Ана Бландиана. Тонкий щит

Можно представить себе отношение между миром и литературой в виде призмы с тремя гранями: одни писатели созерцали мир как он есть, другие видели его таким, каким им хотелось бы его видеть, третьи пробовали его изменить. Но все усложняется, если вспомнить, что еще существуют поэты, которые, увидев мир, захотели поставить вместо него другой — подстановка, не лишенная риска, потому что к миру, предлагаемому поэтами, иной раз приноровиться не легче, чем к настоящему, действительному миру. Я называю поэтом, разумеется, не стихотворца, а творца фантазий: в ком лучи реальности причудливо преломляются душевной субстанцией, вбирающей их лишь затем, чтобы перевернуть и углубить понятия.
Но к какой бы категории ни принадлежал писатель, от мира, на который он откликается, его отделяет подобие щита, предназначенного не только для обороны, но и для наступления, — собственное творчество. На протяжении многих веков поэт, как сын Зевса Персей, наводил на свой щит зеркальный блеск, чтобы одолеть горгону Медузу, которую убило открытие в зеркале своего устрашающего уродства. На протяжении веков писатель считал за честь дать такое совершенное отражение мира, чтобы сразить или хотя бы унять последний видом его безобразия. Своими победами искусство обязано, следовательно, не только эстетическому усилию по «отражению», но и философским притязаниям на ломку соотношения между тем, как есть, и тем, как это понимать.
Скепсис вытравил в современном человеке надежду на то, что мир еще способен содрогнуться от ужаса, увидев, каков он есть. Сейчас, когда одиночество, недоверие и войны калечат и убивают успешнее, чем что бы то ни было, поэту пришлось тоже сменить оружие. На вызов он ответил кошмарами собственной, штучной выделки. Отказавшись от обязательного воспроизводства реальности, он пошел другим путем: не зеркало показывает он миру, а свою душу, взбаламученную видениями, миром навеянными. Итак, не отражение в щите живой горгоны Медузы, а сама ее голова, отрубленная и взятая поэтом на щит для обороны и удара. В тонкий щит закрытых век превращается сегодня поэзия — в щит, за которым реальному миру дается — наивно и с верой — возможность возрождения.

Перевод с румынского Анастасии Старостиной