Cучье племя

Сказать, что он был ботаном – соврать. Обыкновенным был. Выглядел всегда старше своих лет. Солидность ему придавала ранняя лысина и очки. Остался в университете на научной работе и так хорошо всё пошло, что грант сменял грант. Получил предложение на стажировку в одной из соседних стран, потом в другой. Время от времени возвращался домой, но нашего маленького государства ему уже было мало, в нашем университете тесно. Оторвался. В конце концов,  подписал контракт на исследовательскую работу в большой стране, в солидном университете. Стал, кажется, профессором.
Он не будет главным действующим лицом, поэтому имени ему давать не стану. Пусть останется безымянным будущим профессором.
Он появился только для того, чтобы сказать своё знаменитое определение: «сучье племя».
Словосочетание меткое, обидное, заставляющее подумать.
Лысоватый будущий профессор бросил свои слова легко, ощущая свою правоту. Возможно, подзабыв родной язык, не вспомнит ни своих слов, ни тех людей, в чью сторону его слова покатились мячиком. Тяжёлым мячиком, какие были в спортивных залах, набитые песком. С виду, мяч, мяч, а попробуй-ка, подними. Слова вылетают легко, а попробуй-ка, их нести по жизни.
Он так определил семью своей бывшей девушки. Девушка Нина была хороша и умна. Впервые увидев её в новогоднюю ночь, будущий профессор, тогда мнс, оторопел: Снегурочка. Нина заканчивала тот же университет. Познакомились в праздничной компании, стали встречаться.  Он бы влюблён, она отвечала взаимностью.
Именно Нину и её семью определил «профессор» сучьим племенем.
Они жили втроём: Нина, её мама Дина и бабушка.
Очень трогательное трио. Три воспитанные женщины разных возрастов. Взглянув на мать, можно было увидеть Нину через двадцать лет.  Вид бабушки внушал уверенность, что и ещё через двадцать лет, на Нину будет приятно взглянуть.
«Профессор» сразу принял по отношению ко всем троим слегка покровительственный тон, который почему-то принят по отношению к женщинам, живущим без мужчин.
Получил вежливый отпор: ему запретили называть маму Диночкой, а только по имени-отчеству, запретили приходить в дом без звонка и предупреждения, запретили лазать, без спросу, в кастрюли и много других, для него совершенно нормальных мелочей.
Мужчины в этой семье не приживались. Они, конечно же, были. Без мужчин не родятся дети. Бабушка когда-то совсем давно вышла замуж, родила дочь – Нинину маму. Мужа забрала война. Другого не было. Нинина мама – Дина, вышла в своё время замуж. Родила дочь – Нину. Не сложилось с мужем. Другого не было. Может однолюбками были, может слишком самостоятельными. Красивой и умной женщине труднее найти себе пару.
Поэт Константин Симонов заметил это в сорок первом.
Стоит ли мне повторяться, в его стихотворении есть все объяснения.

[Пускай она поплачет,
Ей ничего не значит.
            Лермонтов]
 
Если родилась красивой,
Значит, будешь век счастливой.
 
Бедная моя, судьбою горькой,
Горем, смертью — никакою силой
Не поспоришь с глупой поговоркой,
Сколько б ни молила, ни просила!
 
Все; что сердцем взято будет,
Красоте твоей присудят.
 
Будешь нежной, верной, терпеливой,
В сердце все равно тебе откажут —
Скажут: нету сердца у счастливой,
У красивой нету сердца,— скажут.
 
Что любима ты, услышат —
Красоте опять припишут.
 
Выйдешь замуж — по расчету, значит:
Полюбить красивая не может.
Все добро на зло переиначат
И тебе на плечи переложат.
 
Если будешь гордой мужем —
Скажут: потому что нужен.
 
Как других, с ним разлучит могила —
Всем простят, тебя возьмут в немилость.
Позабудешь — скажут: не любила,
Не забудешь — скажут: притворилась.
 
Скажут: пусть она поплачет,
Ей ведь ничего не значит.
 
Если напоказ ты не рыдала,
Даже не заметят, как страдала,
Как тебя недетские печали
На холодной площади встречали.
 
Как бы горе ни ломало,
Ей, красивой, горя мало.
 
Нет, я не сержусь, когда, не веря
Даже мне, ты вдруг глядишь пытливо.
Верить только горю да потерям
Выпало красивой и счастливой.
 
Если б наперед все знала,
В детстве бы дурнушкой стала.
 
Может, снова к счастью добредешь ты,
Может, снова будет смерть и горе,
Может, и меня переживешь ты,
Поговорки злой не переспоря:
 
Если родилась красивой,
Значит, будешь век счастливой...


Вот такие судьбы были и у женщин из семьи Нины.
Любили друг друга, заботились.
«Профессор» был готов жениться, но Нина не торопилась.
Ему казалось, что она слишком холодна, слишком рассудочна. Он уже знал, что не будет жить в этой стране. Не жалея оставлял здесь свою юность, друзей или казавшихся друзьями, разведённых и пребывающих во вражде родителей - всё.
Нина сокрушалась, что не может оставить маму с бабушкой. Время было смутное, девяностые. Нина работала в солидной компании, на её заработок, по сути, и жила семья. Мама не смогла, подобно многим, приспособиться к новому устройству жизни, а бабушка была бабушкой с небольшой пенсией. Пенсии всегда небольшие, особенно во времена перемен, после очередных революций и преобразований.
Он, по-мужски, считал, что место женщины рядом с избранником, напоминал о жёнах-декабристов и традиционной преданности русской женщины.
Нина предложила ему взять тайм аут на год, пожить врозь. Ей хотелось укрепиться в профессии, в жизни.
Так же сказали ему и остальные женщины её семьи, что время есть, успеют. Им было страшно отпускать любимицу в чужую страну, тем более, просто мужней женой.
Вот тут-то «профессор» и выдал: сучье племя.
«Они мужиков не признают. Съедают их морально. Уничтожают. Рядом с ними себя и мужчиной не чувствуешь. Нинка старой девой помрёт. Или лет через десять родит себе без мужа. Потому у них только девчонки и рождаются»
С одной стороны, он оказался прав, Нина родила девочку Танечку. С мужем не ужилась так же, как и её мать. Работа у Нины была с длительными командировками в другие страны. Муж ревновал, не верил, что такая умница-красавица будет верна ему.
Остались снова женской компанией: бабушка, мама, Нина и её дочка.
Потом схоронили бабушку. Мама Дина помогала Нине воспитывать Танечку.
Сучье ли племя? Неправильно «профессор» сказал. Оговорил. Со злости, от обиды, что не сумел стать важнее, любимее для Нины, чем её семья.
Такое племя можно назвать женским. Амазонки, воительницы. Не с врагом сражаются, с жизнью, которая к ним оборачивается чаще задом, чем лицом.
Кто определил нормы? Кто бросит камень? Кто знает, как надо?
Но, «сучье племя» существует тоже. Не ошибся профессор в определении. Определил не тех.
«Сучье племя» кажется, на первый взгляд, невинным, попавшим в жизненные переплёты. Им хочется помогать, вытащить их. При ближайшем рассмотрении видишь злобный оскал, над тобой смеются. Их основное стремление – потреблять, высасывать до последней капли, обгладывать до последней кости.
Семья была похожа на предыдущую: мать и две дочки – погодки: Олеся и Юля.
Отец сгинул по пьянке. Мать тянула дочек сама. Всю жизнь работала маляром – отделочником. И сейчас эта работа не из лёгких. В советские времена была и вовсе не для женщин. Работали же, в основном, женщины, зарабатывая и квартиры, и деньги, и ревматизм с артритом, и целую кучу других заболеваний. Девочки часто были предоставлены сами себе. Материально не бедствовали никогда. Чего-то всё-же им не хватало. Время было тоже самое – девяностые. Обнажились все пороки общества. Бедные стали ещё беднее, богатые – ещё богаче. Это в те годы девочки писали, что самой престижной для них является профессия проститутки, а мальчики хотели стать рэкетирами или банкирами.
Банкиров, обычно, нужно намного меньше, чем рэкетиров. Так же, как учиться в университете и убирать по вечерам или сидеть «на вешалке» в театре намного сложнее, чем попробовать «красивой» ночной жизни.
Сёстры были не дурны собой. Мать отдавала их в танцевальную студию, двигались хорошо. После школы учиться не захотели. Материной доли – упаси боже!
Устроились в ночной клуб стриптизёршами. Подучились. И повалило!
Старшая Олеська мужа нашла – моряка загранплавания. Совсем хорошо: муж приходит с моря – деньги, подарки. Полгода его дома нет, так можно старых знакомых вспомнить, к профессии вернуться. Говорят, что шлюхами становятся от безысходности, что жизнь толкает. У Олеси было всё. Ей нравилась эта жизнь. Нравились парни с бычьими шеями, которые не церемонятся, нравился секс с ними, ей нравились даже «субботники».
Судно мужа пришвартовалось как-то раз в небольшом порту соседнего государства. Не выдержал разлуки с любимой женой, спешил. На самолёте прилетел. Она-то не ждала.
Моряк из дома помчался в клуб, а там его долгожданная неглиже на коленях у подвыпившего клиента. Бил. Лицо ножом полоснул. У Олеси шрам остался на память о замужестве. Впрочем, клиенты говорили, что он ей только шарма придаёт. Муж её о море позабыл навсегда. В тюрьму отправился, исправляться, думать о себе, о будущем.
Из нашего рассказа этот персонаж тоже уходит. Проходной персонаж, случайный.
Младшая Юля танцует и танцует. Старшая  выбрала смежный бизнес. Очень уж она скандинавам нравилась. Внешность европейская, блондинка, а темперамент дикий, восточный.
Вводим нового персонажа. Молодой военный. Назовём его Эрик. Перспективный, с семнадцати лет в армии. Кадровый. Несколько миссий боевых прошёл. Никогда девушки не было. Некогда. Вернулся домой из бывшей Югославии. Друзья решили сделать подарок, сюрприз, как в американских фильмах – стриптизёрша из торта.
Бес попутал или кто ещё, а из торта выскочила Олеся.
Эрик влюбился. Ничего и никого не слушал. Ухаживал. Жалел. Без отца выросла, мать больная, всю жизнь работала-пахала, дочек поднимала. Муж бывший был сволочь, бил, лицо изуродовал. Он, Эрик, своё плечо подставит, она и поднимется, выпрямится.
Денег за неё заплатил, чтобы из бизнеса отпустили. Новенький автомобиль продал.
Его родные плачут, отговаривают. Разве убедишь? Нехлюдов и Катюша Маслова.
Женился. Из армии пришлось уйти. Она дочку родила. С ней одновременно и сестра её дочку родила, без мужа. Замечаете параллели? Тоже всё девочки родятся.
Сестра попритихла с дитём на руках, успокоилась.
Олеся – нет. Дочка подросла немного и снова старые друзья появляться начали.
Эрик жену с дочкой под мышку и на историческую родину рванул. Не смогла Олеся отказаться.
Прижились, язык выучили. Эрик работу нашёл. Всё чаще и чаще возвращается он с работы домой, а дочка у соседей или с няней приходящей, а жены нету. Возвращалась под утро. На дорогих автомобилях подвозили. Терпел. Дочка заболела. Температура больше сорока, жены дома нет. Всю ночь водкой растирал, на руках носил. Только малышка уснула, мама вернулась. Впорхнула яркой птахой,  над дочкой наклонилась, холодом обдала.
Один раз Эрик её ударил. Отсидел три месяца. Нельзя в этом государстве на женщину руку поднимать. По закону поступать можно. Штраф заплатил и начал по закону. Развёлся и дочку отобрал. Домой, к родным, с дочкой вернулся. Дома стены помогают.
Олеська осталась на его исторической родине. Говорят, потом в тёплые края подалась.
Сестра её, Юлька, как дочке три года исполнилось, в детский сад её отдала. Мамка из садика забирает, а Юлька снова деньги зарабатывает, как умеет.
Говорят, не плохие они, общество виновато, среда. Без отца росли, матери постоянно некогда было, не развивала их духовно.
Этому «сучьему племени», прущему напролом  по людям их любящим,  оправдания находятся. 
«Сучье племя» от «женского племени» так же далеко, как те времена от наших.
Все живут, как умеют. Каждый к своему племени принадлежит.
Чего уж судить – рядить.
Хочется отличать одно от другого. Мимо одного пройти и не по тому, что профессия ими выбранная, отталкивает. Они могли бы продавщицами работать, клерками, балеринами-хоть кем. Сущности их это бы не изменило. Сучности.
Другому племени хочется в глаза посмотреть, улыбнуться. С другим дружить хочется. Настоящие они, не сучьи.