Улица имени

Я вечером глянул на улицу. Вечером улица
молчит, партизанит, скрывает секреты, шифруется.
Сквозь тонкие шторы подсматривая за гадюкою,
от страха я сам себя пальцем по темени тюкаю.
Она всё ползёт и ползёт и шипит, и кусается,
и каждой подошвы и трости, и шины касается.
Прикинься коровой, змеюка, владычицей вымени,
сосками тряхни и меня из убежища вымани.
Не вымя ли это? Пойду прогуляюсь по темени,
пока невзначай не проделал отверстие в темени.


Ты спросишь, сестрица, за что в свое время назвали мы
так неблагозвучно твои родовые развалины?
За то, что не мчишься туда, где фонтаны и площади.
За то, что ползёшь по окраине, прятаться проще где.
За то, что, как орды падонков калечат грамматику,
так верные слуги прогресса калечат романтику.
К тому же, когда мы затеяли выборы имени,
нам не сообщили о существовании вымени.
Еще до рождения, змейка, тебя обокрали мы.
Теперь ты не можешь сравниться с центральными кралями.
Но ты не одна: я и сам представитель окраины.


Ты видела тайны, хранящиеся под подолами.
Тебя не смутить ни чулками, ни ляжками голыми.
Свою незаметность и незаменимость используя,
ты много секретов слизала, по городу ползая…
Вчера на твоём светофоре при помощи лифчика
повесил себя обладатель распухшего личика.
И ты приняла его тайну, как вечно голодная
жестокая, жадная, злая змея подколодная.
Давай, поделись – ты ведь знаешь, что я любопытствую –
каким-нибудь грязным-прегрязным секретом про чистую
любовь-нелюбовь и еще про долину про Чуйскую.
Учти, если ты мне соврёшь, я мгновенно почувствую.


Огрызками, пеплом газет, сигаретными пачками
тебя украшали и очень подробно испачкали.
Смотри, как культурно бросаю бычок прямо в урну я.
Запомни мой подвиг, ошибка ты архитектурная.
Нагрянет нужда, и ответной услугой отплатишь ты:
срисуешь, к примеру, ландшафт у соседки под платьишком.
Наехав машиной на босса, снабдишь его травмами,
которых не вылечить ни порошками, ни травами.
Сплошные уха... бы. Пока я лечу, то есть падаю,
позволь мне развлечь тебя, улица, хоть серенадою…


Выглянув проницательно из-за што-о-р
и панораму вмиг осушив до дна-а,
я наконец-то понял с восторгом, что-о
мне позарез нужна только ты одна-а...
О-о-о, только ты одна!


Пока я лежу на тебе, как разбитая статуя,
ты путь продолжай, как ни в чем не бывало, хвостатая.
А я, притворившись, что просто лежу кверху попою,
тебе нашепчу одну новость и дальше потопаю.
Я слышал, центральные улицы, спевшись с прохожими,
себе завели музыкантов со скрипками (тоже мне!),
и те скрипачи получают – а долго ль умеючи –
улыбки, овации, мелочь и прочие мелочи.
Вот вылеплю скрипку, тогда заживу, многоликая,
ночами для граждан в твоих подворотнях пиликая.
Ты примешь меня в свое лоно? уважишь объятьями?
Была б ты неженского рода, мы стали бы братьями!
Ты б часто просила: «Сыграй мне дорожную арию!», –
и, чтоб подыграть, исполняла б на трассе аварию.


А впрочем… ты слишком кривая и слишком горбатая.
Как мог бы любить беззаветно подобного брата я?
Да ты не смотри на меня, как удавка на кролика.
Представь, что я – Маугли… Мы ведь с тобой одной крови, Ка!
Шучу, не мычи ты, дурнушка моя ненаглядная.
Ты очень смышлёная девочка, очень нарядная…
Такие дела… в обольщении улиц искусен я.
Пройду еще пару шагов и закончу экскурсию.
Потом напишу о скандальной прогулке по улице,
и так мы с тобой на двоих заработаем «Пулитцер».
Приедут послы, репортёры и прочая братия,
чтоб на сувениры, сестра, сообща разобрать тебя…
И локти себе искусают бумагомаратели,
которые даже строки на тебя не потратили.


С живущей духовною жизнью замызганной мусорки
доносится пьяное пенье без слов и без музыки.
Туда не пойдём: нам с тобою искусство до лампочки.
Давай прогуляемся лучше под ручку до лавочки.
Пусть ты не большого ума и покроя не броского,
но в пеньи без музыки ты обошла даже Бродского…
Под лавочкой кладбище шприцев, почти одноразовых.
На лавочке осоловевшие братья по разуму.
The Ugly, the Bad and the Good – вся беда этой троицы
в твоём, говорят, нездоровом влиянии кроется.
Но я им не верю, я верю тебе лишь, красавица.
Забей, эта вся ерунда нас с тобой не касается.

10.09.2011