вспоминаю

мы очень давно закончились. слит бензин. и можно в горячей листве хоть гореть, хоть гаснуть. на этой осени я наштампован красным из вен той, прошлой, замешкавшейся в грязи. я нервно кору кусаю, теку смолой. я полуубит. ты по-прежнему пахнешь сливой и пишешь меня и себя как всегда не слитно. ах да, ты меня не знаешь. нас не свело. а я же тогда касался тебя рукой и и пил у тебя под боком вино и мяту. но больше всего мне нравилось на закате на скулах твоих медовое молоко. конечно, все исчезало. какой-то дым. мне все утверждали, что это от нервов. может! я им улыбался, дымил оголенной кожей, я их успокаивал тем, что неизлечим. я плел твое имя коротенькой цепочкой букв, мне, в общем-то, их и хватало на все обереги. ты просто совсем не боялась. я думал о снеге - когда он приходит, он все забирает из рук. и я исчезал. так хотелось явиться тебе. сказать, что я есть, как есть небо и северный полюс. но голос некстати замерз. ах, предательский голос... и ноги держали свой курс на досрочный побег. нет, мы и не встретились. осень была кратка. и в первом же снеге исчезло плетенное имя. и снег был молочным, а небо - огромное вымя... но не было больше медового молока.
сейчас снова осень. затоплена желтым огнем, она не скрывает тебя в этом кукольном цвете. я ей завещаю тебя. будешь старым заветом. я выучу вас наизусть - и тебя, и ее... и может, когда-нибудь даже, хмелея, спою - чуть ближе к октябрьским сливовым пахучим закатам. ты это не помнишь. а бы воспел, как балладу - на сотни миров... и лишь ты б не услышала, Ю.