лишь в поле стог. Да  ледяная    даль.

Да звездочка – слезой у горизонта,
в ночи, чернее пашни антрацитовой,
и есть, наверно, всё-таки резон в том,
что то светила  фара мотоцикла.