Шарики-фонарики

  Я спешил на автобус и решил срезать, пройдя через парк. Там немного тропинок и много травы, а по осеннему времени - много палых листьев. Ну и свернул туда. Казалось бы - всего лишь ограда, витая, кованая. Несколько деревьев, кустарник стриженый, клумбы, трава, и листья эти. Всё - за почти символической преградой, а вот вошёл - и как-то тише стало. Невольно замедлил шаг, умерил спешку. Наверное, не очень и торопился.
  Широкая асфальтовая аллея давала приют ребятишкам и пасущим их женщинам, молодым мамам, бабулькам, выгуливавшим внуков. Голуби семенили тут же, под ногами, надеясь, и не зря, на угощение: дети охотно кормили их кусочками булок. В кронах тенькали синицы, ветер шелестел опадающей листвой, и воздух казался цветным, жёлтым, как кроны вокруг...
  Я совсем передумал спешить и пошёл прогулочным шагом, дыша вольно, с наслаждением, и жмурясь от попадающих в глаза лучиков...
  Я чуть не наткнулся на неё.
  Она стояла, запрокинув голову и, прикрыв глаза, улыбалась. В руке у неё пламенел букет листьев, несколько других фигурных листочков выглядывали из сумочки, висевшей на плече.
  Я забыл, что куда-то торопился. Стоял и смотрел, как она млеет в нежарких уже лучах - невысокая, с небрежно рассыпавшимися по плечам рыжеватыми прядями перепутавшихся волос... Пялился на усеявшие вздёрнутый носик веснушки, неяркие губы... игравшую на одной  щеке ямочку. Ресницы её подрагивали, и падавшие на округлость щеки тени от них дрожали тоже. Я стоял, как дурак, глядя на неё сверху вниз. И тоже млел.
  А потом вдруг понял, что теперь рассматривают меня. Карими девичьими глазами - с зеленоватыми возле зрачков крапинами.
  - У вас нет ручки? - спросила она.
  - Чего? - почему-то растерялся я.
  - Ручки, - повторила она. - Моя сдохла. Вот.
  И я увидел, что у неё исписаны обе руки - и ладошки, и тыльные стороны.
  - Что это? - глупо спросил я. - Зачем?
  Она замеялась:
  - У меня была только ручка, да и та сдохла. А бумаги не было. Так есть ручка?
  - Маркер! - вспомнил я, полез в сумку и достал чёрный маркер. - Перманентный.
  - Замечательный маркер! - одобрила она. - Слушайте, он вам очень нужен? Подарите, а? Или продайте.
  - Берите так... - я всё посматривал на её руки, пытаясь зачем-то понять, что же на них было написано. И не мог...
  - Ой, спасибо! Вы меня так выручили! А тетрадь, блокнот - что-нибудь? Ага, - кивнула она на моё отрицание.
  Подбежала к скамейке, пристроила на колени свой букет и... начала на нём писать. С листка на листок перепрыгивали неровные печатные буквы, и листья становились крапчатыми. Я смотрел. Подошёл, присел рядом.
  На лицо ей падали пряди, она их недовольно отбрасывала - движением головы - и писала дальше. Она исписала весь свой букет, и лишь тогда остановилась и обратила на меня внимание. Лицо её было серьёзным и... определённо довольным, как после хорошо сделанной работы. Вот в глазах засветились смешинки, губы разъехались  в улыбке...
 - Хотите прочесть? - спросила она.
 Я кивнул. Я очень хотел.
 - Держите, - она сунула мне в руки крапчатый букет и встала. - Спасибо вам. Я, если не запишу, обязательно забуду,  а так  припомню. Да и тут основное поместилось!
 Она подняла свои исписанные ладошки и покрутила ими в воздухе, как дети, знаете, делают: шарики-фонарики... И, засмеявшись, закружилась по палой листве. Сумка летела за ней по кругу на длинном ремне, и листья из неё рассыпались и разлетелись. Они тоже были исписаны...
 Я посмотрел на букет: это были стихи, и неожиданно хорошие. Я увлёкся, перебирая листья... один за другим... разбирая неровные строчки печатных букв, выстраивавшихся в звуки...
 А когда опомнился, её рядом не было. Только ветер гонял по аллее рябые от стихов листья. Я бросился их собирать... Хоть что-то.
 С тех пор я всегда хожу этим парком. И зимой. И весной. И летом тоже.
 Её я больше ни разу не видел. В кармане обязательно ношу маркер и небольшой такой блокнотик с её стихами, переписанными мной с тех листьев...
 Я не теряю надежды.
 Скоро осень.