Баллада об электрообогревателе

Мне кажется: я тоже в дни войны
жил сызмальства, приобретя в наследство,
хорошее, но непростое детство,
которому сегодня нет цены.

Топили в эти времена углём,
и антрацит стрелял, как неприятель,
за вьюшкою, пока обогреватель
не вплыл в наш быт рефлекторным огнём.

Когда кончались уголь и дрова,
и стужа замораживала стёкла,
был куплен матерью, спиралистый по цоколь,
пятнадцатирублёвый аппарат.

Сверкая завершённой красотой,
он гнал тепло через тигровый провод,
невероятный, как гиперболоид,
и, как всё гениальное, простой.

Тогда ещё был дёшев киловатт
и коммунизм казался чем-то близким,
грузинский чай и вязкие ириски
спасали нас от фальши громких дат.

Но вот пришло казённое тепло
чугунных батарей теплоцентрали,
и мы дружка с сгоревшею спиралью
отдали как-то раз в металлолом.

С теченьем лет, казалось, стихли вьюги,
но холод в души въелся навсегда.
С тоскою, будто с кем стряслась беда,
щемило сердце по былому другу.

Однажды век закончился ничем
и мы вошли в милениум без цели,
и самые речистые не смели
сулить и объяснять "как" и "зачем".

И в чьём-то доме, утлом челноке,
среди житейских бурь и треволнений,
такой же, как и я, как добрый гений,
включил обогреватель в уголке.

Как уцелел мой постаревший друг?
Он грел едва, но не сдавался стуже,
прогрессу и эстетике ненужный,
каля для нас рефлекторный свой круг.

Шут с ней, пусть в пыль развеется Земля,
я столько умирал, что мне не страшно.
День завтрашний не лучше, чем вчерашний,
и черноты ничем не обелят.

Но я хочу, чтоб и в кромешной мгле,
когда душа скользнёт украдкой в бездну,
светили звёзды мне, как друг железный,
и грели душу, точно на Земле.