Реабилитация

Самолет

Летим веселой компанией в Италию на корпоратив. В пятницу туда, в воскресенье – обратно. Жена, как узнала, в рев. Вы упадете, вы не долетите, самолеты все падают, что мы будем с детьми есть, пойдем по миру. Я посмотрел статистику авиакатастроф – впечатляет. Посидел, подумал, испугался, что уволят, и согласился на самолет. Мог бы поездом, но согласился на самолет.

Мулат

Мулату было в армии очень тяжело. Родился он в фестивальный год у фасовщицы Машки от сенегальского студента, и уже в детском саду его все дразнили: негр и негр, но Давид не реагировал и даже ему это нравилось.
А в армии он слушал эфир и в отличие от нас, когда уходил со смены стол не прибирал, и оставались ровным слоем жирные, курчавые волосы, от которых истерил прапорщик. Так и говорил: «Я этому черномазому голову отвинчу». Но мы, как не странно мулата любили.
Во время дежурства он записывал песни американской эстрады и оставлял нам записки с радиочастотами.
Однажды прапорщик все-таки дал Давиду по уху за грязный стол. Мулат схватил табуретку и огрел прапорщика по голове. Тот отправил негра на губу, из которой он в часть не вернулся. Говорят, служил еще лишних три года.

Котя

Котэ зарезал хохол. Он только что освободился, но к жене и детям на Украину не поехал, а стал жить с продавщицей свежевыжатых соков Клавкой, матерью троих подростков. На хохле был крест во всю спину и колокола на плечах.
Когда Котэ шел днем домой, то хохол окликнул его, но Котэ не остановился. Тогда хохол достал ножик и пырнул его в бок, но попал в печень. Котэ сначала не верил, что умер, но завалился на зеленый газон, опустил голову на грудную клетку и открыл глаза в небо.
Вокруг никого не было, но из окна смотрели бабка Василиса Степанова и фасовщица Машка. Машка стала причитать и позвонила в милицию. Так хохла удалось задержать по горячим следам.
— Котя был такой добрый, такой заботливый, всегда здоровался, — голосила Василиса Степановна.
— На собраниях участвовал, деньги сдавал, — вторила ей Машка.
А я сидел на подоконнике и добавлял про себя:
— Ханку подросткам варил. Всегда очередь в подъезде стояла.

Реабилитация

О своей близкой смерти бабушка узнала от врачей. Восприняла спокойно, как-то подсобралась. Комнату прибрала, зачем-то сварила вишневое варенье, пошла, погуляла с котом Мишкой, который в свой десятилетний возраст ни разу на улице не был. Мы все (я, мама, папа, дедушка) ходили как пришибленные, а ей хоть бы хны.
Хотя бабушку понять можно. Она была на оккупированной территории, потом после освобождения сразу в лагерь и там вплоть до Хрущева. Реабилитация у нее была какая-то странная. В больших городах жить нельзя. Ни в Москве, ни в Ленинграде, ни в Киеве, ни в Минске. Так и просидела в Орехово-Зуево в красном кирпичном доме рядом с пединститутом.
К бабушке мы старались не заходить, но она почему-то меня сама к себе в комнату позвала.
Усадила у кровати, поправила подушку и сказала:
— У меня был брат, Петр Николаевич, ты ничего о нем не знаешь. Он кадровый офицер, воевал в Испании, в Финскую, а в 42-ом попал в плен. Наверное, под Харьковом, в окружении. Меня в молодости дразнили «предательша».
— Предатель? — спросил я.
— Не буду ничего говорить, вот папка, там документы. Прошу тебя, Дима, реабилитируй его.
Больше бабушка ничего не сказала и отвернулась к стенке. Я вышел из комнаты, шел по коридору и думал: «Почему мне, ни папе, ни маме, ни дедушке, а мне?». Зашел в гостиную и положил папку в сервант, в самое нижнее отделение.
 
2
Похороны Ларисы Николаевны были самые обычные. Она никогда не была набожной и не носила крестик, а тут я узнал, что бабушка крещеная и ее как воцерквленного человека отпели. На отпевание пришли старушки и две монашки. Они стояли, смотрели на бабушкин ровный желтый восковой лоб, крестились и подпевали хору.
Речей над могилой тоже не было. Приглашать никого не хотелось, а мы, как оказалось, ничего говорить не умели. На поминках, за столом разговаривали шепотом. Пили не чокаясь, и я выпил, а когда стало неуютно сидеть в компании родственников и старушек, я пошел в гостиную и достал из серванта папку.
В папке находился тетрадный листочек, исписанный бабушкиной рукой. Фамилия, имя, отчество брата, где родился, где учился, где воевал, в какой части служил на момент плена. На другом документе со штампом Мемориала значилось, что Петр Николаевич Корнейчук по данным немецких архивов уничтожен в газовой камере Освенцима 7 ноября 1944 года, лагерный номер 122596.
Была еще фотография: молодой двадцатипятилетний лейтенант в буденовке, овчинном тулупе и валенках в снегах и соснах Корельского полуострова. Через плечо винтовка и офицерская планшетка.
Я осторожно сложил документы и стал думать, куда все это нести. Через неделю порылся в Интернете. На одном форуме посоветовали послать запрос о реабилитации в Министерство обороны. Скачал бланк, заполнил, приложил документы, как есть, и отослал. В качестве контактов указал адрес дома бабушки с телефоном и свой мобильный. Отнес пакет на почту и благополучно вздохнул.
 
3.
Через два года бабушкин дом снесли. Приехал желтый Катерпиллер с ядром и ловко и нагло отметелил стены, окна, козырьки, так что через два дня дымила груда развалин. Потом появились Камазы и вывезли мусор на свалку, но мы этого не видели, переехали в Митино в новенький семнадцатиэтажный бело-рыжий дом.
Про пакет я давно забыл, но однажды ко мне позвонили на мобильный, на вторую симку. Я давно заменил сим-карту, но зачем-то старую оставил и купил телефон с двумя картами.
Так вот, когда кто-то позвонил на старую симку, то стал без представления ругаться, что не могут меня найти. Адреса такого нет, телефон не действует, вот только по мобильному с трудом дозвонились. Оказалось это из ФСБ. Они получили запрос из Министерства обороны на Петра Николаевича Корнейчука, отработали и не знают, куда мне выслать ответ.
Я немного перепугался и ничего не мог сказать, а потом задышал глубоко животом (это практика йогов) и назвал адрес в Митино.
Еще через месяц пришел пакет. В нем справка о реабилитации, комсомольский билет (значит, брат шел в бой без билета) и орден, наверное, посмертный, шестьдесят пять лет Победе.
Весь вечер я смотрел футбол, Барселона – Реал, и думал: «Вот прошло одиннадцать лет, вот я получил справку, реабилитирован брат бабушки, но сама бабушка умерла, детей и жены у Петра Николаевича не было и мне отчитаться уже не перед кем, мне не кому даже показать документы». Я выключил телевизор, пошел на кухню, выпил стакан воды и лег спать, выключив торшер.



Администратор

У нас на работу пришел новый администратор серверов. Он составил  астрологический прогноз падения серверов, расположил маршрутизаторы по фэн-шуй, проложил локальную сеть по биополям. Руководство озадачено.

Папа генерал

У одной девушки папа был генерал милиции. Она всегда при знакомстве с молодым человеком говорила: «Здравствуйте, я Оля, у меня папа генерал милиции», но почему-то все поклонники ее после этого покидали. Тогда я ей посоветовал говорить, что у нее папа профессор РГГУ, и через полгода она вышла замуж.

Бесплатная профессия

В Китае у всех остановок стоят пенсионеры. Они показывают, где автобусу встать, разгоняют мешающийся транспорт и подсаживают пассажиров. Это очень почетная профессия, многие пенсионеры мечтают этим заниматься, и в специальных бюро по трудоустройству существует между ними конкуренция. Недавно я узнал, что эта профессия не оплачивается.

Прадедушки

Мой прадедушка, Анатолий Платонович — белый, а прадедушка жены, Фадей Ефимович — красный.
Анатолий Платонович пришел с гражданской войны без руки. Матросы отсекли ему правую руку, чтобы он не мог держать шашку. Его шашка до сих пор хранится на даче в чулане, обернутая брезентом. Когда я достаю ее, разворачиваю брезент, то говорю; «Блин!»
Фадей Ефимович же с гражданской войны пришел без ног. Его переехал в Крыму бронепоезд «Наследник Алексей». Прадедушка жены ездил по кухне на каталке и играл на гармошке. Иногда он останавливался и веселился: «Может это ваш Толька меня переехал». От Фадея Ефимовича остался кортик, который он снял с убитого юнкера.
Все советское время жена мне кричала, когда мы сорились: «А прадед-то твой белый». На что я отвечал, что он русский офицер.
В нынешнее же время, когда мы с женой ругаемся, я смеюсь: «А прадед-то твой красный».

Мыть руки

Я люблю, когда в туалете Коля. Он не моет руки. А Петя, Валя и Сережа руки моют. При них надо тоже мыть руки, а при Коле необязательно.