Мужские забавы

МУЖСКИЕ ЗАБАВЫ
                Бывшему старшему оперу
                угрозыска Олегу Морозову
                посвящается…



ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. ТЕЛЕТАЙПОГРАММА.

«…Начальникам ГО РОВД Н-ской области. Откомандировать в распоряжение управления кадров УВД сотрудников согласно прилагаемому штатному расписанию для направления в Северную Осетию сроком на один месяц…»
(из приказа начальника УВД Н-ской области от 27 октября 1993 года №243-К)


Телетайп уважали только оперативники и следователи. Жизнь их протекала бестолково и суетно, а эта бездушная машина решала проблемы с завидной быстротой.
Начальство относилось к нему равнодушно, как к неизбежному атрибуту дежурной части, зато дежурные тихо ненавидели, как ненавидит жена опостылевшего мужа.
Этот шедевр технической мысли периода романтической юности дедушек и бабушек был поистине непредсказуем. В кабинеты потихоньку заселялись новоселы: факсы и предел мечтаний - компьютеры, но в дежурке старина телетайп не сдавался и преданно тянул лямку, кряхтя и постанывая. Он мог взорваться звонкой тирадой глухой ночью, разметав в клочья выкроенные мгновения сна, сморозить несусветную чушь, отчего потом сутками отдел стоял на ушах, ошалев от идиотизма высоких кабинетов. Ну и, конечно же, в самую неподходящую минуту, эдак ехидно, поинтересоваться обстановочкой.

После необычно продолжительной дневной передышки в девятнадцать ноль-семь телетайп, как всегда внезапно, забился в эпилептическом припадке. Затем помолчал, словно наслаждаясь произведенным эффектом, и, туберкулезно откашлявшись, вопросил: «Кто принял?»
Дежурный скривился, словно разжевал лимон, зло потыкал пальцем в клавиатуру, отстучав на всякий случай фамилию помощника, оторвал листок с текстом и, пробежав взглядом, облегченно вздохнул. Известие о направлении в командировку в Северную Осетию сулило головную боль лишь начальству да тому, на кого падет его немилость.
Часа через два, несмотря на неурочное время, почти весь райотдел знал содержание конфиденциальной депеши, поэтому наутро открылись кабинеты лишь уже прошедших «горячие точки», «шестерок» руководства да представительниц прекрасного пола.

Замполит Курочкин наскипидаренным котом  с утра рыскал по этажам в поисках потенциальных жертв, но они бесследно ускользали, словно вода в раскаленный песок. К обеду полуторасотенный отдел стал практически небоеспособным.
Звонок из управления больно ударил по натянутым до предела нервам замполита. Начальник управления кадров изъяснялся хотя и не очень высоким стилем, но зато доходчиво и вполне определенно:
- Человека нашли?
- Нет еще, товарищ полковник, ищем.
- Ну, так вот, мать-перемать, если к четырнадцати ноль-ноль не доложишь по кандидатуре, то можешь сам собирать манатки, мать-перемать. Имей ввиду, если меня начальство поставит в позу, то я тебя разверну таким кандибобером, что век помнить будешь, мать-перемать.
Курочкин хотел объяснить, что за беда свалилась на личный состав, но из трубки уже доносились издевательски короткие гудки. Обхватив голову руками, затюканный комиссар тупо уставился на растущую на столе гору справок.
До самого обеда дверь в кабинет замполита тихонечко поскрипывала на несмазанных петлях. Сотрудники, застенчиво потупясь, постанывая и поохивая, на цыпочках входили  в кабинет, трепетно и бережно клали на стол выписки из историй болезни, тяжело и сочувственно вздыхали, всем своим видом говоря: «Я бы всей душой, да вот здоровьишко подкачало…» и исчезали по-английски.
Добил замполита младший лейтенант Слюсарев. Не успев обзавестись нужными связями в райбольнице, он при помощи прозаических лезвия, ластика и шариковой ручки внес незначительные коррективы в справку жены, в спешке не вчитываясь в текст, превратившись в инспектора ГАИ с двухмесячной беременностью.
Впав в бешенство и прострацию одновременно, Курочкин выскочил в коридор, пытаясь настигнуть пустившегося наутек «беременного» инспектора, но тут судьба снисходительно бросила к его стопам участкового Емелина.
Проторчав безвылазно на участке три дня и не ведая о причинах повальной эпидемии, приветливо улыбнувшись, тот просто и как-то задушевно поздоровался:
- Здрасте, Семен Ефимыч. Денек-то какой пакостный, а?
Емелин имел ввиду накрапывающий дождь, рваные, низко стелющиеся, облака и нудную промозглость, норовящую забраться за шиворот старенького милицейского плаща.
- Что?! - заревел комиссар, увидев в простодушной улыбке участкового злой сарказм и услышав в простых словах коварный  подвох. - Тоже больной? Туберкулез? Сифилис? Беременность? Мальчик или девочка?! А, может, двойня?!! Рожай! Сейчас!! Немедленно!!!
- Да я что? Я ничего. Я тут вот протоколы привез, – Емелин попятился, ошалев от натиска вмиг взбесившегося замполита и грешным делом жалея его. Это ж надо так натрудиться на его непыльной должности, чтобы с головой дружбу расстроить.
- Так ты не больной? – уже несколько тише, но все еще недоверчиво, уточнил остывающий Курочкин. – И без справки?
- Да здоров я, здоров, – зачастил участковый, задом нащупывая спасительную дверь канцелярии. - Сейчас вот только дела сдам и сразу же на участок, Семен Ефимович. Ей Богу, не задержусь.
- Нет, нет! Стой! - опять заорал замполит, хватая его за руку и волоча за собой.
- Вот, Петр Иваныч, лучшего не найти. Орел, гвардеец! - втолкнул он вконец замороченного капитана в кабинет начальника.
Начальник радостно бросился навстречу и долго тряс руку Емелину, с неожиданной нежностью заглядывая в глаза. Ошарашенный участковый растерялся, недоумевая, кому и чем обязан таким лестным приемом. Звезд вроде бы не хватал, в любимчики не лез, тихонечко корпел на участке, зарабатывая косые взгляды односельчан да скупые «спасибо». Неужто заметили, оценили? Тогда наверняка что-то обломится. Грамота? Благодарность? А может, премия? Деньгами все-таки лучше: детворе бы обнову справить, да и жене что-либо выкроится. Или… Да, ну, нет, нет, хотя...
Емелин взлетел в мечтах так высоко, что даже дух захватило, но густо замешанный бас полковника вдруг стал скучен и сух, беспардонно с размаху бросив на грешную землю.
- В Осетию поедешь. Завтра к десяти в управление по полной экипировке. И смотри там, не подкачай!
Длинный палец начальника описал замысловатую фигуру перед поникшим носом участкового и глухо стукнулся в столешницу.
Вот так буднично и прозаично, без слов о высоком долге, оказанном доверии и даже скудных командировочных, в одночасье решилась судьба участкового инспектора капитана милиции Емелина.


Жена расстроилась.
- Вечно тебя, придурка, во все дырки суют. Как Ваську Дрыгина брать, когда он по пьяни с ружья вдоль  улицы палил, так Емелин. Как в прошлом году на трассу в засаду – так опять Емелин. Зато отпуск заслуженный  летом хренушки - только зимой. А я за всю жизнь моря в глаза не видала. Зато путевку в санаторий –  начальнику. В Осетию тоже никого не нашлось, кроме тебя. Ну, почему так? Почему?!
Она остервенело швыряла вещи в дорожную сумку, а Емелин, загнав в уголок рта обмусоленную «беломорину», слабо, скорее по инерции, отбивался.
- Да там уже многие были. Вон и Петрович был, и Муковозов.
- Ну, причем здесь многие, идиот?! Петрович при штабе отирался, начальству задницу подтирал, а Муковозов так вообще по снабжению был. Всю тушонку, что ребята с собою брали,  распродал, гад, вместе с твоими начальниками. Зато домой и видик привез, и сережки своей  Вальке притарабанил, и ряшку отъел, чуть не треснет. А тебя как пить дать загонят, где Макар телят не пас. Боже мой, с каким дураком жизнь прожила!
    И эти причитания жены, и вторящий им скулящий с подвывом ветер, и нудная морось, стегающая по заплаканным оконным стеклам, нагнали такую тоску, что ему до кома в горле стало жалко себя. «Действительно, ну почему я такой невезучий. Ведь никто ж замполиту не попался, а я влип…»
Можно бы до бесконечности задавать себе безответные вопросы, но время было позднее, а дорога предстояла дальняя.


ДЕНЬ ВТОРОЙ. ПОСТ НОМЕР ЧЕТЫРЕ.

«…В целях обеспечения режима чрезвычайного положения и оперативного прикрытия Военно-грузинской дороги со стороны Ингушетии организовать дополнительные КПП в местах примыкания второстепенных дорог к основной магистрали….»
(из приказа по району ЧП №027 от 17 ноября 1993 года)

Дорога значилась лишь на крупномасштабных армейских топографических картах. Так себе дорога, из категории грунтово-проселочных и в стратегическом  отношении абсолютный ноль.
Если бы решение принимали армейцы, все было бы иначе. Предусмотрели бы и сектора обстрела, и минно-заградительное прикрытие, и пункты скрытого наблюдения, и хотя бы одну снайперскую точку, и пути возможного отхода, да и мало ли еще чего с точки зрения военного искусства.  Но получилось с присущим русским «авось» с поправкой на чиновничье-милицейское самодурство.
Какой-то стратег из временной администрации то ли с черного похмелья, то ли от великого полководческого дара ткнул пальцем в карту и уже к вечеру прикатили щелястый вагончик, бросили на сизый щебень несколько бетонных блоков, изобразив полосу гашения скорости, привезли месячный «сухпай»  и приказали смешанному милицейско-войсковому наряду бдить.
Километрах в полутора западнее стремительным клинком вспарывала скалистую гряду изъеденная траками танковых гусениц серая лента шоссе. Южнее оно серпантином уйдет в горы, ныряя в мрачные тоннели и противолавинные эстакады, вскарабкается к Крестовому перевалу и заскользит вниз к Цхинвалу. И лишь столбики из груды камней с покривленными баранками - отметинами злой шоферской судьбы расползутся вдоль узкой трассы, с опаской вжимающейся в каменистый торс горных склонов.
Отданная на откуп осетинскому ГАИ, дорога еще жила, неритмично пульсируя стихийно собранными в куцые колонны разномастными машинами. А внизу ворчал, ворочая темные голыши и астматически дыша сыростью и утренними туманами, неприветливый Терек.
Тихое место, заповедное, почти туристическое. Если бы не полыхнувшая первобытной жестокостью этническая война.

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ.  СТАРШИНА ВАЛЕРИЙ ПОЛИЩУК.

«…КПП №4. Старший - капитан милиции Емелин А.Н. Группа досмотра: старшина милиции Полищук В.А., сержанты милиции Ряпушкин Д.И., Вахромеев Е.Г. Группа войскового  прикрытия: прапорщик внутренних войск Груздев С.Н., пулеметчик сержант в/в Сопруновский Ю.В. Группа обеспечения: радист рядовой в/в Рябов М.И., водитель БТР рядовой в/в Сапелин Г.И…»
(Из сводной постовой ведомости шестого оперативного участка района чрезвычайного положения).

День выдался на редкость солнечным и теплым, и старшина Полищук, с утра забравшись на крышу вагончика, второй час кряду разглядывал в бинокль трассу.
- Лежал он дум великих полн и вдаль глядел. Ну что, дембель не видать? Тогда слезай, Косой Глаз, да поскорей. Вождь Дырявая Шкура шамать просит до своего вигвама.
Груздев бесцеремонно подергал старшину за огромный ботинок со стоптанным внутрь каблуком, показывая одновременно недюжинные познания  творений Феннимора Купера.      
- Слушай, Груздочек, - перевернулся на бок Полищук и, забрасывая руки за голову, с силой потянулся большим и гибким телом. - А не установить ли нам статус-кво над той тропой войны? Во-первых, в этом библейском захолустье я могу напрочь подрастерять свои боевые навыки. Где милая моему отважному сердцу мелодия войны? Я спрашиваю тебя, где дрожащий от страха вражина, молящий о пощаде? Где, наконец, прелестные полонянки, готовые немедленно одарить страстной любовью увенчанного лаврами победителя? Почему я ничего этого не наблюдаю вот уже восьмой день? А во-вторых, жрать только просроченную тушенку из героически павших коров российского агропрома я лично больше не могу. Мне ж даже женщины сниться перестали, а если дело до любви дойдет? Это ж полная абляция   и позор родному МВД.
Еще в Афгане Полищук случайно услышал слово «абляция» от капитана из артразведки и с тех пор оно прочно вошло в его лексикон наряду с другими мудреными словечками, значение которых он давно уж позабыл, но любил от случая к случаю ввернуть в разговор.
Прапорщик вовсе не знал слова абляция, но Полищука уважал, поэтому сопротивлялся лениво и скорее по привычке.             
- А не нарвемся? - Груздев исконно русским жестом почесал затылок. Ему не меньше, чем старшине, обрыдло сидеть на сухом пайке, хотя  искать приключений на известное место ему не очень-то хотелось.
- Не журись, Груздочек, зробымо, як в аптеке. Та шо я, первый раз замужем, чи шо, - притворно возмутился старшина, переходя на ридну мову. Он бесшумно  соскользнул с крыши и вновь изящно, словно огромная кошка, потянулся. – Главное, Груздь, что в столь ответственный час, когда решается, можно сказать, сама судьба, наш батяня-командир дрыхнет без задних ног и  даже не помышляет  нарушить достигнутый консенсус, как любил говаривать известный говорун из бывшего политбюро.

Через пять минут бэтээр, бортовой номер «127» мчал отчаянные головы к заветной цели. А полтора часа спустя огромный деревянный ящик из-под ЗИПа с янтарными, пахнущими солнцем и морем мандаринами вызывал обильное слюноотделение у крохотного гарнизона.
Емелин, отчаянно позевывая и почесывая оголившуюся в разрезе форменной куртки загорелую грудь, появился на пороге вагончика как раз в тот момент, когда Полищук щедро насыпал в каску Сапелину мандарины.
- На, ешь, мамкина сиська, витамины, наедай шею.
Капитан спросонья соображал туго:
- Это чё, мандарины, что ли?
Емелин, по долгу службы призванный строго блюсти дисциплину и постоянно воспитывать в духе верности закону, приказам и инструкциям, а главное, начальству свое разномастное войско, постоянно тяготеющее к анархии, к любой инициативе, не прописанной в милицейских циркулярах, относился неодобрительно.
- Так, началось в колхозе утро, - тяжело вздохнул капитан  и тоскливо оглядел склоны насупившихся гор. Не привыкший командовать, он чувствовал себя в новой роли командира скорее умудренным опытом наставником, призванным отечески ворчливо одергивать легкомысленную молодежь, нежели суровым начальником. – Ну, и откуда же дары природы?
- Гуманитарная помощь дружественного грузинского народа, - весело ответил Полищук, смачно вгоняя прямо через кожуру белые голливудские зубы в сочную мякоть плода. Его теплые бархатисто-агатовые глаза в обрамлении длинных девчоночьих ресниц, сводившие с ума  не одну красавицу, безмятежно - наивно взирали на Емелина. – Да ты не переживай, Андрей Иваныч, все тип-топ. Бартер, равноценный обмен, строго по Марксу. Мы ведро соляры - нам ящик мандаринов.
- Ну-ка, ну-ка, - насторожился капитан. - Какая соляра? Да ты мордой-то не крути, не крути, кот блудливый. Выкладывай начистоту.
- Да чо выкладывать, чо выкладывать, –  дурашливо зачастил скороговоркой старшина, пытаясь состроить обиженно-плутовскую физиономию. – Ну, едем по трассе, шоссейку проверяем, а тут, откуда ни возьмись, грузин, добрый человек. Останавливает нас, говорит, возьмите служивые, Христа ради, гостинцы от единоверцев. Ну, мы и взяли. Не обижать же человека, коли от всей души. А мы ему в знак признательности за проявленное понимание и заботу солярки дали. Ве-дё-роч-ко, всего одно ве-дё-роч-ко, – раздельно, по слогам, словно втолковывая неразумному мальцу, произнес Полищук и улыбнулся. – Это ж так,   бэтэру на завод пару раз чихнуть. Да всё в ажуре, командир, комар носа не подточит.
- Отшлифует тебе маковку прокуратура, попомни мое слово, махновец, - укоризненно бросил капитан и, помявшись, потянулся к ящику с дарами.
- Эх, Андрей Иваныч, Андрей Иваныч, - приобнял Полищук капитана за плечи и уже серьезно, с грустинкой, произнес: - Один раз живем. Посмотри на ребят: они ж от этой перловки скоро мычать начнут. Баранинки бы сейчас молоденькой или шурпы с чесночком да под во-до-ч-ку, а потом с девчоночкой завалиться бы на сеновал. Или в баньку,- Полищук прикрыл глаза  и растянул рот в блаженстве. - А уж там принял бы я у неё экзамен по художественной гимнастике, - мечтательно закатил глаза старшина.
Но Емелин резко оборвал:
- Ты мне это, тово, думки такие из своей дурацкой башки выбрось. А на местных девок даже глаз свой кобелиный не щурь - вырежут нас на хрен эти джигиты темной ночкой и моргнуть не успеешь. Тут в каждом дворе по ПТУРСу, не считая автоматов. Небо враз с овчинку покажется. И вообще – восток - дело тонкое, как говорил незабвенный красноармеец Федор Сухов, - уже миролюбиво и глубокомысленно подвел итог Емелин, веско устремляя палец в белесое небо с табунами разбредшихся, как попало, курчавых облаков.
Он и сам с щемящей тоской вспоминал теплое и мягкое, словно сдоба, пахнущее топлёным молоком  тело своей Валентины. Хоть и сварлива не в меру,  хоть и обидные слова выплеснула вдогонку, а всё одно родная жена. Емелин вздохнул: чуть ли не каждую ночь в снах приходит Валентина, сядет по птичьи бочком на кособокий табурет, пристроит ладошку под щечкой и смотрит так грустно-грустно, что у него даже во сне сердце щемит. Да, что ни говори, а тяжело семейному мужику в дальней сторонушке. Другие чуть за порог и сразу же к чужой бабе под юбку лезут, а вот его по этой части жизнь еще не разбаловала. От баб, что сами липнут, шарахался, как от чумы, а к держащим себя в строгости  сам подступиться боялся.
Что Полищуку, что Груздеву, что другим, не считая сосунков-срочников, нынче труднее. Мужики-то еще молодые, плоть без женской ласки аж стонет, выхода требует. Может, и впрямь в город отпустить? Вдруг да обломится, зато душа растает, размягчится.
Погруженный в крамольные мысли, Емелин, надкусывая оранжевый шарик, не обращал внимание на солнечный сок, капающий с подбородка на форменную куртку и расползающийся по ней темными и липкими пятнами.
ВЕЧЕРОМ ТОГО ЖЕ ДНЯ…

«…Отчислен с четвертого курса Рязанского высшего военного командного училища ВДВ за грубое нарушение воинской дисциплины. Проходил срочную службу в спецназе ГРУ в составе ограниченного контингента  советских войск в ДРА, затем с 1983 года четыре года на сверхсрочной в том же подразделении. В составе спецгруппы главкома ВДВ (оперативное подчинение командующем у ВВ МВД СССР) участвовал в ликвидации конфликтов в Оше, Узгене, Сумгаите, Баку. Воинское звание - старший прапорщик. Трижды находился в командировках в Карабахе в составе отдельной оперативно-войсковой группы прямого подчинения командующему Закавказским военным округом: в феврале-апреле и в октябре-декабре 1988 года, в марте- июне  и сентябре-ноябре1989 года. В МВД СССР  с  января 1990 года. В апреле 1992 года был уволен за неправомерное применение табельного оружия. В январе 1993 года восстановлен в органах МВД в звании старшины и  проходит службу в отдельной роте ППС УВД. В  феврале-апреле 1993 года командировался в Северную Осетию… Награжден орденом Красной звезды, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», двумя афганскими медалями… »
(из личного дела старшины милиции В.А. Полищук.)

Возмущенные голоса, ругань вперемежку с сочным матом густо висели в насыщенном сыростью воздухе и вот уже минут десять не давали сосредоточиться Емелину, третий раз тщетно пытающегося составить донесение в штаб. Выходило до обидного коротко. Впрочем, докладывать было особо не о чем, но капитану не хотелось, чтобы их сочли бездельниками  и дармоедами.
Придвинув очередной чистый лист, он задумчиво стал искать нужные слова, шаря взглядом в левом углу над слегка покосившейся дверью, но назойливый шум снаружи отвлекал и упрямо лез в уши.
- Ну, что там еще за базар затеяли, – вздохнув и отложив ручку, он повернулся к Ряпушкину, вот уже полчаса безуспешно предпринимающего попытки разжечь самодельную «буржуйку» сырыми сосновыми поленьями.
Ряпушкин на секунду поднял раскрасневшееся от натуги со следами копоти лицо, буркнул: «Полищук бойца воспитывает» и вновь прильнул к непокорному поддувалу.
Емелин, набросив на плечи бушлат и прихватив сигареты, вышел из вагончика.
У примитивного капонира, сложенного из старых автомобильных покрышек и серых базальтовых валунов, над щуплым водителем нависал всей массой Полищук.
- Еще раз увижу следы цивилизации ближе ста метров от  расположения блокпоста, ткну носом, як шкодливого кошеня. Усёк, хлопче? Понаберут, блин, засранцев, а думают, что защитников. 
- Валер, кончай баланду, - Груздев, сидя на перевернутом зарядном ящике, лениво пытался попасть плевком в лежащую метрах в трех консервную банку. – Отпускай бойца, а то не успеет. И так штаны в руках носит.
Прапорщик в очередной раз вогнал снайперски точный плевок в дно банки и вздохнул. Отправлять Сапелина в медсанчасть не имело смысла. Сразу начнутся расспросы, что да почему, и удачная вылазка на трассу, предпринятая вместе со старшиной, может выйти боком. С другой стороны, хорошо, если это просто расстройство желудка, а если что похуже? Спросят, почему мер не принял, почему не доложил и еще с десяток почему, от которых сразу станет тошно жить на белом свете. Куда ни кинь, везде клин. Комбат, сволочь, любит жениться на личном составе. Что с утра, что в обед, что к отбою – дай только вволю наораться.
Груздев опять вздохнул и очередным плевком поразил цель.
Полищук, прищурив рысий глаз, критически окинул пританцовывающего Сапелина и махнул рукой:
- Свободен! Да смотри, добро по дороге не растеряй! - крикнул он вдогонку бойцу, бодрой рысью ринувшемуся в горы и на ходу расстегивающего брючный ремень.
- Восьмой раз, – философски подытожил пулеметчик Сопруновский и старательно вывел мелом восьмую звездочку на борту бронетранспортера.
- Что, мандарины боком выходят? - сходу оценил ситуацию Емелин и ехидно поинтересовался: - И почему же это тебя, паразита, не пронесло?
- А я их и не ел, – усмехнулся старшина. - Я на них после Абхазии смотреть не хочу. Как говорил светила медицины наш ротный фельдшер Гоша Сапрыкин, у пациента выработался стойкий иммунитет к данному фактору взаимодействия природы и моего изношенного организма.
- Лучше бы у тебя иммунитет на другое выработался. Например, на хождение на трассу за «гуманитарной помощью».
Емелин поворчал для вида, выкурил сигарету и вернулся в вагончик составлять злополучное донесение.
- А че ты в Абхазии делал? – лениво поинтересовался Груздев.
- Да так, - неопределенно пошевелил пальцами Полищук. - Потреблял витамины в бархатный сезон да посвистывал дамочкам, чтобы за буйки не заплывали.
- Ну и как?
- Что как?
- Ну, если дамы не слушались и гребли дальше?
- Меня слушались, - Полищук внимательно посмотрел на торчащую из-за камней макушку Сапелина и недовольно бросил: - Метров восемьдесят – восемьдесят пять. Опять салажня в норматив не уложилась.
- А что ж ты им такое говорил, что они тебя слушались, - прапорщик упрямо пытался вывести  старшину на пикантные подробности отдыха в бархатный сезон. Окинув взглядом старшину, он завистливо и одновременно мечтательно протянул: - Да, парень ты фактурный, небось не одну уложил. Мне бы туда – уж я бы душу отвел.
Полищук повернулся с Груздеву:
- Доставили в сумасшедший дом пациента. Врач спрашивает: «Вы кто?» «Наполеон», - отвечает тот. Доктор протер очки, водрузил их на нос и  санитарам: «Ну что ж, Наполеон так на Наполеон. В двенадцатую его, там уже есть один Бонапарт. Пусть сами разбираются, «кто есть ху». Наутро врачебный обход, заходят в двенадцатую палату и доктор спрашивает у новичка: «Ну-с, батенька, определились, кто из вас Наполеон?».  Тот отвечает: «Он Наполеон, - и показывает на старожила, – а  я Жозефина».
- Это ты к чему? – прапорщик наморщил лоб, силясь понять сказанное.
- Да так, к слову. Это же, Груздь, анекдот, - Полищук снова посмотрел в  сторону гор длинно и холодно, где маячила среди валунов белобрысая голова Сапелина.
Старшина не любил вспоминать свое пребывание в Абхазии. Это сейчас до него пока никому нет дела. Ну, а если вдруг в один прекрасный день кое-кто с пристрастием поинтересуется: а что делал бывший спецназовец Полищук в полыхнувшей войной строптивой южной республике, пропахшей морем, турецким кофе и цитрусовыми, в составе разведывательно-диверсионной группы «Скорпион»? И что за операции он проводил сначала под Гаграми, а после освобождения города, от Гумисты до Ткварчала и Очамчиры? Нет, старшине Валерию Полищуку совсем не хотелось когда-либо отвечать на такие вопросы, поэтому он резко переменил тему:
- Ты что тут, как кот на солнышке, размурлыкался? Один позаплевал все вокруг, как на вокзале, другой позас…л, шагу не ступить. Одно слово, «вованы», а не воины.
- Ну и скверный же у тебя, Валерка, характер, - прапорщик встал, сладко потянулся, зевая, ударом ноги отправил банку через дорогу и повернулся к Сопруновскому. – Кончай борт марать. Смажь-ка лучше турель, а то скрипит на всю округу. Вованы так вованы. Лучше вованом быть, чем мусором, - лениво и незлобно огрызнулся Груздев. – Говорят, что тебя из ментуры уже разок вышибали. Наверное, за сволочную натуру.
- Не угадал, - Полищук тоскливо посмотрел в серое низкое небо, зацепившееся клочьями облаков, напоминающих обрывки грязной ваты, за острые выступы скал. Ну не будешь же всем объяснять, что вместе с председателем ВКК  старлеем медслужбы Костей Жуковым, своим в доску парнем,  под водочку с селедочкой и квашенной с брусникой капусткой искали в расписании болезней подходящую статью, чтобы можно было не только уволиться  сейчас, но и вернуться через годик. И все лишь потому, что никому и в голову не пришло бы отпустить его на  месяц или год в Абхазию, где ждал его  фронтовой кореш Анзор Чамба, наскоро собравший вооруженное дробовиками штатское воинство. А Костя Жуков вошел в положение и сделал все так филигранно, что начальник управления кадров только руками развел: против медицины не попрешь. Что ни говори, а все ж таки наука, хотя об лоб этого старшины хоть щенков бей.
И чтобы не пускаться в пространные объяснения, Полищук, перехватив за цевье автомат, насвистывая, бесшумно ступая, двинулся к опоясавшему подножие гор хвойнику.

ДЕНЬ ШЕСТНАДЦАТЫЙ

«…Василек», я - «Незабудка». Слышу взрывы и стрельбу со стороны села Ш…. «Незабудка», я - «Василек», вас понял. Усильте наблюдение. Утром вышлем маневренную бронегруппу…»
(Из радиосеанса блокпоста №4 и комендатуры шестого оперативного участка района чрезвычайного положения).

Ближе к ночи заметался по дороге приглушенный свет фар, скользя поверх выбоин, и замер, споткнувшись о бетонные глыбы.
- Привет передовому дозору русских витязей, - весело оскалил неровно блеснувший тусклым золотом щербатый рот помощник коменданта, щеголеватый майор из вэвэшников, ловко выскальзывая из теплого нутра «уазика».- Ну, как служба?
- Да вроде тихо, почти курорт, - Емелин коротко тиснул крепкую ладонь майора и добавил. – Даже слишком тихо, аж не по душе.
- Ну, так это как раз то, что надо. Тишина, друг солдата. Там наши, пропусти -ка  их на ту сторону, - майор небрежно кивнул на «уазик».
- А что за люди? Не влетит нам по первое число?
- Да ты что? Свои, агитаторы за советскую власть.
Емелину показалось, что губы майора как-то двусмысленно и нехорошо сложились в кривую складку, но потом все-таки пожал плечами и махнул рукой:
- Ряпушкин, пропусти.
Шлагбаум – наспех срубленная елка с отёсанным стволом и привязанным к комлю камнем нехотя пополз вверх. «Уазик» заскользил по «змейке», вышел на простор и, сыто урча,  растворился, нырнув в сырую темень осенней ночи.
- Я у вас подожду. Закусить найдется? - майор извлек из внутреннего кармана плоскую титановую фляжку и взболтнул.
- Да только тушенка из сухпая, - словно стесняясь скудости стола замямлил Емелин, но помощник коменданта перебил:
- А ты по сусекам поскреби, авось еще что найдется.
Словно изнутри обдало капитана холодом: «Никак пронюхали про Валеркин рейд. Убью стервеца», но решил стоять до конца:
- А что тут скрести-мести, одни камни кругом. В город не вырвешься, а в село и самим не больно-то хочется. Там и так из-под лобья смотрят.
- Ладно, расслабься, тушена так тушенка, самая что ни на есть солдатская еда. Давай, выкладывай на стол.
Полищук в небрежно наброшенном на плечи бушлате, до этого молча наблюдавший из темноты за происходящим, отделился от черной громады БТРа и шагнул в желтое пятно света, пробивавшегося из-за неплотно зашторенного окошка вагончика:
- Что это вы, товарищ майор, по ночам разъезжаете? Режимная зона, как никак, район чрезвычайного положения, ненароком подстрелят, а с нас потом три шкуры спустят.
- А, это ты, Полищук? Ну, твоя шкура не больно ценная, - майор прищурился, всматриваясь в старшину, затем повернулся к двери. – Приглашай в апартаменты, капитан.
Когда помощник коменданта юркнул в вагончик, Полищук придержал за руку направившегося следом Емелина.
- Погоди, Андрей. Не очень-то мне нравится этот аттракцион неслыханного внимания. Обратил внимание – на машине ни знаков, ни габаритных огней?
- Ну, вроде бы так. А что с того?
- А то. Мне эти штучки давненько знакомы. Не нравится мне все это, вот что.
- Да ты о чем, Валер, не пойму я что-то. Что ты мне загадками изъясняешься? Это ж комендатура, они могут везде беспрепятственно ездить. Начальство.
- В гробу я видал такое начальство. В тапочках.
- Ладно, поживем-увидим, лишь бы  поздно не было, - Полищук щелчком отправил недокуренную сигарету в темноту. Окурок, прочертив крохотной кометой кривую, упал за обочиной, взбив маленький фонтанчик искр.   
Емелин хотел уточнить, что же все-таки известно старшине такое, отчего он заволновался, но того рядом уже не было. Ни звука, ни шороха, лишь легкий запах сигаретного дыма. «Ну и леший. Такому лучше не попадаться, вмиг ножичком перышки обкорнает, а то и голыми руками шею свернет», - с досадой и невольным уважением к способностям старшины появляться внезапно и также внезапно исчезать подумал капитан.
Судя по распахнутому вороту, майор уже успел приложиться к фляжке и, отчаянно жестикулируя, рассказывал похабный анекдот. Груздев, ухмыляясь в усы, внимательно слушал, не забывая подливать себе и майору. Увидев Емелина, помощник коменданта кивнул на свободный ящик у стола:
- Вали к столу, капитан. Налить?
- Да нет, - замялся Емелин. Если бы не разговор с Полищуком, он  с удовольствием опрокинул бы пару-другую стопок, но теперь вдруг подсознательно захотелось оставаться трезвым.
- Да что ты жмешься, как девка: и хочется, и колется, и мамка не велит. Давай с нами. Это я тебе как старший по званию говорю. Считай, что приказываю.
- Сказал – не буду, значит – не буду, - хмуро отрезал Емелин и прошел в угол к стоявшему топчану.
- Ну и черт с тобой, нам же больше достанется, - майор плеснул Груздеву и себе и залпом выпил.

Далеко за полночь, километрах в пяти, там, где в широкой долине раскинулось большое ингушское село, что-то рвануло, небо полыхнуло сначала ярко-синим, а затем занялось багровым, и до самого рассвета оттуда тянуло гарью. С полчаса ночной полог рвал сухой треск очередей, и эхо выстрелов заполошно металось по ущелью, цепляясь за скалистые выступы.
Услышав взрыв, Емелин с тревогой вопросительно взглянул на майора, но тот, ухмыляясь в щегольскую щеточку усов, отчетливо и трезво посоветовал:
- Не суетись, служивый, без тебя разберутся. Твое дело телячье: помычал и в стойло.
Капитан молча сгреб в охапку бушлат, прихватил автомат и вышел. Ряпушкин, присев за бетонным блоком, втянул голову в плечи, настороженно прислушиваясь.
- Слышишь, Иваныч? Кажись, стреляют, а?
- Где Полищук? - не отвечая, глухо спросил Емелин.
- А разве не там? - сержант кивнул на пробивающуюся полоску света из-под неплотно зашторенного окошка вагончика.
Капитан отрицательно мотнул головой, словно в кромешной тьме сержант мог увидеть его жест, надел бушлат, присел рядом и, пряча в кулак сигарету, закурил.

Через час подкрался, урча сытой кошкой, «уазик», забрал майора и ушел в сторону города.
- Убрались, сволочи? – старшина бесшумно вырос за спиной Емелина и тот от неожиданности вздрогнул. – Жаль, не успел на прощанье пару ласковых сказать.
- Ты где был?
- На экскурсии, - зло огрызнулся Полищук. - Любопытство одолело, что это там за презентик эта милая компашка подготовила.
- Не понял.
- Милка то ж не поняла, что от черта родила.
- Да ты толком объяснить можешь?
- А что объяснять, - с горечью махнул рукой старшина. - Утром все сам поймешь. Все, кончились деньки благодатные. Теперь нас обязательно кое-кто поставит в интересную позу и будет иметь в свое удовольствие отсюда и до бесконечности. Диалектическая связь пространства и времени, вашу мать.
Полищук витиевато выругался, облегчая душу, и направился в вагончик. 
Ряпушкин, втянув голову в плечи, нахохлившимся воробышком пристроился за бетонным блоком, вцепившись захолонувшими пальцами в цевье автомата.
- Иди отдыхать, я подежурю, - тронул капитан за руку сержанта и зябко передернул плечами даже не от всепроникающей от камней стылости, а от затаившейся в ночи опасности. Рука сама скользнула в карман, извлекла пачку сигарет, но, помедлив, тут же сунула их обратно. Емелин поправил автомат, удобнее пристроил его на коленях и, привалившись спиной к бетонному блоку, замер, вслушиваясь в ночь.


ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ

«… На Северном Кавказе ожидается облачная, с прояснениями, погода, местами  слабые осадки, гололедица. Ветер северо-восточный, умеренный, в горах ожидается резкое усиление ветра…»
(из суточной метеосводки по району чрезвычайного положения.)

В разбавленных молочно-серым туманом утренних сумерках темным пятном расплывался вагончик. Сразу за шлагбаумом дорога растворялась: и появилась ниоткуда, и ушла  в никуда. Плотный сырой воздух придавливал звуки к земле, заставляя их стелиться вдоль камней, цепляться за них и пропадать. И Емелину вдруг подумалось, что вот эта вязкая серость, это отсутствие четких границ и ориентиров напоминают их сегодняшнюю жизнь. То, что было раньше, уже успело раствориться в памяти и его уже не вернуть, а впереди все призрачно и не ясно, как эта размытая в сумерках дорога. И в этом была не просто какая-то неопределенность, а предрешенность беды.
    Не дожидаясь обещанной группы быстрого реагирования, бэтээр бортовой номер пятьсот семьдесят шесть с Сапелиным, Полищуком, Груздевым и Емелиным рванулся в село, давя глубокими протекторами хрупкий хрусталь некрепкого первого льда в колеях грунтовки.

Сырой порывистый ветер ворошил угли на останках домов и оживающие языки пламени, уже насытившиеся ночной трапезой, нехотя облизывали обугленные остовы. По улицам стлался тошнотворный запах горелого мяса.
Старый ингуш в разорванном на плече кургузом стареньком пиджаке сидел прямо на  подмерзшей земле, раскинув ноги, и, обхватив голову руками, медленно раскачивался из стороны в сторону, словно исполняя какое-то ритуальное действо. Чуть в стороне с развороченной автоматной очередью головой лежала сука, а в ее уже закоченевшие соски слепо тыкался замшевым носом несмышленыш-щенок, разрывая сердце пронзительным скулежом.
Село уменьшилось ровно на три крайних дома.
Бэтээр  грузно осел около машины опергруппы ингушской милиции. Емелин, заметив знакомого оперативника, мешковато спрыгнул на землю, оступился, сморщился от пронзившей щиколотку боли и, прихрамывая, подошел к нему.
- Здравствуй, Джебраил.
Опер ничего не ответил и лишь отрешенно посмотрел сквозь него.
Емелин растерялся. И он, и злой, решительный Полищук, и ощетинившийся  пулеметом бэтээр – все они вместе взятые оказались абсолютно чужими и никому не нужными. Четко работала опергруппа, мужчины в камуфляже что-то искали в развалинах домов, находили, фотографировали, упаковывали в  пакетики, записывали и никто, ровным счетом никто намеренно не обращал на них внимание. И от этого показного равнодушия, плохо скрытой ненависти веяло таким холодом, что капитану стало не по себе. Мысли метались, в голове застревали обрывки фраз и, досадуя на себя, неловко переступив с ноги на ногу, он обронил невпопад:
- Щенка жалко.
- Они прошли через твой пост, - опер по-прежнему смотрел сквозь него.
- Понимаешь, мы не причем, мы ничего не знали….
- Они прошли через твой пост, - упрямо повторил ингуш и отвернулся.
Емелин растерянно стал искать сигареты, ощупывая карманы, и тут вспомнил, что оставил их в вагончике, пристроив для просушки на «буржуйку».
-Поехали, - потянул за рукав вконец растерявшегося капитана Полищук.
Сапелин, заранее сдав назад к глухой кирпичной ограде, сидел, вжавшись в сиденье и не снимая ноги с педали газа, так и не заглушив двигателя.
Груздев, нарочито небрежно покусывая сломленную веточку, завис в башне у пулемета, готовый в любой момент развернуть турель*.
Оступаясь и соскальзывая, капитан взобрался на БТР и махнул рукой:
- Поехали.
Полищук, ухватившись левой рукой за поручень, легко забросил свои восемьдесят килограммов мышц на броню. Взревев, машина бросилась прочь из села.

Прижавшись к холодной броне, старшина думал о том, что вчерашние «коллеги», натасканные на кровь, шныряют через такие же, как у них, блокпосты, вороша припорошенные пеплом тлеющие угли ненависти, бездумно выполняя чью-то злую волю. Он знал этих отчаянных парней еще по Карабаху и Абхазии, но не одобрял их ремесло. Не солдатская это была работа.
И он, и мрачные прапорщик с Емелиным, и даже озябший щенок Сапелин догадывались, что ночная акция – просто-напросто  комбинация, нарочито небрежная, в большой шахматной партии, называемой политикой, в которой есть свои короли и ферзи, есть эндшпили и миттельшпили, есть просто пешки, которых запросто смахнут с доски, расчищая оперативный простор.

Наскоро поев опротивевшей тушенки, старшина подсел к мрачному Емелину:
- Слушай, Андрей Иванович, можешь послать меня подальше с моими советами, но я не за себя толкую. Я и не из таких переделок выходил, так что и здесь им еще со мною потягаться придется, а вот они, - он кивнул на копающихся в двигателе бэтээра Сапелина, Сопруновского и Вахромеева, - тоска зеленая. Надо блокпост укрепить, чтобы хотя бы как зайцев не перещелкали, когда из этой конуры на свежий воздух выкуривать будут.
Емелин помолчал, тоскливо глядя на серое неприветливое небо с низкими рваными облаками, и вздохнул:
- Возьми БТР и мотай на трассу. Тащи все, что под руку попадется – баллоны, ящики, мешки. Пожалуй, ты прав, нас дома-то ведь  живыми ждут.
К вечеру, набив два десятка мешков с песком и щебнем, уложили их у входа в вагончик вместе со старыми баллонами, проделав бойницы. Не Бог весть какая защита, но с полчаса в автономном режиме при благополучном раскладе продержаться можно.
Маленький гарнизон напряженно замер в предчувствии возможной развязки.


ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ

«..в двадцать один час семнадцать минут при попытке проезда через КПП задержан автомобиль  УАЗ без номерных знаков и документов…»
(Из донесения старшего блокпоста №4 капитана милиции Емелина А.И. в штаб шестого оперативного участка района чрезвычайного положения).

Со стороны города пробиралась одинокая машина, старательно объезжая рытвины, слабо угадываемые в узкой полоске желтого света, острым лучом режущего  темноту сквозь щели светомаскировочной защиты фары.
Повинуясь резкой отмашке, она присела у самого шлагбаума, тихо урча. Из приоткрывшейся дверцы вынырнул помощник коменданта.
- Свои, свои, а, черт, - майор недовольно поморщился,  оступившись на некстати подвернувшимся булыжнике. – Ну и темень. Воровская ночка, а, капитан?
Помощник коменданта коротко  хохотнул и бросил своим спутникам. – Проезжай, я здесь подожду.
- Погодь малость, - Емелин придержал дверцу. - Кто в салоне?
- Я же сказал: свои. Да ты что, Емелин, иль не признал?
- Как не признать - признал. Поворачивай оглобли от греха подальше. Давай, дуй обратно, благодетель, - Емелин слегка подтолкнул майора к машине.
- Тебе же сказали, поднимай свою палку, да поскорее, - грубо и повелительно раздалось из салона, и тускло блеснул укороченный ствол автомата.
- Мужики, вам же русским языком сказали: двигайте назад. Чего на рожон прёте? Неровен час, нервы у солдатиков сдадут, черканут вас одной очередью из вон той дуры, что на бэтээрэ сверху прикручена, и поминай, как звали, - старшина говорил вроде бы миролюбиво, но в голосе отчетливо ощущалась скрытая угроза.
Помощник коменданта оторопел от наглости этих ментов. Ну, полные придурки, не понимают, кому ножку подставляют. Это ж не бабок в переходах с петрушкой гонять. Да если эти зубры вылезут из жестянки, камня на камне не оставят. Майор уже завелся и не оценил совета Полищука.
- Да пошел ты знаешь куда? - помощник коменданта  длинно выругался. – За невыполнение приказа под суд пойдете. Все.
- Что-то я приказа не слышал и не видел, - Емелин упорно гнул свою линию, решив любой ценой не пропустить машину за шлагбаум. – Коли это приказ, то давай письменно. Это ты прав, мы люди военные, приказу подчиняемся.
- Да ладно тебе, сразу приказ подавай. Тебе что, моего слова мало? – майор уже понял, что хватил лишку и «отрабатывал» назад.
- Мало, - упрямо бросил капитан.
- Эй, майор,- окликнули помощника коменданта из машины. – Да засвети ты ему промеж глаз, бычаре тупому, чтобы мозги прояснились.
- Полищук, машину к досмотру, всех на землю, - Емелин сделал шаг назад и в сторону под прикрытие бетонных блоков.
- А ну отставить! – майор попытался жестом остановить старшину, но тот ловко уклонился и рывком распахнул дверцу.
- Прогуляемся до ветру, господа. Прошу, - Полищук галантно повел рукой, и в сжатой ладони все отчетливо увидели  «лимонку», кольцо чеки которой прочно покоилось на большом пальце старшины.- Обратите внимание, служивые, усики-то разогнуты. Ой, как нехорошо-то, не приведи Господи, еще выроню. «Фенька», разлет осколков двести метров. Ой, чтой-то рученька устала, прям совсем занемела. А вы никак сомлевши? Так к земельке-матушке плотнее, плотнее, господа военные. Остудит она, землица-то, головушки забубённые, а при необходимости и в себя примет.
Валерка нарочито скоморошничал, видя, как самоуверенность сменилась на растерянность, и замелькал на лицах непрошеных гостей страх.
- Ну, ты, мент грёбаный, дуру-то спрячь, - высокий в камуфляже аккуратно лег на дорогу и, словно устраиваясь поудобнее, незаметно подал тело чуть ближе к Полищуку.
- Ты, дядя, не балуй, а то я эту штуку к тебе в штаны засуну. Будешь потом свои причиндалы по дороге собирать, - старшина придавил рифленой подошвой берца щиколотку «камуфляжа» так, что тот заскрипел зубами от резкой боли. – Лежи, не дергайся, цаца. Ты свои дешёвые приёмчики будешь девкам на дембеле показывать, ежели доживешь..
- На землю, - повторил Емелин, направляя автомат прямо  в живот майора.
Сопруновский плавно обвел стволом пулемета  контур машины и уперся точно в дверцу водителя. Четверо молча легли на колючий щебень.
- Ты еще за это ответишь, ментяра, - помощник коменданта выругался. – Я вас всех…
- Ну, ты, фазан крашеный, фильтруй базар, а не то в зад фальш-веер воткну и будешь низко летящей кометой отсвечивать до самого Владикавказа, недоносок, - носок берца старшины легко прошелся вдоль ребер майора и тот, ойкнув, замолк до приезда маневренной группы.


ВЕЧЕРОМ ТОГО ЖЕ ДНЯ
                «…Девочка моя, солнышко лесное,
                где, в каких краях, встречусь я с тобою…»
                (из репертуара старшины Валерия Полищука)


Старшина с порога зашвырнул на топчан автомат. Следом полетели бушлат, сумка с запасными магазинами и пистолет.
- Ну, выйдут нам боком эти гаврики, - он остервенело потряс никак не снимающимся ботинком, запрыгал на одной ноге к топчану, споткнулся, чуть не упал и, вконец рассвирепев, с размаху саданул босой ногой по ведерку с углем.
- Да ты-то что психуешь? Твое дело сторона, отвечать все равно мне, как старшему поста.
Емелин уже пожалел, что не сдержался, что так всё получилось, резко и грубо, и теперь, заметая в ведро рассыпавшийся уголь, с досадой думал о предстоящей разборке.
- Да на хрен ты им один нужен. То же мне, Жанна д,Арк  с хутора Метёлкино. Нет, на жертвенный костер нас всех вместе потащат, потому как мы сви-де-те-ли. С тобой до седин не доживешь, внуков не попестуешь, это точно. Всё, баста, ухожу к другому атаману. 
Полищук, наконец освободившись  от ботинка, зашвырнул его в угол и блаженно растянулся на топчане, закинув руки за голову.
- Начальство не меняют, оно от Бога, - философски заметил Груздев, подбрасывая полено в прожорливую «буржуйку». – Даже если сплошь дерьмо. Вон возьми нашего президента…
- Не простит нам этот фраер, ой, не простит, - покачал головой рассудительный Вахромеев. - Это ж надо угораздить распластать, как последнюю шлюху, мордой в камень, да еще на виду у младших по званию. А ты еще берцом по ребрам пригладил.
- Пусть еще спасибо скажет, что не прищучил по полной программе, а то бы до морковкиного заговенья на диете сидел. А так все ж для здоровья полезно. Массаж, как никак, жаль, что мало. И вообще, все вы нюх потеряли. Если клиент в публичный дом перестал захаживать, то не кровати двигать надо, а мадам менять.
- Ты о чем это? - не понял Вахромеев.
- О том. Из нас бобиков дрессированных делают, а сами на этом костерке здорово ручки греют.
- У меня сосед дядя Сеня запил, - невпопад встрял в разговор Ряпушкин.
- Вся Россия в запое, а он что за цаца?
- Так он же еврей. А где ты видел запойного еврея? То-то! Я так считаю: раз дядя Сеня запил, то Рассее хана.
Затянувшись сигаретой, Полищук искусно выпустил колечками дым и задумчиво, с явной горечью, произнес:
- Сдается мне, мужики, притащим мы эти угольки на своих сапогах к себе домой. И не успеем оглянуться, как заполыхает и у нашего порога. И будем мы ловить друг друга на мушку…
- Не-а, - перебил Вахромеев.- Власть не позволит.
- Да пошел ты со своей властью! С нею давно сквозь прицел автомата разговаривать надо. Ничего, придет времечко, выстроим всю эту шваль и рассчитаем на первый-второй одной автоматной очередью.
- Сейчас этой мрази столько, Валер, что патронов не хватит, - лениво заметил Груздев.
- Кончай треп, не к месту, - оборвал опасный разговор Емелин. – Доболтаемся до особистов, будем потом локотки кусать.
- А мне плевать, - старшина демонстративно щелчком отправил окурок в открытое поддувало. – Вот сброшу эту шкуру и подамся куда-нибудь наемником в теплые края.
Емелин давно уже клевал носом, силясь уловить нить разговора, пока навалившаяся усталость не смежила веки. Голоса, постепенно удаляясь, слились в монотонный гул, и он провалился в тяжелый похмельный сон.


ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ. ОБЫЧНЫЙ.

«…в органах МВД с 1981 года. После окончания сельхозтехникума  по комсомольской путевке был направлен в Р-ский РОВД на должность участкового инспектора…
Заочно учится в высшей школе милиции…
В повседневной практике  соблюдает требования законов и ведомственных приказов…
По характеру выдержан, в критических ситуациях проявляет себя решительным, способным принимать взвешенные решения…
Имели место проявления не принципиальности к нарушителям правопорядка…
Дважды привлекался к дисциплинарной ответственности за нарушения служебной дисциплины….
Имеет благодарности от руководства РОВД за раскрытие преступлений на своем и соседних участках….
За задержание вооруженного преступники награжден ценным подарком начальника УВД – наручными часами «Полет»…
Женат, имеет троих детей….
Морально устойчив. В порочащих связях не замечен…
(из служебной характеристики капитана  милиции Емелина А.И.)


С утра у старшины сосало под ложечкой. С тревогой поглядывая на стеснившие блокпост скалистые уступы, прикидывал расстояние, определял сектор огня и в очередной раз материл бездарное начальство, поставившие здесь пост.
- Слышь, Андрей, не хорошо на душе что-то, - Полищук, покусывая травинку, присел на валун рядом с капитаном.
- Да не хандри ты, все обойдётся, - попытался подбодрить Емелин, хотя у самого с ночи на душе скребли кошки.
- Да дело тут не в этом долбаном майоре. Так, шестерка, шавка подзаборная. Тут игра по - крупному. Не простят они нам ноченьки. Им кровь наша нужна, чтобы ингушей наказать, - он помолчал, достал мятую пачку «Винстона», провел пальцем по сигаретам, напоминающим патроны в магазине М-16, вздохнул и спрятал обратно в карман. - Мочить пост будут, это факт. И, возможно, не позже завтрашней ночи.
- Да нет, не пойдут они на это, - попытался придать уверенность своим словам Емелин, но это плохо у него получилось. - Ингушам напакостить – это одно, а чтобы своих накрыть – это, брат, совсем другая песня. Кто ж на такое решится?
- Ну, вы, батенька, совсем охренели. Да какие мы свои? Протри глаза, болезный. Для них что мы, что ингуши, что осетины - все едино. Война – это, дорогой товарищ капитан Емелин, удовольствие платное. Это, мил человек, денежки и очень даже большие. Я, почитай, уж червонец на войне отмотал, так что знаю, о чем говорю. Им кровь наша нужна, – упрямо повторил старшина. – Тут арифметика проста, как два пальца обмочить. Спишут потом на ингушей и все чисто. Влипли мы, парень, по самую маковку.

Перед обедом по рации из штаба батальона новочеркасской дивизии внутренних войск «Дон» приказали  Груздеву вместе с войсковым нарядом вернуться на базу в город.
Прапорщик забрал у Рябова микрофон  и стал старательно кричать: - «Урюпинск», я - «Архангельск», повторите, вас не слышно. «Урюпинск!», как слышишь меня, «Урюпинск!». А, черт, видно аккумуляторы сели, – старательно выговорил он в микрофон, выключил рацию и повернулся к радисту: - Сели аккумуляторы, понял?
- Ага, - на всякий случай кивнул Рябов, хотя ничего толком не понял.
Часа через полтора примчался комроты Лысенко, моложавый, поджарый, как голодный волк, майор:
- Ты что фокусничаешь, Груздев? Служба мёдом кажется? Меня комбат как последнюю потаскуху перед всем личным составом отодрал и ты думаешь, что я после этого с тобой буду в бирюльки играть? Да я тебе сам глаз на пятку натяну. «Аккумуляторы сели», - передразнил он прапорщика. – Давай, грузись и на базу.
- Аккумуляторы сели, – упрямо повторил Груздев и отвел глаза в сторону.
- Ничего, с буксира заведем. Эй, Сапелин, цепляй трос.
- А я его, товарищ майор, тово, в рембате забыл.
- Да вы что, блин, совсем очумели? Район чрезвычайного положения, а у них, как детском саду. Трое суток ареста! Вернемся в часть – сразу на губу отправлю. Всех! Весь наряд!! Засношаю!!!
Он обвел взглядом хмурые лица своих солдат, играющего желваками Емелина, каких-то потерянных Ряпушкина и Вахромеева, как-то напоказ подчеркнуто спокойного Полищука, старательно прикручивающего скотчем  магазин к магазину, и вдруг понял, что неспроста  Груздев отказывается покинуть пост, и что им ведомо что-то такое, что еще неизвестно ему, и это знание спеленало их по рукам и ногам, держит, не отпускает.
И смешной своей бестолковостью первогодок Сапелин, и язвительный эрудит Сопруновский, и увалень сибиряк Рябов, флегма до мозга костей, и их дядька - Черномор Груздев с лихо сбитой на правую бровь ушанкой и франтовыми усиками, и  с подчеркнуто изящной небрежностью скользящий по жизни туго сплетенный моток мышц и жил Полищук, и осторожный, в меру трусоватый, Вахромеев, и услужливый, но по мужицки прижимистый и сметливый Ряпушкин, и, наконец, покладистый Емелин - все они, вырванные из привычной жизни  и брошенные за тысячу километров в неизвестность, за эти три недели притерлись, вжились  друг в друга и стали чем-то единым. И комроты это понял. Но у него был приказ снять с блокпоста армейское прикрытие, который не выполнить он не мог. И он уже спокойно и негромко, но так, что все услышали, произнес:
- Передислоцируют вас. В Октябрьском заварушка. Надо, мужики, приказ сверху.
Прощание было коротким и по- мужски скупым.
Груздев, нервно покуривая, посоветовал Емелину:
- Ты людей на ночь из вагончика убери. Хотя…- он хотел что-то добавить, но махнул рукой и, ухватившись за поручень, вскарабкался на броню.
До этого молчавший старшина повернулся к Емелину:
- Давай-ка ты, Андрей Иваныч, вместе с ними в город. Поднимай бучу. Авось испугаются огласки, не полезут. Им засветка ни к чему, а то с этими педиками долго не навоюешь, – он снисходительно кивнул на Ряпушкина и Вахромеева.
- А и в правду, капитан, давай с нами, – встрепенулся Груздев. – Час делов – и там. Обратно на попутках до темноты доберешься.
Емелин окинул взглядом нелепый вагончик и хлипкую защиту  из скатов и мешков, совсем приунывших сержантов и повернулся к Полищуку:
- Ладно, я быстро, я вернусь, Валер, пешком, ползком, но вернусь.
- Не торопись, ты здесь мне ни к чему. Тут чем вас меньше, тем мне на душе спокойнее. Ты лучше там все сделай тип-топ, что б у них даже мысли отшибло.
Когда бэтээр, отчаянно чадя, скрылся за поворотом, Полищук  оглядел поредевший и какой-то скукожившийся гарнизон и криво усмехнулся:
- Ну что, братцы-кролики, попались? Это вам не бабулек на рынке трясти, дармоеды, пиндосы штопанные. Тут своя стратегия. Значит так, слушай мою команду. Приказ по гарнизону номер раз: не вешать нос, гардемарины. Приказ номер два: занайтовать это коромысло так, – он кивнул на шлагбаум, - чтобы ни один гоблин не поднял его. И приказ номер три: дедушка будет шамать, потом баиньки и не кантовать до вечера, а при пожаре выносить первым. Понятно, соколы мои ясные?
«Соколы» дружно кивнули и хором уточнили:
- А будить когда?
- А вот это не нужно. Вы, братцы без фанатизма, сам встану.
Вахромеев почесал затылок и недоумевающе повернулся к напарнику:
- Тут задницей паленое чую, а ему хаханьки да хихоньки.
- Я ж и говорю, педики вы и есть педики. Нормальные люди носом чувствуют, а ты задницей. Ладно, штаны-то  побереги, не пачкай до времени, а то девки любить не будут такого засранца, - Полищук наконец-то улегся и блаженно потянулся. - Вот вернется капитан, расскажет, что к чему и тогда будем нервничать. А пока ни звука: ночка предстоит рабочая, во всяком случае, для меня. Всё, отбой.

ВЕЧЕРОМ ТОГО ЖЕ ДНЯ.
                «…Господа офицеры…. кто сберег свои
                нервы, не сберег свою честь…»
                (из репертуара старшины В.А. Полищука)

Емелин запсиховал: свое милицейское начальство отводило глаза и косноязычно пережёвывало, что, дескать, они понимают его усталость, что скоро их сменят, что он порет несусветную чушь, начитавшись детективов и не надо свое родное начальство принимать за идиотов. И вообще, почему без разрешения покинул свой пост? Что за вольности? За такие вещи можно и по шее схлопотать. Короче, марш обратно и не мути воду.
Если в штабе группировки лишь нечленораздельно мычали, отмахивались или крыли отборным матом, столь понятным для ментовских ушей, посылая в известное место, то во временную администрацию его попросту не пустили. И вот тогда-то Емелин, этот тихий немногословный участковый из провинции, обыкновенный мужик и пахарь, взорвался.   
Сначала он обложил охрану по матушке, пообещав поставить на уши всю эту охамевшую контору, обозвал всех кодлой и с угрозой заявил, что теперь-то уж пресса пёрышки кое-кому почистит,  после чего с размаху саданул массивной дверью об угол стены и отправился искать корпункт какой-нибудь центральной газеты.

Вечерело. Сгустившиеся сумерки разъели контуры домов. Северный ветер гнал позёмку опустевшими улицами, подметая щербатые тротуары. Редкие прохожие торопились укрыться в тепле квартир.
Подняв воротник бушлата, Емелин размашисто шагал вдоль серых домов чужого города. Поглощенный невесёлыми мыслями, он не обращал внимание ни на редкие патрули, ни на торопливо шмыгающие машины, ни даже на растревоженную язву. Не обратил внимание и на темно-серую «девятку», мягко скользящую по черному асфальту.
Сидящий справа сзади пассажир  точными, выверенными  движениями надел насадку, выставил прицел, приоткрыл окно, и короткий ствол карабина плавно качнулся в такт движению.
Перекрестие скользнуло по бушлату от плеча вниз, нащупало третью пуговицу сверху, на ладонь сместилось влево. Вдох, полу выдох и отсчет: раз, два, три… При счете «пять» фаланга пальца додавила спуск и приклад мягко толкнул плечо.
Каким-то внутренним чутьём Емелин почувствовал опасность, резко поднял голову, но выброс адреналина на секунду парализовал волю. Еще бы мгновение, и он собрался бы, рванулся б вправо за этот огромный старый вяз, успел бы вырвать, выцарапать из кобуры пистолет…
Но ни секунды, ни даже доли ее ему уже отпущено не было. Резкий толчок в грудь бросил его назад. Обдирая спиной кирпичную пыль со стены старинного особняка, он неловко подогнул колени и сполз на тротуар. В широко распахнутых глазах затаилась невысказанная, невыкричанная боль.
Ветер внезапно стих, и нетканное снежное полотно мягко накрыло город. Снежинки, касаясь лица Емелина, все еще таяли, застывая хрусталем на ресницах. И в этой печальной ночной зимней сказке уже не было место капитану Емелину.



ПОСЛЕДНИЕ СУТКИ

«…из агентурных источников, подтвержденных показаниями пленных, а также источниками в аппарате  МВД России и УВД Б…ской области по месту последнего прохождения службы, в совершенстве владеет приемами ночного боя в условиях ограниченного или замкнутого пространства, в том числе в условиях высокогорья….Прошел спец подготовку в Калининградской и Одесской специальных разведывательно-диверсионных школах ГРУ. Специалист по тактике ведения боя в одиночку…Обучен ведению огня на поражение с двух рук, на бегу, из движущегося транспорта…Во время узбекско - таджикского конфликта командовал разведывательно-диверсионной группой в отряде особого назначения ст. лейтенанта Сергея Фенютина…  Прозвище «Рембо», настоящие имя и фамилия – Полищук Валерий Александрович…Задержание может быть проведено только специальной группой захвата при предварительном поражении конечностей….»
(из досье грузинских спецслужб, составленного на командира отдельной разведывательно-диверсионной группы прямого подчинения командованию абхазских вооруженных сил Полищук В.А.)

Они прождали Емелина до позднего вечера.
- Бросил он нас, бросил, сука, – запаниковал Вахромеев, но Полищук резко оборвал:
- Заткнись, чмо. Капитан бросить не мог, не то, что ты.
Вахромеев, забыв обидеться, с ужасом вслушивался в ночь.
- Они не могут этого сделать, правда, Валер? Они не будут этого делать, да, Валер? Ну, скажи же, что не будут. Так же нельзя, мы же свои, да, Митя? – скулил он, обращаясь то к Полищуку, то к Ряпушкину.
- Вот что, Дмитрий, - обернулся старшина к Ряпушкину. - Бери этого чмошника и чешите к трассе. Затаитесь там до рассвета, на дорогу не высовывайтесь. Выйдете навстречу только осетинским гаишникам, больше никому, понял?
- А ты?
- Не твоя забота, делай, что говорят. Я им тут на память маленький водевильчик с глубоким реверансом сыграю. Сольная партия, и, видать, не последняя в этом сезоне.
Когда милиционеры ушли, Полищук спокойно выкурил сигарету, пригнал снаряжение, спрятав весь метал под бушлат, предварительно обмотав его бинтами, и, пристроившись метрах в ста от вагончика за огромным валуном, стал ждать.
Ближе к полуночи обостренный слух уловил сначала слабый шорох, затем звук осыпающихся камней под неловко поставленной ногой, а потом приглушенный лязг металла о камень.
 «Ну, наконец-то пожаловали, родимые, - старшина с облегчением сунул руки под бушлат, согревая пальцы. - Неаккуратно, ай как неаккуратно. И где ж вас учили так ходить? Неуважаете, значит. Ну, что ж, будем учить политесу. В другое время в другом месте уже летели бы ваши души по небу ночному на встречу с архангелами».
Взрыв гранаты сорвал входную дверь. Протянувшиеся с двух сторон трассеры вспороли стены вагончика.
«Ну-у, ребятки, да вы совсем обурели. Это ж аттракцион неслыханной борзости. А если бы там мое молодое и красивое тело  отдыхать изволило? Или мальчишки из войсковой группы? Не жалеете народишко, не жалеете. Пошинковали бы нас, как капусту. А фейерверк ваш на фраеров рассчитан. Прямо скажем, дешевый номер. Да и сами вы на ягнят натасканы.  А вот теперь я вам цыганочку с выходом устрою. Прошу, господа, аплодисменты, заслуженный артист Валерий Полищук, встречайте»,- внутреннее упоение от предстоящей схватки горячило кровь, гоняя по жилам адреналин. Он был уверен в своей силе, в своём превосходстве не только потому, что на его стороне была внезапность, мастерство, искусство ведения боя, отточенное годами, но ещё и потому, что за ним была солдатская правда, долг и честь. А эти иуды несли зло, которое должно быть наказано.
Перекатываясь от валуна к валуну, он гасил короткими очередями злые огоньки, а губы шептали некстати привязавшиеся слова казачьей песни:
- Любо, братцы, любо…
Очередь.
- Любо, братцы, жить…
Очередь.
- С нашим атаманом…
Очередь.
- Не приходится тужить…
Очередь.
Молниеносно заменив опустевший магазин на новый, передернул затвор, одновременно с удовлетворением отмечая, что ответный огонь сначала значительно поредел, а теперь и вовсе стих.
Он понимал, что сломал им всю операцию, представлявшуюся легкой прогулкой. Сейчас они придут в себя и попытаются вычислить, где он находится, и накроют либо гранатами из подствольника, либо плотной завесой автоматных очередей.
Полищук усмехнулся и по-пластунски бесшумно заскользил в сторону. Затем он поднялся и, прикрываясь горами, чтобы его не обнаружили на фоне неба, пригибаясь, размеренно и ровно побежал в сторону трассы.
Минут через двадцать он пересек дорогу, пробежал еще метров сто, остановился и прислушался. Со стороны блокпоста не доносилось ни звука.
Опустившись на корточки, он привалился спиной к старой кривой сосне, пахнущей канифолью, и закрыл глаза. Размеренно и ровно дыша, он мысленно прокладывал маршрут, обходя города и крупные села, где могли быть милицейские или войсковые наряды. Главное, добраться до Холста, где его ждет старый кунак Беслан.
Выкурив сигарету, Полищук аккуратно вдавил окурок в землю и машинально прикрыл его камнем. Поднявшись, он забросил автомат за спину и зашагал размашисто и уверенно, уже не таясь.

ПОСЛЕСЛОВИЕ.

- Почему перед проведением операции не была сделана установка по каждому из находившихся на объекте?
Сухощавый военный в камуфляже без знаков различия, с темным, обветренным лицом жестко смотрел на замершего у окна капитана.
- Лимит времени, товарищ подполковник. Ответ из МВД пришел только сегодня утром по ШТ*. Если бы знали…
- Если бы на плечах была голова,  а в голове мозги, капитан, тогда бы мы не потеряли четверых. И вообще всё могло бы быть иначе.
- Считали, что он погиб в Абхазии.   
Подполковник встал, прошелся по штабному кунгу*, остановился у крупномасштабной карты, прикрепленной к стене.
- Найдите его, во чтобы то ни стало найдите. Это приказ.
Он помолчал, не отрывая глаз от карты, и глухо, с внутренней болью, добавил:
- Осетия – это пока еще цветочки. Впереди война и я бы не хотел иметь по ту стороны баррикады таких, как он. Не надо загонять его в угол. Он должен быть  с нами.

«…По оперативным сводкам МВД РФ за истекшие сутки в зоне чрезвычайного положения происшествий не случилось. Подразделениями внутренних войск и милиции успешно выполняются оперативные задачи по охране общественного порядка. Проводятся мероприятия по изъятию незарегистрированного оружия у населения и выявлению  экстремистски настроенных граждан»
  (ИТАР-«Новости»)

«….при  нападении неизвестных лиц, предположительно из незаконных вооруженных формирований, на блок-пост шестого оперативного участка района  чрезвычайного положения погиб капитан милиции А.И. Емелин, без вести пропал старшина милиции Полищук В.А…».
(из спецдонесения  в МВД РФ)
«…при отражении нападения боевиков из незаконных вооруженных формирований в районе с. Галашки (Ингушетия) был убит лейтенант Голыбин АП., получили ранения различной степени тяжести капитан Лифар В.М., прапорщики Гонтарев В.П. и Чеблыкин П.А., проходившие службу  в спецподразделении ВВ…»
(из спецдонесения Глвавкому ВВ МВД РФ).

1994.