В безвременье меры высокому нет

Преходящего не чтящие тщеты,
и не встающие пред вещью на колени,-
среди роскоши духовной нищеты,
одинаково ведут себя огонь и гений.
Словно золою золотою зари,-
вдруг обласканные на миг лепестки.

Мысль мелькнувшая, слово родит,-
что уж дольше, на бренном горит.
Явления все многолики, а мысли изданы,-
ведь не сами собой,-
писателей нет великих, а есть избранные,-
временем и судьбой.

Да и кто тут постигнуть сумеет мгновения,-
где путь пролегает от графомана до гения?
Мерцающая зыбко сквозь туманы,
как бы мира брань и рвань, ее ни рань,-
притягивая, окрыляет души странно,
гения и графомана, разделяющая грань.

Пусть зависимы они оба от мнений,
тех, что раньше поднялись на сцену,-
плох графоман, что не мнит себя гением,
и плох гений, не знающий себе цену!
Да от несовершенства не отрешиться,-
раньше, чем вершина ни свершится!

Значит что-то там неладно, неясно в сочиненьи когда,-
что останется от таланта, за вычетом ума и труда.
В созвучии одном, души и муки,
божественно связав, враждующие звуки,-
бесплотный мир его творений,
не в раз к сердцам проторит путь.

Сквозь сонм мучительных сомнений,
сумевший трепет в прах вдохнуть,-
поэт всего лишь гений теней,
на роль Творца посмевший посягнуть.
Но не всё, что питает свет и тепло гениальных огней,-
постепенно стирает, пламя мгновений в ладонях дней!

Все, что здесь в умах во многих зреет,-
ведь и есть действительность идеи.
И пусть чудесного в природе нет,
но есть сверхчеловеческая сила,-
свет поэтический доходит до планет,
нередко уж с погасшего светила.

Мукою живых вниманий, скользя по смыслам слов,-
легка ли жизнь на грани, неразделимых миров?
Лишь молнией мгновения отмечен,
но бог не менее, чем человечен,-
земной от гения, не зря след вечен,
иначе времени, гордиться б нечем!

Так ветра терпкого отрава,
врывается в открытость, не спросясь,-
так просится в закрытость слава,
словами, точно ветками, стучась.
Что в сером тумане мерцающий свет,-
в безвременье меры высокому нет.