Наступит день, когда себе... Из Лины Костенко

Наступит день, когда себе скажу:
«Вот идеально сложенные строфы».
О, как тогда я всё же затужу,
как захочу для строчек катастрофы.
Как испугаюсь: а теперь куда?!
Уже вершина. Где ж мои дороги?

…Он старым был. Он умер. И тогда
ему лизали руки эпилоги.
Ему приснился жилистый гранит.
Печаль органно душу бередила.
Он богом был. Он больше не творит.
Он отвернулся: всё отвратно было.
Тускнели фрески в храмах и дворцах –
над ними тени рук его парили.
Те руки были в ссадинах, в рубцах –
они всё время с камнем говорили.
Есть небо. Но не видно потолка.
И тучи тучным куполом нависли.
Ревела, улюлюкала толпа.
Сомнений лёгкость мстила весом кисти.
А он боялся рухнуть на толпу.
Настилы прогибались. Ворон вился.
И он сорвался. Больно ли тому,
кто, словно камень, вдребезги разбился?
…И вот лежит…
Бесформенный гранит
кто сложит на ладони базилики?
Очнулся. Тело больше не болит.
Всё отнялось. О Боже святоликий!
Нажился он. И недругов нажил.
Ему без года было девяносто.
Истосковался, многих пережил
и умирал печально, молча, просто.
Пустыня щёк… тропиночка слезы…
И сожаленье об одной утрате:
«В искусстве я познал одни азы.
Одни азы! Как тяжко умирать мне…»
Земля, будь пухом. Странный человек.
Душа переступила грань блаженства.
Чтоб так искать, и чтоб за целый век –
одни азы! – ни грана совершенства.
О совесть мастеров, теперь и впредь
тебе ль бояться навигаций Леты!
Вот времена…
Теперь кого ни встретить –
все мастера, художники, поэты.

Все гении.
На вечности весы
кладут шедевров собственных щедроты.
А кто познал в искусстве лишь азы,
был Микеланджело Буонарроти.