Тень Бродского

Наверно, нужно что-то говорить -
винить кого-то, кланяться кому-то,
но просто - пальцы выпустили нить
и петлями волнистыми минуты
текут и образуют макраме,
неряшливо ложась на половицы,
так счёт производящийся в уме,
в канву из чисел впутывает лица,
события, слова, случайный взгляд,
забыв слагаемое, силится итожить,
но в сумме обнаружив всё подряд,
решение стремится уничтожить
и сызнова попав в водоворот,
и столб воображаемый забросив,
считающий плетётся до ворот,
чтоб за калиткой обнаружить
          осень...

То - слётку репетируют скворцы,
взьерошив тополь многонотным гамом
и серой шалью обмахнув торцы
водонапорной башни, амальгаму
небесную задев, стремятся прочь,
но очертив параболу над местом,
замолкнув, возвращаются к насесту,
не в силах тяготенье превозмочь -
вот так и я...
берёзовым листом
сухим
крутя на каждом перекрёстке,
идёт сентябрь, кровавые полоски
прочерчивая нА сердце перстом.


- Ах, всё вы врёте...
- Сударь, я не вру! Спросите хоть кого, хоть эту липу -
листом в сукровице я в ваш протектор влипну,
но высохну и отвалюсь к утру.


Итак: калитка. Реже теснота,
всё больше воздуха и, стало быть, простора,
средь ржавых крон
вороны кличут вора,
на крЫльцах отдыхает береста
и папоротник.
На грудЯх печей (белёных в зиму)
бусы и подвески
из боровых и красных.
Арабески
сгущающейся теми без речей.

Сентябрь хорош, когда он молчалив:
в печи вечерней свежий огнь затеплен,
за переплётом меднолистный неклен
и далее темнеющий залив.

Вздохнёшь и только.
Вёдрами гремя -
нарочно - чтоб себя в притихшем доме
не потерять, потянешься в истоме
и пО воду.

Рассказчик из меня
не важный, как не жаль мне это, но
я и беру не дорого за слово
последнее (прислушиваюсь: ново)
- Да, врёте вы!
- Ах, сударь, всё равно.

Здесь, на утиной шее, осень лжёт
так убедительно, что веришь ей невольно.
- Совсем как вы?
Прислушиваюсь: больно.
- Пускай, как я...
Он тоже слышит: жжёт.

И я не опровергну - растворюсь,
здесь, в параллелях, в вымыслах, а в суе
умброй и охрой внешний мир рисует
на матовом исподе стёкол грусть,
оправданная, светлая, как боль -
она же радость - ибо многогранна,
к ней так идут - виолончель, гобой
и свежезатянувшаяся рана,
как меху порыжевшему полей
соль утренника крошкой нафталинной,
рябине чёрной привкус пробки винной,
а осени - девиз: не сожалей.

Не сожалей. О попранной мечте,
о крыльях сломанных и о гроше ответном -
всё к лучшему. Здесь на дворе монетном,
к последней подойдя своей черте,
так хорошо, как ране никогда,
и оборачиваться не имеет смысла -
сентябрь в крови и пауза повисла
огромная, как впереди вода.

Auto dE fe, крепче чем вино,
особенно когда так много горя
там, позади - сверши свой выход к морю*
и утопи всё то, что сожжено -
се будет справедливо, а пока -
уже смахнув с себя тенёт приличий,
считай над головою облака,
в двух смежных днях не находя различий.


...Когда так много позади
 всего, в особенности - горя,
 поддержки чьей-нибудь не жди,
 сядь в поезд, высадись у моря.
 Оно обширнее. Оно
 и глубже. Это превосходство -
 не слишком радостное. Но
 уж если чувствовать сиротство,
 то лучше в тех местах, чей вид
 волнует, нежели язвит.

 Иосиф Бродский, 1969 г.