Душу на волю пускаю

В ожидании гостя.

По селу лесным пожаром
Неожиданная весть:
На побывку едет Баров,
Заслужил наград – не счесть!

Несказанно жена рада,
Суетится ребятня,
Моет стены, полы драит
Всё семейство и родня.

Самовар луной сияет,
Стол отбеленным холстом,
А в корчаге поспевает
Брага, ходит – ходуном.

Будто нету зимней стужи,
Взбудоражено село,
Будто во поле не вьюжит –
Солнце летнее взошло.
                * * *

Новый год.
                (1943 год.)
К избам запорошенным,
От одной к другой,
С необычной ношею
Шёл старик седой.

Он в шинели, в валенках,
Шапка со звездой,
Вещмешок нёс старенький
С выпечкой ржаной.

Выдало правление
К празднику муки:
«Бабушка Евгения,
Булок испеки»!

Постаралась старая,
И теперь идёт
Булочки раздаривать
Дед на Новый год.

Вьюга воет. Холодно,
Ноша тяжела,
Как за белым пологом
Домики села.

К нам зашёл с гостинцами
Пять минут назад.
Кто же из учительниц
Ряженый солдат?

Не запрятать молодость
В ватной бороде,
Узнаём по голосу
Клавдиванну здесь.

Уплетаем дружненько,
Сидя на печи
Ужин наш остуженный,
Деда калачи.
                * * *               

Прощальная дорожка.

Сестрёнка сидит у отца на закорках,
За левую руку его я держусь.
Идёт мама справа, рыдает так громко,
Что я за неё перед папой стыжусь.

Ведь сказано ясно, что скоро вернётся
С башкой злого Гитлера –  прямо в Москву,
Оттуда с наградой, блестящей как солнце,
Домой он приедет уже к Покрову.

Но он не вернулся, он умер от раны.
Прощальной дорожки вовек не забыть,
А мамины слёзы печалью туманной
Мне в сердце закрались. И как с нею жить?
                * * *            
               
Рубанула с грохотом война,
Расколола детство пополам,
Счастье унесла куда-то вдаль,
Поселила горе и печаль.
                * * *            

               
Про бабушку.

У бабушки вечно слезятся глаза,
В глубоких морщинах лицо,
А губы сухие заметно дрожат,
Твердя наизусть письмецо.

Как безвести милый сыночек пропал
На страшной кровавой воне,
Случается в памяти часто провал,
Но помнит письмо и во сне.

Безграмотной, вслух ей читал письмо дед
В неделю по несколько раз,
И свято хранится в сознании текст,
Молитвенно шепчет сейчас.

Погладит шершавой ладонью листок:
«Единственный мой, дорогой»…
И чудится взгляд между выцветших строк,
И слышится: «Еду домой».

В божнице конверт напряженьем руки
Упрячется за образок,
Смахнёт уголочком платка со щеки
Слезинку – другая ползёт.

То кадры из детства, но в сердце живёт
Рассказ о бабуле моей,
Что не было в девушках краше её,
И статнее, и веселей.

Во взоре очей, незабудок нежней,
Лазурь отражалась небес,
Их блеск из-за участи вдов-дочерей
От плача по сыну исчез.

Я помню её с той печалью в глазах,
На впалых щеках сеть морщин,
Живущей надеждой, что там в небесах
И Бог её встретит, и сын.
                * * *             

Запомнился высоким он,
Веснушчатым, курносым,
И синие глаза, как лён,
И чуб сползал на просинь.

Прислал с дороги два письма,
А с фронта – ни записки,
И плакала ночами мать,
Грустили мы, детишки.

Склонялись пред иконой ниц,
И жгло до острой боли
От стылых жёстких половиц
Колени и ладони.

Но не услышал, видно, Бог
Простой молитвы этой.
В буранный день в избе был вопль
От тонкого конверта… 
                * * *               
               
Лапти.

В сенцах на вешалке старой
Пару лаптей я храню,
Деверя давний подарок,
Словно реликт, я ценю.

Я их не раз обувала
В праздники для куражу,
Даже призы получала…
Нынче уж я не ряжусь.

Нынче сама старый лапоть,
Не до веселья теперь,
Но эта вещь – сердцу в радость,
В детство открытая дверь.

Лучик заглянет в оконце,
Чудный подарок найдёт,
Вспомню родную околицу –
С лыком Авелька идёт.

Дед ещё крепкий и ловкий
Снёс на базар часть работ,
Чтобы купить на «обновки»
Лыка на нужный расход.

Лапти из лыка носили
В годы войны стар и мал,
В каждой деревне России
Свой Аверьян проживал.
Драли кору с липок летом,
Чтоб было вдоволь лаптей,
Нынче пью чай с липы цветом,
Липовый мёд – для гостей.

                * * *               
               
Посиделки.

У Пашуни по субботам
Коромыслом дым в избе,
О вечёрочках забота
Начинается в обед.

Дров приносим по полену
И для лампы керосин,
Моем лавки, пол, а сени
Подметаем, что есть сил.

Разбегаемся по хатам,
Принарядимся чуток –
И назад, а тут ребята
К нам спешат на огонёк.

Жаром пышет от голландки,
От дверей – морозный пар,
Валят парни, да с тальянкой,
Тут уж нас бросает в жар.

На скамье сидят впритирку,
Гармонисту лишь лафа,
Он, как Тёркин на картинке,
Рвёт тальяночки меха.

Едкий дым, табачный запах
Греет душу и лицо.
Увела страна на запад,
Не вернула нам отцов.

До утра поём и пляшем,
Коромыслом дым в избе,
Завлекаем дролей наших
По велению небес.
                * * *               



О Шуре.               
                Как только зорька побледнеет
                И ночь прохладу принесёт,
Гармонь играет – сердце млеет,
Частушки молодёжь поёт.

И Шура, бойкая девчонка,
В деревню весело звала,
Сердца чаруя песней звонкой,
Парней из дальнего села.

«Лебёдушка,  – вздыхали  бабы, –
Красой и статью – всем взяла,
Недалеко, видать, до свадьбы,
Не одного с ума свела».

Но замуж Шура не успела:
В июне грянула война.
С тех пор гармонь уже не пела:
Скорбела в тишине она.

В селе – солдатки да их дети,
Да старики, а воз забот.
Натруженные ныли плечи
И руки ночи напролёт.

Работала дивчина ловко,
Была с подругами не раз
Зимой на лесозаготовках,
Дружили с песней в трудный час.

Девичье часто сердце ныло:
Любимый весточки не шлёт.
«Пленён? А может и убили?»  –
Гадала ночи напролёт.

И сторонилась почтальона:
Всё чаще он печаль несёт,
А не солдатские поклоны.
Уж полдеревни вдов, сирот.

Когда снега с полей сходили,
Сзывали молодёжь к пруду
Гармошки, чтобы на плотине
Попеть и поиграть в лапту.


Теперь не звали на лужайку…
Неужто пропадать в тоске?
И вышла Шура с балалайкой,
Играя лихо «При лужке».

Кровавая цена победы:
Вернулось пятеро калек,
Всего мужчин – юнцы да деды,
А вдов, девчат – не счесть в селе.

Юнцы басят, играют взрослых,
Один вкруг Шуры петухом,
Парнишка рыжий и курносый
Недолго был ей женихом.

И скоро «друг» уехал в город…
Об одиночке что писать?
Ей ныть не позволяла гордость,
Сама надумала рожать.

Быть матерью – святое чувство,
И от рождения дано,
Дитя носила с долей грусти:
От нелюбимого оно.

Растила сына. Улыбнулась
Ещё раз крепкая любовь,
И горьким горем обернулась:
Замёрз любимый. Видно, Бог

Карал её. За что судьбина
Ещё и сына отняла?
Монтёром был, его сгубила
Коварной молнии стрела.

Я как-то с ней разговорилась:
«В обиде, Шура, на судьбу?» Молчала долго:
«Я любила.
Прабабкой стать ещё могу.

Попробуй-ка сушёной рыбки,
Хожу ловить её сама.
А жизнь – награда иль ошибка,
Не думаю. Сойдёшь с ума».
                * * *               
               




 









 

 





В ожидании зимы.

                Судя по старой примете,
Месяц придётся терпеть
Серость небес, сильный ветер,
Дождика мелкого сеть.

И непроглядность туманов,
С хлопьями снега дожди,
Солнца поблекший румянец  –
Зори, как праздника жди.

Этот деревьев убогий,
Полный угрюмости вид
Сердце склоняет к тревоге:
Господи, благослови!

                Благослови мне дождаться
Первого зимнего дня,
Выйду в него прогуляться –
Темь из души прогонять.

Важно с крыльца, словно с трона,
По белоснежным коврам  –
Вниз, и пойду мимо клёна
Я по снегам со двора.

Будет на первой пороше
След от полозьев саней,
И отпечатает лошадь
Чётко подковы на ней.
                * * *               

Вспомню поверие снова,
Символом счастья добра
Будет над дверью подкова  –
Месяцем из серебра.
               
Я люблю, когда, не выпив лишку,
Выкупив законное своё,
Взяв гармонь, поёт Якимов Мишка,
Вместе с Тоней – жёнушкой – поёт

 Льётся песня вольно на просторе,
Над домами волнами плывёт,
И, на Мишку глядя, Витя Шорин
Старенькую хромочку берёт.
Тут пошли частушки, прибаутки,
Иногда до самого утра,
Растревожат сердце не на шутку,
Мне в те ночи вовсе не до сна.

Я бы с ними спела и сплясала,
Не переступить один порог:
До сих пор чужой меня считают,
Я ж сельчанка, видит Бог!
                * * *    
               
Банный вечер.

Смеркалось. Конфеты кладу и вина
Прячу в бельишко чекушку,
Дверь – на замок, чуть тропинка видна,
Змейкой вползла в деревушку.

Небо беззвёздно, и месяца нет,
Лишь сквозь оконные шторы
Блики от света ложатся на снег
Бледно – печальным узором.

С торной тропинки я вправо сверну,
И по глубокому снегу  –
К низенькой хате, к окошку прильну,
Крикну: «Зайду на беседу!»

                В баню, как в лето, шагну из зимы,
Пару поддам и балдею,
Веник шуршит, как от ветра камыш,
Тело и душу прогрею.

В избу румяной войду, молодой,
Ждёт меня праздничный ужин,
Внучке гостинец вручаю в ладонь:
«К ужину квас мой не нужен?»  –

Я, улыбаясь, спрошу и на стол
Ставлю свою четвертинку.
Зять и хозяюшка выпьют по сто,
Я ото ста – половинку.

Под караоке охотно едим
И ветчину, и салаты,
Долго за дружной беседой сидим,
Поздно. Пора мне до хаты.
Ночь осветилась волшебно луной,
Звёзд в небесах – мириады.
Той же тропинкой иду я домой,
Вьющейся вдоль полисадов.

В белую тишь только скрип из-под ног
Снега ворвётся мятежно,
Хаты моей золотой огонёк
Светит призывно и нежно.
                * * *               
По грибы.

Отвяжу собаку, цепь скользнёт на землю,
Пёс рванёт к воротам, сам откроет их.
Никакой команде он уже не внемлет,
За деревню к лесу мчится, словно вихрь.

Но, достигнув края, он назад несётся,
Обегая лужи, мчит меня встречать.
Вот ластится рядом, щурится от солнца,
По стерне высокой в лес бежит опять.

Тянутся над полем нити – паутинки,
А в лесу на ветках и траве роса,
Капают с хвоинок, как алмаз, слезинки,
Уж не лето ль плачет, что ушла краса.

                Запахи лесные – голова кружится!
От сосны – смолистый, от земли – грибной,
Треск вокруг по лесу – это пёс резвится,
Сгонит с ветки птицу, фыркнет над норой.

По тропе заветной выйду на поляну,
Где растёт малина меж трухлявых пней,
Из большой корзины ножичек достану –
В том году опят я набрала на ней.

Вот они, родные! Словно в модном танце:
Тоненькие ножки, шляпки набекрень,
И, не уставая низко нагибаться,
Обойду, обшарю каждый старый пень.

Вот полна корзина. Тяжело, признаться,
С ней домой тащиться. Как соблазн велик!
Не замедлив сходу в луже искупаться,
Пёс трусит довольный, вывалив язык.
                * * *               
Старый дом.
                Старый дом по улице Есенина,
Был во сне ты или наяву?
Опадают яблоки осенние,
Я их не сорву, не подниму.

Старый дом на улице Есенина
Был когда-то лучшим на селе.
Тополь любовался тут сиренями,
А берёза улыбалась мне.

У хозяйки новой всё по – новому,
Мебель побогаче и ковры,
Баня, двор, тропиночки  садовые,
Сени – те же, той, моей поры.

Но в хлеву лишь курицы. С наседкою
Семь цыплят тут будут зимовать,
И в сарае пёс с котом беседуют,
Ждут, когда их выпустят гулять.

По избе с утра хозяйка топчется,
Знай вари и корм во двор неси.
Просто ей без дела быть не хочется,
На других животных нету сил.

Отвечает на звонки тревожные,
То сама захочет позвонить.
Ждёт гостей, а забегут прохожие,
Любит обо всём поговорить.

Я, признаться, по тебе соскучилась,
Милая крестьянская изба,
Если б было чуточку получше мне…
Но, изба, дела мои – труба.

Не пройтись мне дальнею околицей,
И плотинки вид не удивит,
Не видать, как вербы долу клонятся,
Лист прощально в воздухе кружит.

Старый дом по улице Есенина,
Очень я тоскую по нему,
Опадают яблоки осенние
Я их не сорву, не подниму.
                * * *               
 Утром.

Утром дверь из сеней я открою –
В сердце льёт покой и благодать:
Тополь мне кивает головою,
Облака – хоть шапки в них кидать –

До того, серебряные, низко.
Грач ручной спешит, подачки ждёт,
К воробьям шмыгнёт не знавший wiskas
Мой пушистый серебристый кот.

Накачаю я воды с колонки
Светлой, вкусной, как из родника.
А над крышей дома месяц тонкий
Всё ещё не спрячется никак.
                * * *               

Про  ведро.

В бане кадки да лохани,
А в избе ушат с бадьёй.
С виду – планки с обручами,
А ни щёлочки одной.

                Топит бабка баньку рано,
Щелок в кадке заварив,
Вспомнит бондаря Ивана,
Влажный лоб перекрестив:

«Ловким слыл. Земля будь пухом!» –
И платком стирая пот,
Скажет: «Мой под мухой ухарь,
Лихоманка не берёт».

Так себе я представляла
Быль, что в прошлое ушла,
И с улыбкой отливала
Воду в тазик из котла.

Уж давно бадье на смену
Изготовили ведро,
Люди знают ему цену,
И сменили ремесло.


Деревянные бадейки
Мы в музеях сохраним
И от радости балдеем,
Когда струйка зазвенит

В дно подойника доярки
Иль железного ведра.
Даже сердцу станет жарко,
Хоть и холодно с утра.

Иль подцепит коромыслом,
Будто радугой - дугой,
Вёдра девушка, что вышла
За водою ключевой.

Зачерпнёт, шагает плавно,
Не плеснёт в ведре вода,
И несёт два солнца, явно,
Без особого труда.

Вёдра в лес или на дачу
Из пластмассы лучше брать.
Так легки они, тем паче
Шума – звона не слыхать.

Без ведра ухи не сваришь
У реки на костерке,
Без ведёрка внучка Варя
Не копается в песке.

                Вот она выходит с ними,
Голубыми, расписными,
Солнышко песок нагрело,
Принимается за дело…   


Здравствуй, хата моя.                (Песня)   
Здравствуй, хата моя маленькая!
Здравствуй, мама моя старенькая!
Оберег очага – котик мягонький,
Убери с сапога лапоньки!

Не уйду, задержусь долго я,
Пока выльется грусть колкая.
Мама взглядом и речью ласковой,
Сидя рядом, вернёт сказку мне,
Где привольно, легко дышится,
Где отец баском запоёт сейчас,
Развернув рывком широко меха,
И наполнит дом чудо - музыка.

Я сойду с крыльца, возьму удочки,
Она слышится в переулочке.
Под мелодию задрожит блесна,
К жизни годен я, на душе весна.

До свидания, хата маленькая!
Да свидания, мама старенькая!
Оберег очага – котик мягонький,
Ухожу, убери лапоньки.
                * * *   
               
Голь на выдумки богата.

Хоть на выдумки богата,
Говорю открыто всем,
Что в судьбе с рожденья даты,
Роль играет цифра семь.

Год Собаки. Цифры сложим:
Есть семёрка в сумме той!
До войны семь лет пригожих,
Папа рядышком со мной.

В семилетке я училась –
Это было так давно!
Я в семнадцать лет влюбилась,
Я сменила семь РОНО.

По семь лет жила в Сарове,
В Спорном,Троицком селе,
В Костенееве удвоить
Этот цикл случилось мне.

А теперь живу в квартире,
Двести семьдесят плюс семь,
И тянусь к волшебной лире
Лишь сгустеет ночи тень.

Дочки три и сын, три зятя,
Внуков – восемь (сбой чуть-чуть),
Когда буду умирать я,
Обо всех заноет грудь.
То случится, знать, в июле,
В семь утра седьмого дня…
Вот до года дотяну ли? (2014)
Сомневаюсь я друзья.

                Боже мой, как время мчится!
Жизнь моя – большой сюрприз!
Как с сюрпризом в гроб ложится,
Не разгаданным за жизнь?

Маги, ламы, экстрасенсы!
Помогите, кто-нибудь!
По ладони ли, мизинцу
Разгадать семёрок суть.
                * * *
               
                Мои внуки.
Куда убежал сон?
                (Внучкам.)
Вот беда – то! Вот беда – то!
Убежал мой сон куда-то…

Я везде его искала,
Поднимала одеяло,
Под подушку заглянула.
Нет как нет! Как ветром сдуло!

Где гуляет он проказник?
Не позвать, не позвонить.
Может, спит в лесу под вязом,
Как его мне разбудить?


Кисть возьму, альбом и краски,
Нарисую сказку к сказке,
И подумает мой Сон,
Что украла чей-то сон.

Прилетит в окно украдкой,
И засну я сладко, сладко.
                * * *


   
               
 






               

 



Клевета-напраслина.
Без тебя – цветок в стакане,
Без иглы проворной нить,
Без тебя с тоски завяну,
Дни узором не расшить.

Перед бурей ели стонут,
А сосёночки звенят,
Лиходейка жалит словом –
Подколодная змея.

И змею обходят боком,
Клеветы не избежать.
Шей, вдова, рукав широкий
Небылицы собирать.

Клевета, как в печке уголь
Замарает, обожжёт.
Всё равно милёнок любит,
Завтра свататься придёт.

Серебрится, золотится
В небе зоренька-заря,
Небылиц мил не боится,
Говорят – не говорят.

В день по искорке приносит
Пчёлочка душистый мёд,
Всё равно милый не бросит,
Клеветник с тоски умрёт.
                * * *               
               


Непогода-непогодушка.
Распищалась стая галочья –
Дождям не перестать,
Провожала в полушалочке,
А будет ли писать?

Непогода – непогодушка,
Промозглые дожди,
Я вернусь, моя Алёнушка,
Два года подожди.


Ретив;е моё ноет,
Что о службе говорят?
Быть заложниками – горе,
А деды-то что творят?!

В непогодушку, любимая,
Нам тягостней вдвойне,
                Я вернусь, ты только жди меня,
Ведь я не на войне.

Загляну я в синь бездонную
Лучистую твою,
Непокорную головушку
В смущении склоню.
                * * *               

               
Просто игра.
Не забудется давнее
С тобой, милый, свидание,
Клялся ты в вечной верности,
Разговор до утра.

     А я знала заранее,
     Что обман то свидание,
     То была просто шуточка
     Или только игра. 

Жизнь – монета разменная,
Говорю это верно я,
Радость сменится горечью,
Слёзы льёшь до утра.

                А я знаю заранее:
     Моя жизнь – песня спетая,
     И всего лишь копеечка
     Или просто игра.

За полвека жизнь прожита,
Море водочки выпито,
А сегодня ты трезвенник,
Не храпишь в вечера.

     А я знаю заранее:
     До потери сознания
     Ты налижешься вскорости,
     А пока – лишь игра.
Сочинила куплеты я
И послала в газету их,
Неожиданно в «Каме» я
Те куплеты прочла.

     А я знаю заранее,
     Зря играю словами я,
     А стишок напечатанный
     Только ваша игра.

День с утра что-то хмурится,
Дождь и слякоть на улице,
А вчера было солнышко,
Я счастлива была.

     А я знаю заранее:
     Грусть-тоска улетучится,
     А куплеты – лишь шуточка
     Или просто игра.
                * * *               

               
Мои дочери: Лена (слева) и Света.
               

 








 






Сумраком объята.

Жизненные вихри душу измотали.
Где её крылатость? Цели нет и сил.
Вот сижу, притихнув, на пустом причале
Сумраком объята,
                Господи, спаси!
                * * *               


                Стрекоз прозрачных крыльев стрёкот
Над гладью озерка,
Волны миниатюрной шёпот –
След плавунца-жука,

И не шол;хнется осока
У кромки бережка,
И, словно в сетке, держит солнце
Тень веток ивняка.
                * * *               
      

Не зови!

Не зови ты меня в мир загадочный,
Запредельный, неведомый мир,
Наша жизнь, сознаю, домик карточный,
Но мне дорог её каждый миг.

Из-под домика выбрала карты я,
Будет в памяти свиток – реликт,
Дни удач и тревоги азартные,
И печали мои сохрани.

Разверну я его ночкой лунною,
По забытым тропинкам пройдусь,
Окунусь в мою юность безумную
И влюблённой под утро вернусь.

Небосвод – цвет косынки сатиновой,
А заря мне поёт о любви.
Что там будет за гранью бытийною?
Не зови ты меня!
                Не зови.
                * * *               

               
Ко мне ли приходишь, подруга?

Ко мне ли приходишь, подруга?
Куда от меня ты спешишь?
Вслед мысли мои летят вьюгой:
Грешишь, дорогая, грешишь…

Тебя мне воспитывать всуе,
Надумаешь короб хлопот,
Себя за догадку бичую:
Не суйся в чужой огород.

А сердце страдает ревниво,
Но ложь во спасенье ценя,
Шепчу: «Оставайся счастливой
На скользкой тропе бытия».
                * * *               

Про любовь.

О ком душа моя страдала,
Тот предпочёл уйти к другой.
Кого душа не принимала,
Хотел бы век прожить со мной.

Из четверых – счастливых двое.
Надолго ли? То знает Бог.
Душа скитается изгоем,
Споткнувшись о чужой порог.

Найдёт ли где приют желанный
Иль ждёт её другой венец:
Сгорит с тоски в угаре пьяном
Или смирится, наконец?

И в мире лживом одинокой
Кукушкой будет куковать,
Не думать о поре жестокой,
Не думать и не вспоминать.
                * * *               




Не знаете, чем лечат душу?

Не знаете, чем лечат душу,
Когда она болит не в меру?
Уж никого не хочет слушать
И никому уже не веришь.

Когда душа полна печали,
Рыданья сдерживаешь в горле,
Боишься, чтоб не увидали
Чужие люди твоё горе:

Пойдут расспросы, пересуды
И недомолвки. А что скажешь?
Бездушным, что ты не верблюд,
Как ни старайся – не докажешь.
                * * *               
               
Что увижу из окошка?
   
Что увижу из окошка?
Даже в ясные часы:
В сизой дымке – двор, дорожка,
У подъезда семь машин.

Фонари качает ветер,
Длинная ограды сеть,
Взгляд оленя не заметил:
Очень трудно разглядеть

На снегу из гипса зверя.
Серым пологом стена,
В ней заплаты – окна, двери,
Чёткость скрыла пелена

Глаз моих. Всё силуэты,
Люди – призраки в ночи,
Тяжела картина эта.
Ну, хоть караул кричи!

А из спальни вид милее,
Снег белей, а на снегу
Две рябинки, словно феи,
Моё счастье стерегут.

За аллеей тополиной
Школа тыльной стороной,
Редко ездят здесь машины,
А к рябинам и зимой

Прилетают часто птицы
И чирикают, свистят.
Голубь на карниз садится,
Тишине и солнцу рад.

От полудня до заката
В спаленке светлым светло,
Тут душе моей отрада:
И уютно, и тепло

В день погожий, а стемнеет
Я зажгу торшер опять.
Вылью всё, что наболеет,
В черновик. Не разобрать…

Перепишут пусть потомки,
Разгадав о чём строка,
Что напел мне месяц тонкий
И шампанского бокал.
                * * *               
               
Убегает печаль от семьи.

«Это мы» – прозвучало за дверью
На банальный в прихожей вопрос.
Я ушам своим просто не верю,
Бог гостей дорогих мне принёс.

Открываю, дочь в щёку целует,
А я внучку в ответ и её,
А разденутся, словно ликует
От присутствия близких жильё.

Скрипнет радостно стул, и глубоко
Моё старое кресло вздохнёт,
На них спит иногда лежебока
Кот бесхозный, погреться зайдёт.

Голос дочери – ласточки щебет,
Слух ласкает и душу мягчит,
Зять сидит – средь лебёдушек лебедь,
В телевизор оживший глядит.
                Запыхтели пельмени в кастрюле,
Ложки, вилки и рюмки звенят,
Убегает печаль от бабули,
Прогоняет печали семья.
                * * *               
               
Не ко двору.

Веди, Хранитель, Ангел мой, веди!
Не дай споткнуться на ступеньках разных!
Замучили осенние дожди,
«Поход» благополучный – сердцу праздник.

Держи: подножка на пути в Союз
Писателей родного Татарстана!
Ответил тот, чьим именем горжусь:
«Писать рекомендации не стану».

К другим пойдём. Поэт и доброхот
Директор заурядного музея,
Мне нужную бумагу выдаёт,
Лёд тронулся. Ещё одно везенье:

Письмо мне благодарственное есть –
Решение Совета ветеранов.
Вперёд, мой Ангел! В лужу бы не сесть…
Что скажут нам в редакции «Майдана»?

«Держи меня, соломинка, держи»!
В какой дворец я оказалась вхожей!
Тут с коридора будоражит жизнь
Писателей – республиканских всё же!

Портреты в рамках на стене висят,
Труды творцов за стёклами в витринах,
Мне вот сюда. Поджилочки дрожат,
Как у невесты русской на смотринах.

Какая роскошь! И в самом Кремле
Иметь такую мебель незазорно,
Редактор в кресле – Аполлон в седле,
Вот только что колчан убрал проворно.

«Ты только мне на дверь не укажи», – 
Молю в душе, но как-то осмелела
И на столе книжонки разложив,
Твержу: «Пишу. В Союз вступить хотела».
                «Гм. Можете дня через три зайти?»
Но вот звучит отказ по телефону…
Толь, правда, русофобия в чести,
Таланта нет, иль возраст стал препоной?

Без зависти к другим «пряду кудель»
Порой ночной до самого рассвета,
Перекрестясь, пошлю стихи в «Идель»
И с нетерпеньем буду ждать ответа.
                * * *               
               
Божий промысел.

Где, гуляка, запроп;стился?
На дворе давно уж ночь,
И слеза невольно катится,
Грусть не в силах превозмочь.

Громко в дверь забарабанили,
Открываю впопыхах.
Муж кричит: «Скорей! Там раненый!
Мотоциклом сбил впотьмах».

Развернулся в жгучей темени,
(Фара не горит опять),
Стужа колется осенняя,
Куда мчится – не видать.

На дороге за околицей
Навзничь девушка лежит,
Подколенной раной колотой
Кровь фонтаном бьёт, струит.

Остаюсь я возле стонущей,
Очень рада, что жива.
Сам к врачу за скорой помощью,
Я шепчу над ней слова:

«Потерпи, немного, милая!
Дай платок с тебя стащить!»
Сняв, на ногу жгут накинула,
Чтобы кровь остановить.

От того ль, что потревожила,
У неё глаза – на лоб,
Будто вьюгой припорошено
Всё лицо, и бьёт озноб.
Я свою фуфайку скинула
И накрыть её спешу,
Кверху голову закинула
И о помощи прошу.

А она и впрямь является:
На меня в кромешной тьме
С неба облако спускается,
Расстилаясь по земле

Светлой дымкой. По обочине,
По жнивью плывёт к складам.
Чудо видела воочию
И не верила глазам.

Божьим промыслом к спасению
Было послано оно?
От кометы ль прохождения
Было млечное пятно?

Что гадать? Девчонка выжила.
А тогда из новостей
Слышала: комету видели,
Что предсказывал Галлей.
                * * *
 
 

               

 












 

                (Поэма)               

                I.
Мне недолго пришлось собираться,
Положила мать в сундучок
Одеяло с подушкой, два платья,
Полотенце да образок.

Всей деревней меня провожали,
Будто я новобранец какой.
Целовали, платками махали,
А у матери – слезы рекой.

По какому наитию, з;ву
Отчий край я оставить смогла?
Но тоску по родному Силёву
Я вдали от него поняла.

Как ждала от родных, друга весточку!
Не прельщал сочный персик, гранат.
Лишь увижу я русскую кепочку,
Так пешком бы пустилась назад

К развалюхе – картошке в мундире.
Снились мне золотые поля,
Наши избы в березах родимых,
Наши липоньки и тополя.

Тот кишлак уж давно «заграница»,
Моим школьникам за шестьдесят,
Я б хотела туда «прокатиться»,
На плечах моих годы висят.

Руководство страны для окраин
Не жалело ни кадров, ни средств,
Нет в Силёве, в Узбекистане –
В кишлаках электричество есть.

В нашем – средняя школа, больница,
Есть и почта, свой клуб, стадион.
Мне ничто из той жизни не снится,
Хотя всё вспоминаю, как сон.

Вдоль дороги стена из самана,
В ней калитка во двор. Или сад?
Есть деревья. В беседке туманно:
Всю опутал её виноград.


У дувала хозяев хатёнка,
Крыша плоская, пол земляной,
Стол в углу да три койки девчонкам
Тут поставлены бойкой женой.

Здесь и жили мы, дни коротая,
До обеда уроки вели,
Вечерами писали, читали,
В клуб – ни шагу. Ну что вы? Ни-ни...

По обычаям здешним девчатам
Неприлично его посещать,
Это древний закон шариата
Приходилось и нам исполнять.

Зато фруктов наелись мы вдоволь,
И подругу нашла я себе,
А позднее и брат её вдовый
Стал мне мужем по воле небес.

Благодарности я получала
За свой труд от РОНО в те года.
Прости, солнечный край! Уезжала
С лёгким сердцем. Была молода...


                II.


Знала ль я, увольняясь с работы,
Что на родине вряд ли найду,
Что учительниц лишних без счёта,
Как на яблоне листьев в саду.

Не сидеть же у мамы на шее...
Комсомольский билет, выручай!
Так и просится в рифму «на север»,
Но я еду в Челябинский край.

Наконец-то судьба улыбнулась,
Семилетняя школа в селе,
Веду пение и, тренируясь,
На квартире бренчу на домбре.

Дед и бабка, у коих жила я,
Окружая заботой меня,
Осуждали дружка, не желая,
Чтобы шла на свидание я.
Я в поэме «Заветное» с болью
Пела песни о горькой любви,
И, поверьте, не хочется больше
Той мелодией душу травить.

Я вернулась, конечно, вернулась!
Но не скоро. Был сын на руках.
Затерялась беспечная юность
За околицей в бабьих платках.


                III.

Мама с сестрами жили в Сарове –
Удалось из колхоза сбежать,
Я с великой охотой, любовью
Возвращаюсь в тот город опять.

Слава атомщикам, кто заботясь
О могуществе нашей страны,
Предоставили многим работу,
Дальним жителям и коренным.

Тут за несколько лет прописалась
Вся силёвская наша родня,
Что своей теплотой согревала
И журила порою меня.

Город весь окружённый лесами,
И дома затерялись в лесу:
Пойду в гости я к тёте дворами,
Запах сосен с собой принесу.

В монастырских жилищах и храмах
Расположены клуб, горсовет,
Пропускное бюро и охрана,
И театр – храм культуры тех лет.

Очень часто его посещала,
Летом в парке любила бродить,
Днями в яслях сынишка мой малый,
В школе я продолжала учить.

Заберу сына я после школы,
В магазин за игрушкой зайдём,
Или в книжный - за сказкой весёлой,
Всё – то рядом у нас, под бочком.

Город чистый, на улицах липы,
Под горой тихо речка течёт.
Есть на праздник попеть с кем и выпить,
Но село безудержно влечёт.

Как душа по нему тосковала!
Не хватало мычанья телят,
Кукареканья, рос небывалых
Что поутру на солнце блестят.

По полям я скучала молочным,
Первозданной зимы белизне...
«Уезжаю, – сказала. – И точка!
Не перечьте, пожалуйста, мне!»

«Не тревожьтесь, – родных я просила, –
Еду к мужу я, не пропаду».
Велика, необъятна Россия,
К Татарстану дороги ведут.

Мне весёлую малосемейку,
Городские удобства не жаль,
Потеплее одену шубейку,
В Новый год буду к вам приезжать.

Приезжали, гостили у мамы,
У сестры – она рядом жила,
Мы втроем, до кончины их самой
(В один год смерть обеих взяла).

А бывало: «Грибочки в мой кузов», –
Скажет нам. И зовёт всю родню.
На столах вдоволь вин и закусок,
А от песен и стены поют.

Выручала нас та «заграница»,
Всем снабжали получше её,
Прозапас накупали мы ситца
И постельное брали бельё.

В магазинах села было чисто
На витринах и полках тогда:
Хлеб и водка, да «завтрак туриста»,
Колбасу завезут иногда.

Связи с городом я не теряю,
Там племянница, тётя моя,
(Обнимаю я вас, обнимаю!)
Мне теперь не пуститься в вояж.
Посетить возрождённые храмы
Я б хотела, родных навесить,
Побывать на могиле у мамы,
На поляну в лесу набрести,

Где стоит Серафим Чудотворец,
За нас, грешных, со скорбью молясь.
Но сижу в самовольном затворе,
Заблудиться в квартире боясь.


                IV.

Всю жизнь понять себя пытаюсь,
Волнуя сердце, ум и дух,
Вот, говорят, душа прощаясь,
Всё видит, не тревожит слух

Ничей. В уме я так витаю:
За миг весь мир могу объять,
Где только я не побываю!
Вот только руку не пожать

Тому, кого в уме увижу,
Даже коснуться не могу.
Включаю память – телевизор
Беззвучный, в прошлое бегу.


 

                Мой муж – Платонов Виктор Сергеевич (Гагры, 1979 год).


Оно за дальними горами,
Замужество тех первых лет.
Любовь и счастье рядом с нами,
И я цвела, как маков цвет.

Сошлись, имея по ребенку,
Колхоз нам выделил избу.
Семь лет мальчишке, три – девчонке,
Есть что поесть, одеть, обуть.

Мой муж – парторг освобождённый,
Гордилась им, светилась вся,
Бежала в школу окрылённой,
В наряде праздничном, форся.

Село похоже на Силёво,
Оврагами разделено,
Две улицы в садах зелёных,
На нашей – дерево одно.

У неглубокого колодца
С тяжелой цепью и бадьёй
Наполню вёдра, не плеснётся
Из них ни капельки одной,

Когда несу на коромысле.
Нет, мне не в тягость сельский быт.
Над речкой радуга повиснет,
И веселей волна бежит.

И, несмотря на грязь размытых
В осенние дожди дорог,
Из лужи, в колее разлитой,
Порой не вытащишь сапог,

На долгую возню с печами,
Вручную стирку, огород,
Я по Сарову не скучаю,
Мне радугой семья цветёт.


                V.

Белым-бело. Зимы начало,
По снегу конь рысцой бежит,
Как люльку, сани он качает,
Фырчит, ушами шевелит.

Окутанная мягким сеном
В санях молодушка сидит,
Малютку держит на коленях,
Слегка прижав её к груди.

Ослабив вожжи, улыбаясь,
Возница весело поёт,
И радость без конца и края
Над белизной снегов плывёт.
                * * *               
Все это было, было, было...
Исчезло как в апреле снег.
То ль счастье ревность погубила,
Худой ли сглазил человек?

Хочу я дать наказ ученым:
Ген ревности у всех подряд
Во избежанье муки чёрной,
Чтоб при рождении изъять.

От этой боли как лечиться?
В какую сторону бежать?
И поступила я учиться,
Заочно, сорок лет назад

В тот институт для благородных,
При батюшке царе, девиц.
Для всех желающих сегодня,
Но любящих детишек лиц,

Какой имеет он прекрасный,
Средь улочек старинных, вид!
И в памяти моей так ясно
Вечернем заревом горит.

Поклон вам замы, педагоги,
Профессора и доктора!
Вы нас вводили, словно боги,
С тем чувством такта и добра

К познанию искусства речи,
Что я взялася за перо.
Оно мне часто душу лечит,
А, впрочем, все это старо...

Да, я приверженцев науки,
Привыкла очень уважать,
И неприлично им со скукой
И свысока на нас взирать,
Учителей провинциальных,
Особенно из деревень:
У нас в избах свои читальни,
И мне читать совсем не лень.

И Мериме, и Голсуорси,
Мицкевич и Леонов есть.
Шпаргалок не писала вовсе,
Но так была задета честь

На госэкзамене, обидно
(Но не оценкой за ответ),
А той улыбочкой ехидной,
Что ранит сердце, застит свет.

Давно простила ту улыбку,
Гордыня в человеке – грех,
И ревность отползла улиткой,
От сессий и зачётов всех

Мне времени не оставалось
Свои обиды вспоминать,
Я сохранить семью старалась,
Детей с отцом не разлучать.

Дорога тоже отвлекала
От грустных мыслей и забот,
Она прямехонька бежала
От института до ворот.

Пройду мосточек утром рано,
Простор такой – захватит дух.
Налево – Тойма, лес – направо,
А между них – широкий луг.

Дорога жмётся к красноталу,
К воде склоняются кусты,
Роса на травах покрывалом
Небесной светлой чистоты.

Я трели жаворонка слышу,
О чем-то шепчет мне листва,
А жаворонок – выше, выше,
Вот точка видится едва.

И трель серебряным звоночком
Над лесом, лугом и рекой,
И я пою от счастья строчки
Весёлой песенки такой:
«За дымкой синеватою
Елабуга видна,
По горочке дома свои
Раскинула она.

И от речной излучины,
И зелени лесной
На горизонте чудится
Мне остров небольшой,

А белые высотные
Добротные дома,
Как сказочно – волшебные
Гвидона терема.

Но почему-то старая
Елабуга милей,
В ней Дом-музей Цветаевой
И Шишкина музей,

Стоит, словно задумавшись,
На Камы берегу,
И свято домик Дуровой
Тут люди берегут.

По лестнице там к пристани
Спускалась я не раз,
Мне пароходы издали
Гудели: «В добрый час».

Тут городище Чертово
Дозором на реке:
«А что же там? А что же там
В далеком  далеке?»


                VI.

Приду домой, детишки рады,
Малютку на руки возьму,
Свекровь корову ждёт из стада,
Войдёт в избу усталый муж.

Так жизнь не медленно, не прытко
Прошла, как интересный сон.
Я за иглой тянулась ниткой,
То я – игла, а нитка – он.

Меняли села и квартиры,
Но не менялись сами мы,
В домашних драмах и сатирах
Попробуй, разберись возьми.

Лишь без тебя мне стало ясно
(Услышь в неведомой дали!)
Что тридцать лет мы не напрасно
Очаг семейный берегли.

Какими внуки наши стали!
А дети?! Ими я горжусь.
Вот соберутся птичьей стаей,
И я в голубку превращусь.
 
                Мои дети.


Воркую обо всём, воркую
И, улучив момент, спою
Я о Елабуге другую,
Простую песенку свою:

«Уляжется ветер усталый,
Трепавший траву и листву,
Закат догорает за Камой,
И край погрузится во тьму,

В объятья ночного покоя.
И вот уж за Тоймой вдали
Огни золотой полосою
Елабужских окон зажглись.

Подолгу ночами любуюсь
Игрой световою волны,
Мне в ней отражение улиц
В берёзах и липах видны.

Роняют серёжки багровые
В листве молодой тополя,
И парочки бродят влюблённые,
Друг другу улыбки даря.

В домах, чьи огни привлекают,
Где счастье царят и любовь,
Рисуют и пишут, читают
И смотрят экран голубой.

А может быть, кто-то иначе
Вечерний досуг проведёт,
Но светят огни – это значит,
Что родина в мире живет».


                VII.

На Тойме верба расцвела
Весёлыми серёжками,
Опять весна, да не моя,
К моей давно и стёжки нет.

Но всё равно в душе огонь,
И песня в строчку просится,
И почему-то за рекой
Нацеловаться хочется.

Я к мужу с лаской подойду,
Не любит он с угрозами:
«В такую ночь, в каком году
Бродили мы под звёздами?

Накинь костюм парадный свой,
Назначь-ка мне свидание
Под той раскидистой ветлой,
Приду без опоздания.

Как нацелуемся с тобой,
Спою свои грустиночки,
Спою частушки про любовь
На узенькой тропиночке.

 
               
                Елабуга.



По ней притойменским лужком
Дойдем мы до Елабуги
Под песню, лёгоньким шажком,
Туда мне очень надо бы.

Там по Гассара во дворе
Издательское здание,
Оставлю вербу у дверей,
Любви моей признание».

Луна с усмешкою плыла:
«То ль спьяну пара бесится?
Уже забыла, что была
Недавно ясным месяцем».
                ***
Тебе те вербочки, Марьям!
С «Гостиной» в «Новой Каме»,
Куда писала часто вам
Я письма со стихами.

То время запорошено
Глубокими снегами,
Давно уж нет Дорожкина
И нет «Гостиной» в «Каме».

Я поучительных статей
Его не позабыла,
Они вели меня в «Орфей»,
А из него вступила,

Порядком отточив перо,
В «Союз писателей Российских»,
О чём храню в своем бюро
Билет и кланяюсь я низко

Комиссии московской той
И здешнему поэту:
Издал он первый сборник мой,
Благодарю за это.

«Для кого-то он Коля, для кого-то – Петрович,
Полным именем я назову,
Он открытой строкою мою душу затронет,
Растревожит, как ветер листву.

Над орловской землею, как божественным светом,
Его лирой простор озарён.
Возьму в келью с собою со своим томик этот,
Когда веки сомкнёт вечный сон».

                VIII.

Сбивая ритм студеной мглы волнистой,
К левобережью, где ютилась пристань,
Речной трамвайчик медленно причалил,
И каблуки по трапу застучали.

И вот – Челны, где сроду не бывали,
Районный центр. На карте есть едва ли
Старинный городок одноэтажный.
Но он сзывал уже для стройки важной
Энтузиастов Родины могучей,
Чтоб жизнь в Прикамье стала ярче, лучше.
                ***
Из села по семейной причине
В город Брежнев приехала я,
Чтобы дети мои тут учились
Под контролем: жилплощадь своя.

Получила я, как воспитатель
Общежития, сразу её.
Я с тех пор городской «обитатель»
А жильё – персонально моё.

За такую работу коттеджи
Воспитателям надо давать:
Отучить выпивать – что умерших
Оживить и на ноги поднять.

За порядком следили мы строго
В горбачёвские те времена
Комсомольский актив был подмогой.
Где вы Марс и Анвар, и Ринат?

На концертах, субботниках, танцах
Вы охотно старались помочь,
Я без вас, как зоря без румянца,
Как беззвёздная тихая ночь.

К выходным на пределе все нервы.
Отоварив талоны, идём
От лесной остановки к деревне,
Где супруга родительский дом.

(Он и мне стал роднее родного...
Разве с нашим силёвским сравнить?
До последнего вздоха больного
Я б хотела там с мужем прожить.

Но судьба ставит лихо подножку...)
А когда от асфальта свернем
С дочкой мы на лесную дорожку,
И до Мальцева песни поем.

Я спою озорную частушку,
Сосны, ели от смеха скрипят,
Сыпанут мне снежок на макушку,
Ну, а летом росой охладят:




 – Неужели украла у беса,
Где такую ты песню взяла?
 – Это только для снятия стресса,
Всю неделю серьезной была.

Так до пенсии три с лишним года
То я в городе, то я в селе,
Выходили КамАЗы с завода,
Звёзды звёздам вручали в Кремле.

Уж не ждали трамвайчик часами,
Через Каму платина легла,
Автотрасса бежит до Казани
Мимо сёл, где когда-то жила.


                IX.

Когда вечно в делах и заботах,
Не оценишь привычных красот,
Но мне было обидно, коль кто-то
Город спальней большой назовет.

Да, Саров мне уютней казался,
Там дома, как грибочки в лесу.
Наш по берегу так распластался,
Окружив пустырей полосу,

Что пройдут ещё годы и годы,
Как в своей он предстанет красе.
И сейчас марка наших заводов
На планете известная всей.

Четверть века я здесь, по прописке,
И скажу всем, душой не тая,
Что зовусь поэтессой Челнинской
Средь орфеевцев, видно, не зря.

Я за годы издания книжек
Все проспекты пешком обошла,
Чтобы быть мне к читателям ближе,
Я дарила их, часть продала.

Я «Мои подорожники» в школы,
Вузы, даже на рынки несла.
«Деревенька моя» вышла вскоре
И по кругу тому же прошла.

Позже в клубы, в библиотеки
Приглашали на встречу меня
То с рабочими (в кои-то веки),
То с детьми, стих мой к сердцу приняв.

Не подумайте, что возгордилась...
Что хотела я этим сказать?
Мне возможность в то время явилась,
Город лучше и ближе узнать.

                X.

Проживая по месту работы,
Что мне видеть тогда привелось?
Наблюдать городские красоты
Из окошка трамвая пришлось.

Да участвуя в конкурсах важных
На майдане и разных ДК,
Эти пятиэтажки и башни,
Мне казалось, стояли века.

Серость зданий обманчива с виду,
В них живёт тот прекрасный народ,
Кто грядущее города видел,
Не боялся тревог и забот.

Тут живут дети ихние, внуки,
Продолжатели дела отцов,
По утрам, словно волн рокот гулкий,
От людских торопливых шагов.

Школ за сто уже скоро тут будет,
Вузы, клубы, музей не один.
Город спальней назвали те люди,
У кого на душе вечный сплин.

Тут диаспоры разных народов,
Сохраняя культуру и быт,
Соревнуясь, ведут хороводы,
Речь родную не смогут забыть.

Стадионы, бассейны...
А курсов! Не ленись – по душе выбирай!
А в кармане не хватит «ресурсов»,
То на Каме, в лесу отдыхай!


Мне здоровья бы самую малость,
Я гитару бы в руки взяла,
Иль вальсировать тут записалась,
Или в хор ветеранов пошла.

Город мой! Тебе только полвека,
Ты гораздо моложе меня,
Ты прославлен трудом человека,
И красивее день ото дня.

Зелены твои улицы летом,
Вдоль дорожек лужайки, цветы,
Вдоль широких прекрасных проспектов
Тополей и берёзок ряды.

Парк Победы вдруг голову вскружит,
Осыпая черёмушный цвет
И вишнёвый, а осенью грушу
Подарит или листьев букет.

Вон рябины бегут за трамваем,
Грозди утренней ярче зари,
Где-то в двориках дети играют,
А у нас для детишек – дворы.

Гимназисты, кадеты, студенты,
Ветераны, рабочая рать
На слова президента презентом
Трудовым будут край прославлять.


                XI.

Кто-то скажет: Деревню хвалила,
Теперь городу песню поёт.
Та деревня, какую любила,
В сердце грустным напевом живёт…

«Между двух боров да по реченьке синей
Печальный приют старых вдов,
Деревня моя, уголочек России,
Две улочки редких дворов.

Здесь были весёлые свадьбы, крестины,
А в сумерки пела гармонь,
Отсюда на фронт уходили мужчины,
И редкий вернулся домой.

Деревня моя, тополя и берёзы,
И окон задумчивый взгляд,
Тут гомон детей не услышит прохожий,
За окнами – вдовы грустят.

Не думайте, что утомила их старость,
Что немощь вошла на порог,
А молят они, чтоб в деревне осталось
Хоть эта полсотня дворов.

Деревня моя, может ты и воскреснешь
И снова тряхнёшь стариной?
И где-то заблудится грустная песня,
В тоске сочинённая мной.»
                ***
Название прежним осталось,
Коттеджи растут до небес
На поле, что лучшим считалось,
И даже теснят уже лес.

Плотинку загадили свалкой,
Столетние вербы гниют,
На ближней зелёной полянке
Отары овец не пасут.

И ферма давно развалилась –
Колхоз долго жить приказал.
Недавно мне дочь позвонила –
В Башкирии тот же «базар».

Течёт за границу по трубам
И нефть, и невидимый газ,
Сельхозу российскому трудно...
И долго ль кормить будут нас

Продуктами из древесины
Той пальмы, что в Конго растёт?
Я думаю, в сёлах России
Мужик от безделья и пьёт.

Конечно же, век буду помнить
Живительный воздух села
И лес, и лукавую Тойму.
Но место, где дольше жила,

Хранит моя память особо,
Там выросли дети мои,
Работа по сердцу, учёба,
Там годы так быстро текли.

Почётной была наша школа,
Был дружный её коллектив.
Бессменный директор толковый
Во всём задавал нам мотив,

Ни окрика и ни упрёка
От завуча или его.
По шесть проводила уроков,
Спокойной входила домой.

А дома – детишки, подворье.
Как белка, кручусь в колесе,
Пусть я повторяюсь, бесспорно,
На пёстрой судьбы полосе

То – самые лучшие годы,
То – зрелые годы мои.
Коллеги мои, педагоги!
Поклон вам до самой земли!

Поклон тебе, старая школа!
А школьникам бывшим – привет!
И речке, и лугу, и полю –
Здоровья на тысячи лет!


                XII.

На улицах шумно - негоже,
От запахов тошно вдвойне,
Пахнёт дезодорантом прохожий,
И худо становится мне.

Не лучшая доля – остаток
Дней серых в кровати лежать,
Вот скоро куплю конденсатор,
Он воздух начнет очищать.

Двор тихий – создателю слава!
Сравнительно тихий подъезд,
За спальни окошка – забава,
Рябины толпою невест.

Я утром здороваюсь с ними,
Кивну головой перед сном,
А небо платком тёмно-синим,
Щепоточка бисера в нём.
Мне скучно тогда не бывает,
Когда себе дело найду,
И с Богом я утро встречаю,
И с Богом к постели иду.

Гостей принимать обожаю,
Одна-то куда я пойду?
И Любу, и Зою, и Галю
Всегда с нетерпением жду.

Мне Зоя – глаза. Галя – уши,
А Люба – бурлящий родник,
Она и читатель мой лучший,
Стихов и поэм проводник.

Мы бывшие с ней педагоги –
Один институт, факультет.
Брела я по разным дорогам,
Она – по одной много лет.

Спонтанно читает доклады,
Словами ничуть не соря,
Зову я её Хакамадой,
Так схожи лицом, говорят.

Её знает каждая школа,
Училище и институт,
Медаль – в юбилей комсомола,
И в сталинский тоже дадут:

Совет городской ветеранов
Её поощряет всегда.
Почетных хранит она грамот,
Наверное, с чемодан.

Я с Зоей схожу погуляю,
И в церковь я с нею схожу,
Мне Галя газету читает,
«Письм;» разбирает ажур.

С Любашей потом перепишем
С каракулей на беловик,
И день оживает и дышит,
И радостью сердце горит.

Мы в праздники вместе,
И тосты звучат здесь, и песни звенят.
Звонок. Знать тимуровцы! Точно!
Мои молодые друзья.
                XIII.

Час приближается, взмоет душа,
С прошлым захочет проститься,
Чья-то, быть может, летит не спеша,
Надо моей торопиться.

Времени Богом даётся в обрез,
Мест я сменила немало,
Будет полёт её лёгок и резв:
Надо, чтоб всё повидала.

В Нижегородском краю три села,
Где я росла и училась.
Где, до поры, моя юность цвела,
Тут и диплом получила.

Трудно о милом Силёве писать,
Многое вам уж знакомо,
Только душа может землю узнать
Ту, что лежала под домом.

Как ей не плакать, кружась, не рыдать?
Четверть лет жизни прожитой
Здесь пробежала, а если считать,
Семь из них я была сытой.

Вот над погостом незримо парит,
Место найти не надеясь,
Где прах бабули, где дед мой лежит,
Где спит сестричка – младенец.

Нету села. Кто умерших почтит?
Бродят тут часто коровы,
Тихо. Лишь ветер в берёзах шумит,
Каркнут спросонья вороны.

                XIV.

Путь на Дивеево. Разве узнать
В светлых церквах и соборах
Те, что отец помогал разрушать,
Что не считал он позором.

Где той поры водокачка и банк?
Клуб, синий корпус, аптека?
Как изменилась России судьба,
Так и судьба человека.
И, отрицавшие веру в Христа,
Те толмачи-коммунисты
Библию стали ночами читать,
Молятся Богу, Пречистой.


Льётся людской бесконечный поток
С разных концов всего света,
Чтобы к мощам прикоснуться чуток,
Помощи ждать и совета.

 
Троицкий и Преображенский соборы Серафимо-Дивеевского монастыря.


Слёзно молясь, по канавке пройдут
Девы блаженному следу,
И Пресвятая излечит недуг,
И отведёт злые беды.

В трапезной ждёт благодатный обед
Под песнопенье монашек,
Тут и Афон, и Израиль тебе,
В славном Дивееве нашем.

Тут Богородицы поступь слышна
В шелесте трав утром ранним,
Тут омофором укроет она
Странников сирых и странниц.
Тут Серафима Саровского прах
Свет излучает целебный,
Звон колокольный царит в небесах
Господу песней хвалебной.

                XV.

Душа, ты чувственно нема,
Закружишь, кто тебя услышит?
И потому спешу сама
Проститься с тем, чем сердце дышит.

С подругой в храмах были мы,
Прошли с молитвой по канавке,
Целебная вода – не миф,
К ней пробивались в шумной давке.

К источнику народу – тьма,
Но коль в руках ведро, воронка
Водой наполнит стар и мал,
Всю приготовленную ёмкость.

И, чтобы цель наверняка
Была достигнута поездкой,
В купальню, в воду родника
Нырни, как поплавок на леске

На миг единый. Словно ток
Пронзит от головы до пяток,
Что от поездки будет толк,
Не надо рассуждать предвзято.

Скажу Дивееву: «Прощай!»
Прости, что я не навестила
Тот довоенный детский рай,
Куда мать за руку водила.

Не поклонилась школе я,
Где в пятом и седьмом училась,
И педучилищу, друзья,
Конечно же, не поклонилась.

В квартиру деда не зашла
И не сходила на могилу,
Не потому, что не нашла,
Не потому, что нету силы:


Не вижу я, и в ясный день
Предметы, словно бы в тумане,
Подруге под руку не лень
Вести меня к иконам в храме,

К источнику, мощам святым.
Но здешних мест она не знает
И времени у нас впритык,
И потому душа страдает.

Ах, если бы не слепота!
Я б в Череватово сходила...
Мы год в войну прожили там,
Там тёткин дом, её могила.

То лихолетье не забыть:
Ни голод и ни холод страшный,
Ни как смогли мы пережить
Тот самый горький день ужасный,

Когда, вскрыв тонкое письмо,
О смерти папы мы узнали;
Золовки маме той зимой,
Конечно, очень помогали.

Я низко кланяюсь земле
Той череватовской, саровской,
Что пестовала душу мне,
Была и ласковой, и жёсткой.
                ***
Час приближается, взмоет душа,
С прошлым захочет проститься,
Чья-то, быть может, летит не спеша,
Надо моей торопиться.

Я описала маршрут для неё,
Мало сказала о людях:
Кто-то в сем мире уже не живёт,
Кто-то и помнить не будет.

Всех, кто обидел, простила давно,
А за долги рассчитаюсь
Строчек моих благодатным вином –
Душу на волю пускаю.


                г. Набережные Челны, февраль, 2010 год.


                Иду к тебе. 


Нарву букет душистых астр,
Вброд перейду реку
И по тропинке через час
Я выйду к роднику.

Здесь удивительно свежо,
Роняет листья лес,
Они скользнут за образок
Иль упадут на крест,

На землю, иль подхватит вдруг
Их жгучая струя
И унесёт в траву, на луг,
Под камушек, в бурьян.

Воды я в банку наберу,
Подумаю о том,
Что я, как этот лист, умру
Вдали, в краю чужом.

Несу букет, а в сердце ком:
В оградке места нет
На том погосте за леском,
Где ты лежишь, мой свет.

«О чём грустишь? – роняя лист,
Осенний шепчет лес, –
Ведь мёртвому что даль, что близь:
Могила, холмик, крест…»

                4 августа, 2010 года.













Души словами лечила.

Посвящается отличнику народного просвещения РСФСР, заслуженному учителю
Школы ТАССР Куприяновой Любови Ильиничне, педагогический стаж – 46 лет.


                I.
Гулкий гудок парохода,
Плеск набежавшей волны
Под деревянные сходни.
Вот уж степени видны

Лестницы, ветхой и длинной,
И в лапоточках по ней
Вверх поднималась счастливых
Стайка девчат и парней.

Встретят молчанием церкви,
Шишкинский дом на яру,
И тополиные серьги
Пух расстилают вокруг.

Полуоткрытые ставни
Серых старинных домов,
С крыш расползается плавно
Тёплым туманом дымок.

А среди изб величавый
Яркой зарницей во мгле
Храм подготовки начальных
Кадров учителей.

                II.

Я не ошиблась. Поймите
Слова звенящую медь:
Должен наш каждый учитель
Чистую совесть иметь,

Сердце горящее Данко,
Помнить заветы Христа,
Светлые, как спозаранок,
Трав благовонный хрусталь.




                III.
Вкрадчивый тихий голос,
Умный внимательный взгляд,
«Мал золотник, да дорог», –
Это о Вас говорят.

Лет круговые наносы,
За виражом виражи.
Кто в то девчонке курносой
Завуча видел? Скажи!

Тридцать два года им были
В Кукморе, ставшим родным,
Души речами лечили
И даже словом одним.

Трусов, зазнаек, лентяев
И шалунов – сорванцов,
Слово к порядку подтянет,
Слово спасёт от оков.

Стали вы гордостью школы,
Метод работы не зря
Взят за основу был вскоре
Теми, кто не был упрям.

                IV.

Жить бы да жить Вам в квартире
Солнцем объятой весь день,
С памятью, совестью в мире,
Но так манила Вас тень

Детства, места дорогие
Набережных Челнов,
Камская ширь, луговые
Дали её берегов.

Всё здесь до боли знакомо,
И не зажил раны след,
Вспомнив, как выгнал из дома
Вашу семью горсовет

И поселил прокурора.
Жалоб не слышал отец,
Свято село то иль город,
Где похоронен боец.

Выступят слёзы-росинки,
Чувствам, наплывшим в ответ,
Разве забудешь тропинки
К сёлам, которых уж нет?


                V.
Вкрадчивый тихий голос,
Полный внимания взгляд,
«Вы от рожденья психолог», –
Люди вокруг говорят.

«Мал золотник, да дорог», –
Точно подметил народ.
Знает вас старый город,
Новый же – в гости зовёт.

То милосердия Орден,
То ветеранов Совет,
Вас приглашать стало модным
В школу на встречу, банкет.

Этот почёт заслужили,
Друг, непоседа моя;
Словно маяк Вы светили
Школьникам, учителям.

Сядь, оглянись на минутку
Вспять уплывавшим годам
И поклонись институту,
Тем, кто нам знания дал.
                Апрель, 2010 года.

















Сердечная искренность.
           Есть женщины в наших селеньях…

Я люблю смотреть бабушкин альбом с фотографиями, где на первой странице важно
и величаво запечатлены мои прапрадедушка и прапрабабушка – Фёдор Андреевич и Наталья Павловна Одинцовы. Перелистываю страницу – меняются образы: вот бревенчатая изба, где родилась моя бабушка, Платонова Зинаида Ивановна, а тут молоденькие выпускницы педучилища, весёлые и беззаботные, сфотографировались под липами. А сейчас эти деревья шелестят листвой посередине опустевшего села и понапрасну надеются, что вернётся на его некогда шумные улицы народ. А виной тому – лютая злодейка-война.
          Бабушка говорит, что счастлива, потому что бережно сохранила в памяти образ отца. Ведь когда началась война, ей было 7 лет. И цепкая детская память не оставила без внимания то, что взрослым кажется простым и обыденным: не по осеннему ясный день, переборы голосистой гармошки, смех и слёзы вперемежку со словами прощания – прощания навсегда. Потому что Зина видела отца в последний раз.
          Но помнит, как он учил её читать и писать, выразительно декламировать стихи и задушевно петь песни. И если сейчас порой бабушка затянет протяжно «Полюшко-поле», значит, вновь всколыхнулись в её душе воспоминания об отце.
А разве можно забыть, как лихо и задорно он плясал, так, что у окружающих ноги сами собой пускались в пляс. И хотя война не докатилась до их подмосковного села, но запомнилась она нестерпимым холодом и непроходящим голодом.
          А ещё – тоской в печальных женских глазах. А когда одолевали отчаяние и безысходность, когда подолгу не было писем с фронта и томила неизвестность, молодухи-солдатки шли гадать к тётке Дарье, костлявой чернолицей старухе, и та обещала им всем, что вернутся их мужья, надо только потерпеть.
          Из 130 мужчин, призванных на фронт, вернулось лишь пятеро. Но разве кто-нибудь возьмётся осуждать эту самую тётку Дарью за то, что она давала женщинам надежду, а по сути – возвращала к жизни.
           В школу бабушка пошла в 1942 году. Писали на газетах между строк, сами делали из сажи чернила, а уроки готовили при тусклом свете дымной коптилки. Вместе со взрослыми работали в поле и незаметно постигали смысл жизни. А она продолжалась под всеобщее ликование по случаю Победы, под весенний говор балалайки, под тихий шелест весеннего дождя.
           По окончании педучилища бабушка уехала работать в Узбекистан. Познакомилась и подружилась со славной девушкой из Татарии, вышла замуж за её брата. Судьба подарила ей четырёх замечательных детей, одна из которых – моя мама. С недавних пор бабушка переселилась к нам. Ей полюбилось наше тихое и спокойное село, которое напоминает ей родные края.
           Бабушка говорит, что грех жаловаться на сегодняшнюю жизнь, потому что 65 лет под мирным небом – это великое счастье. Она искренне радуется яркому солнцу, любуется изумрудному наряду тополей и берёз, слушает несмолкаемый щебет пернатой гвардии. И грустит лишь об одном – что не может навестить свою малую родину, поклониться могилкам дорогих ей людей и встретить чистую и светлую зарю на родной земле.
                Любовь Адигамова.
       
      

Имя выбрала заранее
До замужества еще.
Как  далеких звезд мерцание
Тихий свет его влечет.

Каждый звук, что лучик солнечный,
А сливаясь в слова суть
Ясным днем и в сумрак полночный
Согревает мою грудь.

Напевала песни разные,
Чтоб, как лань, была стройна,
Черноброва, ясноглазая,
Шелк волос – белее льна.

Чтоб душа, как ветер, вольная,
Но загадочной была.
Чтобы счастья – чаша полная,
А любовь не тлела, жгла.

Все ль сбылось, чего хотела я?
Затуманен далью след.
Но клянусь метелью белою,
Что тебя надежней нет.
                ***

Имя, милой, словно песня,
В нем настрой на разный лад,
Улыбнется с поднебесья
Колокольцы зазвенят.

«Настя, Настенька, Настена!» -
 Нежно имя повторю,
Словно ландыш с перезвоном
Встретил алую зорю.

Ну а если бровью черной
Недовольно поведет,
Уколюсь о ветку терна,
В глаз соринка попадет.

«Эх, Настюха!»- скрип калитки



В голосе и скрип колес,
И надрывно плачет скрипка,
И упрек – печаль до слез.

Ночка звезды погасила,
Встану, распахну окно
И шепну: «Анастасия,
Солнце на небе давно.»
               ***

Прах – земле, а Богу  -  душу,
Честь  останется в стихах
Не на долго – я не Пушкин,
Мелковатая строка.

Интересно, где же мысли?
Голова мертва, пуста.
Не с душою ль вместе киснут
До пришествия Христа?

То не дело, Боже Святый,
Взаперти умы держать...
Не сдавать ли на прокат их
Или просто в долг давать?

Коль не делом, так хоть мыслью
Иногда родным помочь.
Толку нет, что мысли киснут,
Я родным помочь не прочь.

А нельзя помочь советом,–
Дай хоть в щелку заглянуть:
Все ли крутится планета,
Или прерван ее путь?

Где судить нас, Боже, будешь?
Грешников каков удел
И где праведным жить людям?
Нету сна… Пряду кудель…

Поговорим?

Ты ждешь, что о тебе скажу
В стихах, моя родная.
Терпи: уже за стол сажусь,
А что скажу, не знаю.
 
Беседую с собой сама,
Диктует ли кто свыше?
Или рука игру ума
Старательно запишет.

Ты знала радостных утех
Немного, но не сетуй,
Ведь ты свободнее из всех
Рожденных мною деток.

Заботой, лаской окружить
 Тебя я так старалась.
Со мной не захотела жить,
А с мужем вдаль умчалась,

В колхоз далекого села.
Я – за тобою следом,
Чтоб разделить с всегда могла
И радости и беды.

А, может, к лучшему оно,
Что с нами приключилось?
Не сладко в старости одной,
Но в доме появилась

Одна студентка, рядом с ней
Светлей души печали,
Меня и на закате дней
Мечты уводят в дали.

Где ты спешишь с ведром в руке
К колонке, иль к корове?
С росистой грядке в холодке
Снять овощ огородный?

Или теленку, что лежит
В проулке у дорожки,
Листвой вслед тополь прошумит,
А клен протрет окошки.

Мне издали не разобрать…
Попристальнее глянь-ка:
Ведро из рук спешит отнять
Блондинка иль смуглянка.

К слезам былое ворошить:
Не я ли на крылечке
Внимаю как трава шуршит,
Спешат пастись овечки.

Бубнит стишок мне внучка вслух,
Под крышей стонет голубь,
Надсадно прохрипел питух:
«Пора детишки в школу!».

Ты молодчина у меня!
Откуда бралась сила?!
В детсадик не водила дня -
Сама детей растила.

Сейчас за вас и за себя
Поставлю свечку Богу,
Написано о всем любя,
О многом понемногу.
               ***

Я не хочу быть президентом.

Готовят принцев в короли,
Готовят и царевича:
Помазаннику Бог велит:
Пришел черед – наследничай.

У каждого свой ум и нрав,
Повадки и обычаи,
Кто разорит отчизну в прах,
А кто придаст величия.

Историки различных стран
В трудах запечатлили 
Как правил мудрый и тиран
И умер где: в постели,

На царском ложе, стариком,
Был на войне убитый.
Низложен был под зад пинком,
Стрелою ядовитой

Отравлен; голову сложил
 Перед толпой на плахе…
Ну, на фиг мне такое –
Жить всегда в  великом страхе!

Кто по наследству обречен
Пускай страною правит.
А в президенты что влечет?
Мне не понять…

Но не почет,
И не стремленье к славе.
По доброй воле мужики
Не с пьяну и не с дурру

 Предложат, страху вопреки,
Свои кандидатуры.
Взялся за гуш, тяни, коль дюж:
Не ахай и не охай!

Как не старались Ельцин, Буш,
 А все народу плохо.
На всех людей не угодишь…
Скажи-ка мне, Медведев?

Когда ты ешь? Когда ты спишь?
Куда ты завтра едешь?
Где будет твой премьер-министр,
Такой же непоседа

Он как и ты на ногу быстр.
Забыл уж, где обедал
В какой стране,
В каком краю,

Ну, ладно бы по-русски,
А то лягушек подают
На ужине французском.
А где-то угостят змеей,

Иль саранчой в томате
На кой мне ляд обед такой?
Уж лучше в своей хате
Картошки наварю и щей

И уплету моментом.
Ну, хоть ты режь меня, убей
Не стану президентом!
А как подумать… Без вождей,

Чтоб на земле творилось?!
По воле правят не своей
Им мысли светлые навей,
Яви к ним, Боже, милость!
***

Горят леса.

Все лето не было дождей,
И солнце зло палило,
Резвился вволю суховей,
Неурожай сулил он.

Трава посохла на лугах,
Засох, не вызрев, колос,
Река мелеет в берегах,
Ручья веселый голос

Умолк. Пожары по лесам
Вокруг заполыхали.
Разверзлись будто небеса:
Шквал огненный едва ли

Не пол-Росии охватил,
У городов бушуя,
Сарову, Снежинску грозил,
Татарию минуя.

Но и у нас жара и дым,
Закрыты окна плотно:
С торфяников плывет седым
Туманом смрад вольготно.

А в целом ряде областей,
Дотла сгорели села,
Остались тысячи тысячи людей
Без . крова в поле голом.

Из леса поверху несясь
Пожар огня лавиной
Сметал деревни не за час,
В минуты, в миг единый!

Бежали люди от огня
В чем их беда застала.
Кому их горе разве не понять?
Но  вот везут составы

Одежду, провиант . Горстрой
Деревню восстановит,
Но как забыть кошмар такой?
В нем только ль зной виновен?

Поля, луга, леса в беде,
Больны, а нам до фени .
Природа мстит за зло людей,
Что не храним, не ценим.
***

Желаю счастья!
Письмо внуку.
Тебе снится, наверное, море,
Шум прибоя, Кружение чаек
И в багрянце зари дом на взгорье,
По деревне совсем не скучаешь.
У нас в доме ремонт был отменный,
Говорят, я его е узнаю.
Свет окошек его незабвенный…
И тебя без конца вспоминаю.
И все снится та низкая хата,
Куда ты убегал утром рано,
Пропадал у сестер   до заката
И под их возвращался охраной.
Остывал приготовленный ужин,
А порой забывал пообедать,
«Изучал» после дождика лужи
Или качество велосипеда.
То рыбалка заманит  под вечер,
То по ягоды звали девченки,
Ускользал ты за дверь, словно ветер,
Бимка весело лаял вдогонку.
Вот  приносишь печеной картошки
Мне в ладошках: «Бабуля, какую?»
Пожурю за проказы немножко
И в чумазую щеку целую.
А невеста твоя вышла замуж,
Сожалела, что лет тебе мало.
Обещал ты ей выстроить замок,
Быть не иночи как адмиралом.
Ты меня перерос, это точно.
Брюки модные, галстук в полоску,
Как святой родниковый  источник,
Сердца детства хранит отголоски.
Будет свадьба твоя самой пышной,
Будешь ты кем захочешь, я знаю.
Я с дорожки, что к вечности вышла,
Тебе счастья земного желаю.
***
Кому поплакаться в жилетку?

Кому поплакаться в жилетку,
Прижаться ко груди, к плечу?
«Иных уж нет, а те до лече»,
Чужим открыться не хочу.

А за окном зима гуляет,
Метели и морозы шлет,
Обрывом проводов пугает
На трассах пробки создает.

А я сижу в квартире теплой,
Пусть кризис холодом ожёг.
Скажу себе: «Какого черта
Я изнываю от тревог?»

Уж не запрячь ли мне Пегаса,
 Пускай туда направит ход,
Где детство теплых дней запасы
Моей души растопит.
***
На пасху.

Мама, дверь открыв рывком,
Крикнет:«Солнышко играет!»
И мы  с печки – кувырком!
На прохладу не взирая,

Босиком скорей за двор,
Шлепаем по лужам талым,
Не удержит даже хворь,
Поглядеть на солнца танец.

Как пульсирует оно,
Над еще прозрачной рощей!
А подолы озорной
Ветер платьицев полощет.

А на завтрак будет нам
Не картошка, как обычно,
Достает из чугуна
Мама дочкам по яичку.

Пестики (Хвош полевой).

Тепло. Но снег лежит местами,
В оврагах, есть и на полях,
А за Мененковой растаял,
 Рыжеет влажная земля.

И по суглинку, словно свечи,
Прозрачно-розовы, тонки,
Прямые и остроконечны,
Растут на поле пестики.

Таких не ели витаминов?
Вам ананасы подавай…
А мы, головки с них откинув,
Чешуйки снимем – и жевать!

Целебности  не зная сока
Волокон нежных стебелька,
Несли домой и ели с солью,
Хоть заморили червячка.
***

Поклонюсь лету.
Перед тобою, лето,
Я голову склоню,
Из детства светишь мне ты,
Волнуешь кровь мою.

В тебе мы растворялись,
Как солнышка лучи,
Куда б ни направлялись,
Ты наших дел почин.

Наказ исполнив мамин,
Ныряли с головой
В теплынь, и ты часами
Водило за собой:

Рви на лугах цветочки
За бабочкой гонись,
Щавель в Ключёвой сочный,
В Ломакиной – анис.

Уж пахнет земляничкой
Крутой оврага склон,
И колосок пшеничный
Тобою припасен.

За пазуху мы тут же
Упрячем колоски,
Для этого потуже
Затянем пояски.

Орехами, грибами
Нас угостишь еще,
И огольцов ты  с нами
Наловишь на крючок.

Но время мы ценили,
Пустой потехе – час.
Тебя мы так любили,
А ты любило нас.

Худых, полуодетых
 Хранило нас в войну.
Перед тобою, лето,
Колени приклоню.
***
На огонек.
Разминулись родителей дорожки,
Но детство сыновьям не позабыть.
Я знаю понаслышке о Сережке,
Но верю: он плохим не может быть.

Он, говорят, шутник и непоседа,
И любит девок. Как их не любить?!
На практику в Америку он едет
И будет там по матери грустить.

Конечно же, и по Алешке, брату,
Такому ж балагуру, как и он,
Алешка на фантазии богатый,
И по тому туризмом увлечен.

Он однолюб, друзей имеет много,
Но самый лучший друг ему – отец.
Родители разминулись в дороге,
Но любящих не разлучить сердец.

На огонек балконного окошка.
Спешит Алёша мотыльком на свет,
А если забегут вдвоем с Серёжкой,
То встреча превращается в банкет.

И я за сына рада безусловно,
Что у меня такие внуки есть.
Нести им дальше с гордостью сыновней
Фамилии потомственную честь.
***

Спаси, Господи.

Мир покинувшие странники,
Молодые и красивые!
Почему ушли заранее,
Осквернив себя насилием.

Иль себе вы опротивили?
Или вас отвергли ближние?
Одурманились мотивом ли,
Что давно на свете лишние.

Осень зря в багрянец рядится:
Вымок шлейф в холодной лужине.
Опасайтесь, люди, пятницы
С тем числом проклятой дюжины.
***
Помолюсь о родных.

Вероника, Виолетта, Вера
Мои внучка, правнучка, сноха,
Вспомнитесь – и загрущу не в меру,
Затаились: слыхом не слыхать.

Если даже вся судьба в заплатах,
Сердцу снова хочется любить.
Для чего ж скрывать координаты
И обиды давние хранить?

Я за «трио» с древней буквой веди,
За тебя, мой правнук Даниил,
Всякий раз молилась за обедней:
«Господи, спаси их, сохрани!»
***
Медгородок.

В День Медработника в актовый зал,
Мимо меня пробегая,
Ангелов белых являл персонал,
Чем то мне душу смущая.

Слыша последний призывный звонок,
Жаль покидать мир привычный,
Зная, что больше сюда не ходок:
Бог не попросит больничный.

Да и тропинку снега замели,
Вьюги всю зиму, метели.
Так же ль под кленом снуют снегири,
В ветках рябин - свиристели?

Выплывет месяц серьгой в небесах.
«Медгородок тихо дремлет,
То ли там в парке стоят корпуса,
Толь к корпусам льнут деревья?»

Молнии мысленно шлю я ответ,
Дальность его не заглушит:
«Тело болит -  жми к врачу в кабинет!
Скверики лечат нам души.»

Этот медсестры сажали, врачи.
Спешно снимали халаты
И вышли долбить, рукава засучив,
Землю киркой и лопатой.

Так и вползает в стихи мои грусть,
Ну их подальше все хвори!
Лето дождусь, по тропинке пройдусь –
Радость навеет цикорий.

Буду стоять и глядеть в высоту,
Слушая трель жаворонка.
Пахнет полынью и донником…
                Тут
Словно родная сторонка.
***

Тихая грусть

Владимир, Елена, Светлана и Ольга!
Как тополь, рябинка, березка, ирга,
Без Вас как напев заунывный и длинный,
Скучны были б жизни мои берега.

Вы вольно росли, как деревья в побеге,
Грибочками в светлом сосновом лесу,
А я лишь на завтраки, ужин, обеды
Готовила каши, оладьи и суп.

Когда Вас воспитывать? В школе часами…
Годов суетливой работы круги.
Затылки с отцом чтоб потом не чесали,
Что Вы одеваетесь хуже других.

За свадьбою - свадьба  и скоро внучата
Вошли в мою суть дуновеньем весны.
Не стало известной, не стала богатой,
Минувшие дни тихой грусти полны.